Кулинар - Александр Варго

– Надя, успокойся, – прохрипел слегка взволнованный Чинарский, – майор сейчас тебе все объяснит. Если ты дашь ему сказать пару слов.

– Пусть говорит, только покороче. – Кулагина металась по комнате из угла в угол, словно разъяренная фурия. – Это же надо, до чего мы докатились: врываются в квартиру без санкции прокурора, то есть без решения суда, – поправилась она. – Что вам вообще здесь нужно? Если вы насчет моих статей, то не ждите – никаких опровержений я давать не намерена. Я изложила в них только факты. Каждое слово я могу подтвердить под присягой.

– Надежда! – повысил голос Чинарский. – Эдика убили, – сбавив тон, добавил он, когда она на секунду замолчала.

Майор бросил на Чинарского укоризненный взгляд: мол, срываешь следственный процесс, но потом успокоился, понимая, что иначе Кулагину остановить было бы сложно. Все равно рано или поздно ей пришлось бы услышать это известие.

Кулагина на мгновенье замерла, потом помотала головой, словно не поверила своим ушам, и опустилась на диван. Она не заплакала, не сделала страдальческое лицо, просто застыла на несколько секунд.

– Как это случилось? – Она довольно быстро взяла себя в руки.

Майор взглянул на Чинарского, но тот покачал головой, и Дудуев понял, что теперь его очередь. Он в двух словах пересказал Наде то, что ему было известно, и присел к столу, выдвинув из-под него стул. Потом отправил лейтенанта с сержантом опрашивать соседей, а сам повернулся к Кулагиной. Чинарский плюхнулся в свободное кресло и достал сигареты.

– Я бы хотел задать вам несколько вопросов. – Майор подумал, что если бы она побольше молчала, то он мог бы ее даже полюбить.

– Задавайте, – кивнула она.

* * *

Опрос Надежды Кулагиной длился около получаса. За это время майор успел узнать, что с Эдиком она познакомилась у одной своей подружки на дне рождения несколько месяцев назад. После этого стали иногда встречаться. Жил у нее Эдик уже почти две недели. Она не знала, есть ли у него враги, поинтересовалась его работой только один раз, знала, что мать у него живет в деревне, что много денег он обычно с собой не носил и так далее… Короче, ничего, что могло бы натолкнуть на след убийцы или хотя бы дать какие-то версии, кроме версии ограбления.

Когда майор ушел, Чинарский остался с Надей. Она пошла на кухню, чтобы приготовить себе ужин, а он двинулся за ней.

– Как ты себя чувствуешь? – Чинарскому хотелось как-то приободрить ее.

– Честно говоря, не очень, – призналась она, доставая продукты из холодильника. – Хотя я даже не знаю, любила ли я его. Просто с ним было удобно. Он не задавал лишних вопросов, не рассказывал о своей работе, был нежным… – Она все-таки шмыгнула носом.

Говоря это, она резала тонкими ломтиками ветчину, сыр и хлеб. Включила электрочайник, достала коробку с чайными пакетиками.

– Давай-ка выпьем, Чинарский, – сказала вдруг она и ушла в гостиную.

Чинарский глядел на стол, отделанный темно-коричневым пластиком, и думал о том, как хрупка, в сущности, человеческая жизнь. Достаточно одного удара ножом, лезвие которого задело жизненно важный орган…

Вернулась Надежда с бутылкой коньяка и двумя пузатыми рюмками.

– Хорошо живешь, Кулагина, – кивнул Чинарский на бутылку с пятью звездочками на этикетке. – Я, понимаешь, хожу к ней за деньгами, а мог бы тут же и подлечиться. В случае острой необходимости.

– Нет, Чинарский, только не это. – Она манерно закатила глаза. – Ты же припрешься ни свет ни заря, знаю я тебя, а у меня каждая минута сна на вес золота… – Открывай. – Кулагина поставила бутылку на стол и подвинула ее к Чинарскому.

* * *

Александр осторожно срезал один длинный ноготь за другим. Перед этим он аккуратно протирал их фирменной жидкостью для снятия лака, которая не содержала ацетона. Для этого он не поскупился в средствах – купил продукцию фирмы «Мери Кэй».

Ногти быстро сохли. Александр протирал их следом влажной салфеткой. Лишенные глянцевитой окраски лака, ногти странно бледнели. Их восковая прозрачность пробуждала в нем самые добрые чувства. Из грубой материи ногти превращались в предмет для любования, для проведения тонких эстетических аналогий, сравнений, становились трамплином для смелых взлетов фантазии.

Срезанные ногти Александр собирал в большую фарфоровую чашку. Он подолгу смотрел на каждый обрезанный полумесяц, проводил пальцем по его острому краю, рассматривал на свет. Словно ждал, что ноготь вот-вот издаст какой-нибудь мелодичный звук.

Потом настала очередь волос. Их золотистые змейки мягко скользили меж его пальцев. Они приятно щекотали кожу, свивались кошачьими клубками на белом блюде. В дожде шелковистых прядей Александру чудилась песнь быстрой игривой речки, которая, выбираясь на покойное лоно долины, утрачивает свою молодую бойкость и становится томной полноводной рекой. Ножницы фирмы «Золинген» лежали под рукой в специальном футлярчике.

Срезав волосы, Александр еще раз приподнял их над блюдом, а потом отпустил. Ослепительной волной локоны обрушились вниз, зажигая воздух серебряной дрожью.

Он равнодушно, словно это был подстреленный на охоте кролик, дотронулся до мертвой девушки, заглянул в ее открытые глаза. На его губах прорезалась ироничная усмешка. Потом ее сменила гримаса жалости. Игривая, притворная, ибо Александр, которому вид такого количества незадействованной плоти доставил вначале огорчение, вскоре порадовался, что он, готовя это строго отвечающее принципам «штриховой кухни» блюдо, может пренебречь изобилием мяса и сосредоточить свое внимание на волосах и ногтях, то есть на тех элементах человеческой материи, которая более всего напоминает неорганический мир камня и бесчувственную гибкость водорослей. Волосы и ногти Александр называл «аксессуарами» и воображал, что труд его подобен тонкому искусству кутюрье – оттенять тот или иной наряд изысканными деталями.

Александр приподнял руку девушки. Потом отпустил. Рука безжизненно упала на пол. Он поморщился. Снял фартук и колпак. Потом взял убитую за предплечья и поволок в гостиную. За девушкой тянулся кровавый след.

– Ты кровоточишь, как непрожаренный бифштекс, – с отвращением сказал Александр.

Теперь эта плоть не вызывала у него ничего, кроме брезгливого недоумения. Она раздражала его своим изобилием, служила пусть и временной, но преградой на пути к воплощению смелой кулинарной идеи. А такого неудобства он ей простить не мог.

Александр оставил тело на ковре и отправился в ванную. Нашел тряпку, швабру, ведро. Ему предстояло навести порядок. Он старался думать об этом без раздражения, как о необходимой операции, предшествующей собственно творчеству.

«Когда мы чистим грибы, – рассуждал он, – червивые ножки и шляпки выбрасываем. В ход идет безукоризненное мясо!»

Он замыл кровь на линолеуме, тщательно вымыл руки и вернулся на кухню. Как тореадор надевает свою расшитую серебряным узором боевую куртку, так Александр завязал фартук, водрузил на голову взбитую башню колпака.

– Прекрасно, – вдохновенно промычал Александр и повернулся к столу, на котором, полный скрытой таинственной мощи, замер миксер «Мулинекс».

Александр ссыпал в его жадный зев ногти, включил. Миксер с сатанинской силой взвыл, заурчал и принялся молотить упругую материю. Александр прижал к конусу соковыжималки лимон. Рокот миксера перекрывал издаваемое соковыжималкой урчание. Словно работали винты двух разнокалиберных самолетов.

Александр приготовил сок и откупорил винную бутылку. Потом достал из пакетика измельченный майоран. Кухню наполнил освежающе резкий пряный аромат. Александр долго не мог выбрать подходящей специи для этого блюда. Перебрав несколько десятков вариантов, он остановился на мускатном орехе, потому что, например, имбирь терялся, становился практически неощутим в этом блюде, розмарин не давал искомой ауры, был бедным и однообразным, а майоран, наоборот, казался чересчур терпким. Он заглушал оригинальный тонкий вкус белых грибов.

Выключив миксер, Александр выбрал из сока семечки, слил его в никелированную кастрюльку. Плеснул вина, отмерил и положил сахара и поставил на огонь.

На белый лист бумаги он высыпал крошку из ногтей, освободив миксер.

– До чего же прочный материал! – воскликнул он не то с восхищением, не то с разочарованием.

Не проблема! Он захватил с собой замечательный старинный инструмент, незаменимый в кулинарном деле, если нужно что-то истолочь или размельчить. Ступку. Огромную. Сначала он засомневался, стоит ли так нагружаться, нельзя ли ради безопасности и быстроты пренебречь такой рутинной тщательностью? Но сам же себя поправил, причем резко и категорично: разве подлинная кулинария может иметь что-то общее с небрежностью и торопливостью? Ведь от того, насколько тщательно смешаны компоненты, зависит вкус блюда.

В итоге Александр взял с собой ступку вместе с пестиком – удлиненным, чрезвычайно тяжелым черным камнем, который еще мальчишкой нашел на море. Помнится, тогда отец воспротивился его желанию захватить камень с собой, когда семья уезжала из Гудауты. Но Александр проявил достойную кулинара настойчивость, и камень занял почетное место в его походном рюкзаке, носить который приучал его отец.