Дело привидений 'Титаника' - Сергей Анатольевич Смирнов

то не ковчег у них будет, а просто баржа грузовая. Скажешь, я для рекламы их дела не сгожусь?..

Тут я признал, что отец в самом деле, хоть и представитель каких-то древностей, но умеет мыслить по-современному.

И знаете, как потом он весь кипел от негодования, когда ему не досталась каюта-«люкс» из тех, что на самой верхней палубе! Но это я уже забежал вперед.

Хотя, наверно, «забежать» уже давно пора...

Мой «гость» неторопливо достал часы и открыл крышку.

— О! Торопиться надо. Я заказывал полчаса, время — деньги, — проговорил он, спрятал часы таким же уверенным, спокойным движением и продолжил: — Итак, действие второе... или даже третье, смотря от чего считать... Мы на «Титанике». Циклопическая машина. Разумеется, чудо света. Отец со всем семейством и в придачу со своим личным секретарем. Знаете, как он называл его?.. «Канцлером». «Мой канцлер». Ну, разумеется, отец убедил меня, что «канцлер» ему необходим для оформления всех дел и что он потом будет вести всю деловую переписку и прочее, прочее. Отец даже пытался убедить меня, что этот «канцлер» уже не раз спасал его от разорения и от всяких сомнительных предприятий, что он очень верно различает мошенников и вообще он «светлая голова во всяком капитализме». Ну и разумеется, чтобы я на такие слова не думал обижаться.

«Канцлер» мне, однако, сразу не понравился, хотя я мог разглядывать его только издали... Ну, иногда в коридоре проходил мимо него вплотную. Не понравился именно потому, что на вид и вправду был всем хорош. Такой высокий брюнет, повыше меня, идеально выбритый, какой-то весь сверкающий, в лоске, в общем, джентльмен... Не понравился и тем, что по всему было видно, что «светлая голова». Взгляд ясный, уверенный, кисти продолговатые, но явно крепкие — по тому, как держал трость, как брал чашку или бокал со стола. Дамы глядели и на отца, и на него... Отец, по-моему, думал, что смотрят так долго — значит, на него одного. А сам этот «канцлер» смотрел на отца со снисходительностью. Как на дряхлеющего льва, знаете ли... Тут как будто и гордость есть, что — при царе зверей, и другая гордость — что, мол, силенки у царя уже не те, а своих мы при нем не покажем... И с женой отца он переглядывался так, что я, стоя и вдалеке от них, весь деревенел... Отец жил в облаке благодушия, различал вокруг себя разве что египетские пирамиды и дирижабли. Никаких намеков он никогда не понимал.

В общем, новая супруга моего отца мне тоже не понравилась. Впрочем, это и так вполне естественно. Но здесь, заметьте, было чем гальванизировать мое предубеждение. Она была невысокой, ниже моей матушки... и вообще какой-то бесцветной. Она казалась слишком покорной отцу. Ее движения были очень неторопливы, голос тихий. Взгляд немного смутный. Посмотришь, так сначала скажешь — стыдливый, а приглядишься — как будто усталый, сонный. Она одевалась и ходила в своих драгоценностях с таким видом, словно никому себя не хотела показать, хотя повод для того был исключительный. Улыбалась она как-то очень незаметно и тоже — стыдливо... Возможно, все это были ее бесспорные достоинства... Так вот, отец у них был как впередсмотрящий, а они так тихонько, низом, переглядывались между собою и явно понимали друг друга без всяких слов.

Зато сестренка моя была прелесть. Волосы золотистые, густые. Прямо зайчик солнечный по кораблю летал... Я с удовольствием находил в ней гораздо больше отцовских черт, чем материнских. Мне казалось, что она, конечно, «на моей стороне»... Причем заметьте, стоило ей расшалиться, как мать тут же обращалась не к своему мужу, а к «канцлеру». Она только называла его по имени, говорила: «Поль» — и тот сразу находил, как управиться с девчонкой. Подхватит под локоть или за талию, что-то с улыбочкой скажет, и, знаете, девчушка сразу захохочет и тут же затихнет и перестанет носиться. Похоже, она слушалась «канцлера» больше, чем родного отца. Хотя отец попросту не замечал этих шалостей... всех, вместе взятых.

Я догадывался, что его теперь больше всего занимает наша с ним общая тайна. Он наслаждался той минутой, когда мог издали подмигнуть мне, сделать какой-нибудь тайный знак наподобие масонского. Я при этом обычно улыбался куда-нибудь в сторону, улыбался небесам и бескрайнему океану...

Отец на этом циклопическом корабле был сам по себе очень заметной фигурой. Хоть он был одет так же, как все высшее общество, а все равно ходил среди американцев, будто средневековый рыцарь в латах... или, вернее, древний князь в кафтане. Даже капитан, когда проходил, здоровался с ним как-то особо... с удивлением на лице. Впрочем, это неважно...

Так вот. Все это... как бы сказать?.. вся эта таинственная идиллия продолжалась первые два дня плавания. Время на корабле течет медленней, чем в обычной жизни... Вдруг на них на всех нашла туча. Что-то случилось. Жена отца и его «канцлер» начали вдруг горячо перешептываться, как только оказывались в стороне отца... говорили оба без остановки... морщили лбы... У отца тоже, я заметил, появились на лбу морщины, и брови как-то грозно сошлись... а на губах у него появилась растерянная такая, виноватая улыбка. Он поначалу даже начал отворачиваться от меня. Дочка стала часто дергать его за рукав, а он оставался неподвижной горой.

Я подумал, что дело плохо, что отец проговорился, причем проговорился как-нибудь совсем нелепо и всех напугал тем, о чем вообще нельзя было никак намекать: разделом наследства. Я весь день делал ему знаки, порой очень рискованные, и наконец мы нарушили правила игры и сошлись наверху, на открытой палубе. Похоже, отец сам выразил своей супруге желание погулять в уединении, а она, видимо, с радостью согласилась. Мы встали у борта, шагах в трех друг от друга, как незнакомые, знаете ли, джентльмены, любующиеся общей картиной бескрайней, мерно волнующейся стихии... Внизу, я думаю, тем временем вызревал заговор...

Я спросил отца прямо.

— Ну, главного-то фокуса они не знают, братец ты мой, — виноватым, но, однако, уверенным голосом ответил он. — Не беспокойся. Я просто готовлю их издали. Так ли — эдак ли, а все равно им пришлось бы померехлюндиться. Пусть начнут здесь, скорее проветрятся. Обстановка подходящая. Деться некуда. Не за борт же прыгать.

Я не высказал отцу никаких тревог, а просто повернулся к нему и все свои опасения, как мог, выразил одним взглядом.

— Ты о наследстве?.. — усмехнулся он, этой усмешкой тоже показывая всю пустячность события. — Не бери в