Виталий Головачев и Мария Петровых: неоплаканная боль - Анастасия Ивановна Головкина

по строительству завода и слабые темпы в работе.

Вопрос: Почему же вы его приняли обратно на завод и даже увеличили ему оклад содержания?

Ответ: Я его (Турапина) принял не на ответственную работу, а нач. ремонтно-строительной группы завода потому, что не было работников. Оклад содержания я ему увеличил по сравнению с тем, что он получал, когда был прорабом, потому что думал использовать его временно.

Вопрос: В каких взаимоотношениях вы находитесь с Турапиным?

Ответ: Исключительно нормальных.

Вопрос: В чем выражались ваши связи с Турапиным?

Ответ: Только по службе.

Вопрос: Вам известны были политические взгляды Турапина?

Ответ: Нет, не известны» [5:56].

В заключение отметим, что виновность Турапина так и осталась под вопросом. В 1958 году он был реабилитирован с формулировкой «за недоказанностью обвинения». Слова, сказанные спьяну, не могут служить доказательством наличия умысла. А если нет умысла, то нет и состава. Свидетельствуют против Турапина только два человека. Причем Гапошкина в 1958 году передопросить не удалось. Повторная экспертиза не дала однозначных результатов. Эксперты склоняются к тому, что почерк на бюллетене принадлежит не Турапину, но более точный ответ дать невозможно ввиду малого объема исследуемого текста.

Наказание Турапин отбывал в Белбалтлаге НКВД (Медвежьегорск), куда он после вынесения приговора был отправлен первым этапом вместе с Головачевым и Гореловым. О дальнейшей его судьбе известно совсем немного. По данным оперативно-справочной картотеки 1-го Спецотдела МВД СССР, на 17.12.1941 г. он был жив и находился в Усольлаге (Соликамск). На момент реабилитации Горелова в 1956 году в Москве или МО Турапин не проживал, никаких заявлений о реабилитации не подавал. Дело его было пересмотрено «автоматически» вместе с делом Головачева [5:274, 305, 330].

ГОЛОВАЧЕВ

Биографическая справка

Головачев Виталий Дмитриевич (01.12.1908–27.02.1942), урож. г. Москвы, из дворян, русский, гражданин СССР, образование н/высшее литературное, окончил 3,5 курса Высших государственных литературных курсов (ВГЛК), беспартийный. Первый арест — в декабре 1928 года, осужден по ст. 58.11 УК на 5 лет, срок отбыл, второй арест — в декабре 1935 года, обвинен по ст. 58.10 УК, оправдан по суду. С лета 1934 г. по декабрь 1935 г. работал переводчиком и обозревателем радиокабинета Центрального дома художественного воспитания детей (ЦДХВД) в Москве. С осени 1935 г. и вплоть до последнего ареста в июне 1937 г. занимал должность начальника бюро технической информации на заводе «Комсомолец» в г. Егорьевске.

Состав семьи: жена — Мария Сергеевна Петровых, 1908 г.р., переводчик Гослитиздата, дочь Арина, 4 мес.

В деле завода «Комсомолец» у В. Д. Головачева нет самостоятельной роли. На следствии он обвиняется главным образом в «связи» с другими фигурантами, то есть в укрывательстве или пособничестве. Главная цель, которую преследовали чекисты, включая Головачева в круг обвиняемых, — получить от него показания на других. В первую очередь, на Клинга. А формальным поводом для ареста послужил один опрометчивый поступок Виталия, которым в нужный момент органы не преминули воспользоваться.

Как-то позднефевральским вечером после урока русского языка на курсах мастеров соцтруда за Виталием увязался один из слушателей, китаец Хабаров, который работал на заводе учеником слесаря. Хабаров попросил Виталия о помощи: ему нужно было составить на русском языке какой-то документ. Пригласив китайца в гости, Виталий узнал его печальную историю. На родине у Хабарова остался брат-коммунист, который был объявлен троцкистом. Но в Союзе долгое время никто об этом не знал. Когда же правда всплыла наружу, а случилось это после убийства Кирова, Хабаров за связь с братом тоже был заклеймен троцкистом и исключен из компартии. После этого, по словам Хабарова, его начали преследовать какие-то сподвижники Карла Радека и представители Коминтерна (секция Компартии Китая): не дают устроиться на квалифицированную работу с достойной оплатой труда, а нынешняя работа не приносит ни морального, ни материального удовлетворения. И Хабаров уже на всё готов лишь бы доказать свою непричастность к троцкистским организациям. Он готов даже обратиться в НКВД с просьбой провести расследование всех обстоятельств его прошлого. А Виталия он просит помочь в составлении письменного отречения от идей троцкизма, чтобы затем направить его в Коминтерн (сам он плохо писал по-русски).

Виталий выполнил просьбу китайца, но затем засомневался, стоило ли во всё это ввязываться. Опять он невольно влез в какую-то «троцкистскую» историю. Через несколько дней он зашел к Клингу и поделился с ним случившимся. И тут Эмиль Карлович ошеломил своего гостя известием: несколько часов назад Хабаров скоропостижно скончался. Клинг рассудил так, что смерть Хабарова нейтрализует все возможные риски, связанные с этим заявлением, но всё же посоветовал Виталию сообщить об этом в партком завода, полагая, что после уведомления партийных органов претензий к Виталию не должно быть никаких.

Однако через несколько месяцев это заявление становится одним из ключевых эпизодов обвинения Головачева в «троцкистской деятельности». По версии следствия, выступив с официальным отречением от троцкизма, Хабаров попытался еще раз замаскировать свою вражескую сущность, а Головачев оказал ему «контрреволюционную помощь» в форме литературного редактирования этого текста. В чем еще провинился перед Советской властью безвременно ушедший китаец, кроме попытки отмежеваться от троцкистов, следствием не уточняется.

Это вымученное обвинение было предъявлено Виталию в первую очередь. Последующие допросы касались исключительно его «связей» с другими фигурантами, тогда еще не арестованными, особое место среди которых занимает Клинг.

Воскрешая в памяти обстоятельства последнего ареста своего мужа, Мария Сергеевна утверждала, что на следствии к нему применялись недозволенные методы воздействия; застарелые следы общения с органами она заметила на его теле на первом длительном свидании в лагере. В деле мы не находим этому прямых подтверждений, но иначе трудно объяснить происхождение путанных «признаний» Виталия Дмитриевича в сочетании с полным отсутствием доказательств.

Давление на Головачева со стороны следствия просматривается также в том, что наиболее существенные для обвинения показания записаны явно не с его слов. Автор этих текстов — человек гораздо более низкой речевой культуры, который активно использует выгодную следствию терминологию и формулировки. Подпись — Виталия Дмитриевича, слова — не его. Ибо трудно себе представить, чтобы человек, который только что преподавал русский язык и писал статьи для официальной печати, в здравом уме и твердой памяти вдруг изволил изъясниться в такой манере:

«Вопрос: Какой документ вы писали Хабарову?

Ответ: Писал я ему контрреволюционный двурушнический троцкистский документ, которым он пытался еще раз замаскироваться как отъявленный враг народа, чем я, Головачев, оказал Хабарову контрреволюционную помощь как врагу народа и укрывал это от органов власти» [5:26об].

Надо иметь в