Муранча - Руслан Мельников

А остальное — попрятать до лучших времен на станционных и туннельных складах.

— Сейчас, наверное, на Карла Маркса настоящее столпотворение, — снова попытался завязать разговор Бульба. На этот раз — громче и обращаясь уже не только к Илье, но и к конвоиру-охраннику. — Если столько народу разом туда ломанулось, а?

Не дождавшись ни от кого ответа, Бульба замолчал и обиженно засопел.

Охранник в вагонетке тоже притих. Только поворачивал фонарь вправо-влево, осматривая царящее вокруг запустение. Видимо, созерцание некогда шумных родных базаров действовало на Ашота угнетающе.

Тишину нарушали лишь поскрипывание рычагов и стук колес. По безлюдному туннелю разносилось эхо катящейся Дрезины.

Илья прикрыл глаза. Монотонная физическая нагрузка, однообразное движение тела и размеренное покачивание скрипучего рычага дрезины вводили его в состояние, близкое к трансу Илья вспоминал, как было здесь когда-то… Вспоминалось хорошо. Ярко, четко.

* * *

Они стояли на краю платформы. Втроем.

Илья, Оленька и Сергейка…

Впереди был шумный туннель, освещенный множеством огоньков, пробивавшихся из-за разноцветных стекол. Такие веселые, праздничные светильники — красные, желтые, зеленые и синие — манили к прилавкам со всякими всякостями. Улыбчивые торговцы и торговки зазывали покупателей, Шум, гам, возня, суета… Людей было много. Даже колея была занята. Впрочем, дрезины по диаспорской территории всегда ездили медленно.

— Ну что, прогуляемся от Шолохова до Карла Маркса? — предложил Илья. — Потом поймаем дрезину и махнем домой.

— Давай, — с радостью согласилась Оленька. Против прогулок по диаспорской ярмарке она никогда не возражала.

— «Шолахва», «Каламакса», «Шолахва», «Каламакса». — Переиначив названия станций на свой лад, Сергейка наморщил лоб. — Мам, пап, а что такое «шолахва» и «каламакса»?

— Не что, а кто, — улыбнулась Оленька. — Люди такие были. Михаил Шолохов и Карл Маркс.

— Карл Макс. — Сергейка, до глубины души пораженный неожиданным открытием, открыл рот. — Один человек и два имени. Он мутант? С двумя головами? А как его фамилия?

— Не Макс, а Маркс, — терпеливо объяснила Оленька. Все-таки иногда, чтобы отвечать на вопросы любопытного Сергейки, требовалось недюжинное терпение. — Маркс — это и есть фамилия.

— Странная фамилия.

— Немецкая, кажется. — Оленька задумалась. — Или еврейская. Точно не помню.

— А немецы и евреи это кто? Не мутанты?

— Нет. Люди. И не «немецы» надо говорить, а «немцы».

— А с какой они станции?

Илья тихонько вздохнул. Ребенок, весь мир которого ограничивался туннелями метро, и не мог, наверное, задавать иных вопросов.

— Издалека, — уклончиво ответила Оленька.

— А эти Шолохов и Мак… Маркс — они вообще кто? — не унимался Сергейка. — Сталкеры? Торговцы?

Оленька растерянно взглянула на Илью. Пришлось взять разъяснительную работу на себя.

— Нет, Сергейка, — начал он. — Шолохов — писатель.

— Кто-кто?

— Ну, человек, который пишет книжки.

— Это что, работа такая?

— Можно сказать и так. Была такая работа.

— Я люблю книжки, — мечтательно улыбнулся Сергейка. — Только с картинками которые.

Ну конечно. Сейчас яркие картинки в добытых сталкерами потрепанных книжечках заменяют детям и телевизор, и компьютер, и прогулки во дворе.

— Я сам рисую книжку, пап, — признался сын. — Про метро книжку. Только у меня тетрадка закончилась.

Сергейка повернулся к Оленьке:

— Мам, купим какую-нибудь книжку и тетрадку?

Оленька бросила быстрый взгляд на Илью. «Хватит?» — спрашивали ее глаза. Илья кивнул. В карманах лежала пара десятков патронов — универсальной валюты метро. Этого должно было хватить на кучу книжек и тетрадок.

— Ну, ма-а-ам? Ну, пожа-а-алуйста… Купим, а?

— Если увидим — купим, — пообещала Оленька.

Вполне удовлетворенный ответом матери, Сергейка снова повернулся к отцу:

— Пап, а Маркс?

— Что? — не понял Илья.

— Ну, Маркс кем работал? Шолохов — писатель, а Маркс?

— Он м-м-м… — Илья задумался. Как бы объяснить ребенку то, чего и сам не до конца понимаешь. — Ну, тоже вроде как писатель. Помимо всего прочего… Много написал.

— А они хорошие писатели?

— Ну-у… смотря кто. И кому как.

— А у них книжки с картинками?

— У Маркса — вряд ли.

— А кто больше написал — Шолохов или Маркс?

— Думаю, Маркс.

— Наверное, у них на станции бумаги было больше, да?

Илья покачал головой:

— Маркс не на станции жил.

— А Шолохов?

— И Шолохов тоже.

— А где тогда? В туннелях, что ли? Там же со светом плохо. Как там писать?

— Нет, не в туннеле. Они вообще не в метро жили.

— Не в метро?! — сделал большие глаза Сергейка. — На поверхности? Так значит, они все-таки мутанты? Станции назвали в честь мутантов?

— Да нет же, Сергейка! Это давно было. До Войны. Нашего метро тогда еще не построили.

— А-а-а. — На лице сына отразилось понимание. — Они в древности жили, да?

Илья невесело улыбнулся.

— Да, в древности.

Можно сказать и так. В другом мире, в другой эпохе, в другом зоне.

— А еще кто тогда жил?

— Ну… — Илья задумался. — Станцию перед нашим Аэропортом помнишь?

— Это где пьяные дяди и голые тети?

Илья и Оленька переглянулись. Даже транзитом проезжая мимо орджоникидзевских притонов, не всегда удавалось уберечь сына от неприглядных картин.

— Ор-жи-ки-ни-дзе, — с трудом выговорил Сергейка. Это слово всегда давалось ему нелегко.

— Орджоникидзе, — поправил Илья. — Был такой Григорий Орджоникидзе. Он же Серго Орджоникидзе…

— Так это тоже человек?! — смешно вытаращился Сергейка. — И опять с двумя именами!

— Человек, человек, — заверил Илья. — Обычный человек. И имя у него одно. Серго — это партийная кличка. Ну… прозвище, в общем.

— Ор-жи… Ор-джо… — снова попробовал выговорить трудную фамилию сын. Но пока отказался от этой попытки.

— Человек, — задумчиво пробормотал он. — А я-то думал…

Что именно думал сын, осталось тайной. Сергейка быстро переключился на другое:

— Пап, а Сельмаш — это еще один дядя из древности?

— Нет, Сергейка, Сельмаш — это не человек.

— Мутант?

Илья вздохнул. Ничего удивительного в том, что Сергейка так зациклился на мутантах. То, чего больше всего боятся дети, у них обычно на языке.

— Завод такой был, — объяснил Илья. — «Ростсельмаш» назывался. Сельскозозяйственные машины производил. Сначала…

— А что такое сельское хозяйство?

— Это когда люди выращивают себе еду, а потом собирают урожай.

— Понятно-понятно, большие короба для грибов? Это — сельское хозяйство, да?

— И это тоже, — невесело вздохнул Илья. — В некотором роде.

— А кто еще в древности жил? — Видимо, обнаружившаяся связь между седой, с точки зрения Сергейки, стариной и станциями метро всерьез его захватила.

— За Карла Маркса и Театральной есть станция Ворошиловская и Буденовская. Климент Ворошилов и Семен Буденный тоже оттуда… м-м-м… из «древности».

Сергейка погрузился в раздумья. Вероятно, старался заново осмыслить привычные, давно въевшиеся в сознание названия станций и сопоставить их с конкретными людьми, которые, наверное, представлялись ребенку никак не меньше, чем титанами прошлого.

— Ор-джо-ни-ки-дзе, Во-ро-ши-лов, Бу-ден-ный — сосредоточившись и тщательно проговаривая каждый слог, произнес Сергейка. — Они все тоже писатели?

— Нет, они не писатели.

— Но они жили до метро и до Войны?

— И жили, и умерли, — кивнул Илья. — И они, и Маркс, и Шолохов.

Сергейка снова ненадолго задумался.

— Но раз они умерли до появления метро, значит, ничего для нашего метро сделать не могли? — немного разочарованно сказал он.

— Ничего.

— Они даже написать о метро не могли.

— И не писали.

— Зачем же тогда называть станции их именами?

Илья в очередной раз подивился по-детски незамысловатой мудрости и непосредственной проницательности сына.

— Честно говоря, не знаю. Просто привыкли люди, и все. Сначала их именами называли улицы, проспекты, площади, поселки и районы. Ну а потом по привычке уже — станции.

— Мам! Пап! — Сергейка вдруг дернулся в сторону, к освешенному подвесным диодным фонариком прилавку. — Там книжки продают!

Сергейка первым подбежал к торговцу и, видимо, решил блеснуть только что приобретенными знаниями.

— Книжка Карла Маркса с картинками есть? — услышал Илья задорный голос сына.

И — немного разочарованный:

— А Шолохова?

И — совсем уж грустный:

— Ну, хоть что-нибудь с картинками?

* * *

Под колесом что-то звякнуло. Разогнавшуюся дрезину сильно тряхнуло и сбросило с колеи. Илью и Бульбу вышвырнуло на щебенку. Ашоту удалось удержаться в вагонетке. Впрочем, судя по сдавленной ругани, его тоже крепко приложило.