Год спокойного солнца - Юрий Белов

Один Борис полон внимания и интереса. Но и Сева слушал вполуха. Когда Наталья Сергеевна сказала, что ведутся работы по получению генетических копий животных, он вдруг вставил:

— Человек — животное. Следовательно, можно получить и копии людей. Так?

Что-то в нем изменилось, какая-то подспудная мысль, еще не созревшая, не сформулированная, заставила его сосредоточиться на том, что рассказывала мать. Он стоял посреди комнаты, только что готов был сорваться с места и бежать, и вдруг стал статичен, словно необъезженный конь, сбросивший наконец седока и теперь не знающий, что делать со своей вновь обретенной свободой. Он и взбрыкнуть мог, и заржать от полноты чувств.

— В принципе — да.

Она внимательно наблюдала за сыном, эта перемена в нем была непонятна, к наукам и теориям Сева пристрастия не питал. Не мог же внезапно проснуться детский интерес к биологии, угасший столь стремительно.

— Это, выходит, как двойняшки? — допытывался Сева.

— Даже более того. Представь — рядом с тобой твоя точная генетическая копия. Внешне и внутренне — все одинаково. Одни желания, одни стремления, одни мысли, одни возможности…

— Значит, так, — снова заговорил Сева, вытягивая из глубин сознания эту свою непроясненную пока мысль. — Я решил, к примеру, жениться, иду в генетическую мастерскую и заказываю себе супругу по образу и подобию… ну, скажем, Софи Лорен. Выходит, так? — спросил он, шало поблескивая глазами, радуясь, что сформулировал, прояснил для себя туманность незнакомой науки, но тут же огорчился совсем по-детски: — Только когда это будет?

Отец засмеялся было, но тут же смолк, насупился, встретив укоризненный взгляд жены. Тихо стало в комнате, напряженно. И сразу на веранде Гоша защебетал истошно, по-воробьиному — людские голоса действовали на него успокаивающе, внезапная тишина и его обеспокоила.

Наталья Сергеевна отвела взгляд от озорного лица Севы. «Вон с какой стороны это его взволновало», — досадливо подумала она и посмотрела на младшего — а как он? На Бориных щеках проступил стыдливый румянец, и глаза были потуплены.

— А что? — скоморошничал Сева. — Чего вы так все? Естественное же дело — и на научной основе.

— Тебе на самом деле жениться пора, — неодобрительно качнув головой, ворчливо проговорил Кирилл Артемович. — Чтобы глупостей в голове поменьше было.

— А я скоро женюсь, — с той же озорной веселостью объявил Сева. — Мы вот в круиз вместе съездим, поближе познакомимся, тогда и…

— Ты это серьезно? — обеспокоенно спросила мать; слово «круиз» вызвало в ней давнее чувство обиды и обделенности. Мелькнула мысль: вот они, гены…

— А почему нет? — Сева уже уходить собрался, щелкнул замками «дипломата». — Возрастом вроде вышел.

— Кто же она? Хоть бы в дом пригласил, познакомил, так же не делается. — В голосе матери обида зазвенела, и она растерянно оглянулась на мужа, ища поддержки.

— Конечно, — отозвался тот.

— Ой, — с неудовольствием отмахнулся Сева, — никто не знает, как теперь делается. Но я приведу, приведу, не ворчите! — крикнул он уже из прихожей.

После его ухода разговор как-то не клеился. Кирилл Артемович взялся за газету, пошуршал страницами, нашел что-то любопытное и затих. Борис как сидел возле книжного шкафа, там и остался, только чуть повернулся, стал рассматривать корешки книг. На лице его снова засветилась детская добрая улыбка. Отодвинув стекло, он стал перебирать пальцами по книгам, и движения его были любовными, нежными. «В этом не изменился — любит книги», — радуясь за сына, отметила Наталья Сергеевна, но тут же огорчилась: в институт поступать не хочет, а разве в наше время без образования чего-нибудь достигнешь. Конечно, рабочий это почетно, и в газетах, и в докладах об этом говорят, она все понимает, но… ведь сын! Она его инженером, ученым, организатором производства видеть хочет. Он же способный, он многого может добиться, а вбил себе в голову: буду рабочим, мне своими руками делать хочется. Своими руками… Это в двадцать, в тридцать, ну в сорок лет еще куда ни шло, а потом? Ветеран труда с напильником в руках, с кувалдой. Ужасно! Будет локти кусать, да поздно. До самой пенсии в масле, в мазуте будут твои руки, в ссадинах и мозолях. А кругозор… Одни детективы и будет читать. Нет, надо как-то повлиять на него, убедить. Пусть хоть на заочное поступит, ему как демобилизованному воину преимущества…

— Вот послушайте, — вдруг оживившись, проговорил Кирилл Артемович. — Открыта новая звезда. Вот такое сравнение: «Если бы можно было совершить путешествие вдоль экватора этой звезды на реактивном самолете, то потребовалось бы 80 тысяч лет». Восемьдесят тысяч лет! А у Жюля Верна за сколько дней вокруг света объехал на спор какой-то там деятель?

— За восемьдесят дней, — подсказал Борис.

— Нет, вы только подумайте, — еще больше оживился Кирилл Артемович, — не дней, а лет восемьдесят тысяч! Чудовищная звезда. Расстояние от нее до Земли свет проходит за тысячу двести лет. Ну и ну! — Он отбросил газету и сияющими глазами посмотрел на жену и сына. — За что люблю науку — вот за такие минуты потрясений. Как представишь себе все это, — он широко повел руками и, сощурясь, посмотрел куда-то в неведомую даль, — сердце замирает. Какие мы песчинки в мироздании. Даже не мы — вся наша планета с материками, океанами, городами, человеческими страстями… Дурак я, — добавил он вдруг с явным сожалением, — мне бы в астрономию податься. Такой масштаб — в любой закоулок Вселенной можно заглянуть как к себе домой. А ведь была возможность. Это сейчас конкурсы в институты — по триста человек на место, а в мои годы, после войны, представляешь? — это он уже Борису рассказывал: — Уполномоченные ездили по городам, вербовали студентов. На любой факультет — хошь водопровод и канализация, хошь астрономия. Мне бы в астрономию податься, а я что попрактичней выбрал, думал: кусок хлеба всегда обеспечен будет. Вот и прогадал…

Наталья Сергеевна отвернулась, пряча лицо от сына, и стремительно вышла из комнаты. Кирилл Артемович удивленно посмотрел ей вслед и пожал плечами. А Борис притих и съежился.

18

Зал был полон. Гардероб не работал, и люди держали плащи и куртки на коленях или складывали на подоконники зашторенных окон. Однако неудобство это не испортило праздничного настроения. У Лены сияли глаза. Столько тут было всяких кинознаменитостей. И соседство Севы возбуждало.

За последнее время она словно помолодела, и все дни, когда была без Севы, думала о нем и радовалась, что он есть, что любит ее, что пришел и на ее улицу праздник. Она заметила, что в лаборатории женщины стали с любопытством поглядывать на нее и шептаться с таинственным видом, но внимания не обращала, пусть себе. Правда, иногда находил страх: ой, не надолго все это! Но такие мысли она гнала: хоть день, да мой, чего там загадывать…

Ведущий сегодняшнего просмотра стал рассказывать о предстоящем фильме, но они плохо слушали, смотрели украдкой по сторонам, насмотреться не могли и то и дело подталкивали друг друга: а вон… а вон…

— …Это прямо признают создатели ленты, — звучал в динамике усталый голос ведущего; два часа назад он прилетел с коробками кинопленки, в голове еще шумели реактивные двигатели. — Например, специалист по техническим трюкам Пол Стадер рассказывал: «Мы сажаем группу людей в лифт и поджигаем им волосы и одежду. Съемка ведется быстро и с короткого расстояния. Как только сцена отснята, актеров тут же заливают водой из брандспойтов. Если на секунду опоздать, то они погибнут». («Чуешь, чем пахнет», — прошептал Сева, предвкушая захватывающее зрелище). Сами понимаете, что все это обошлось в кругленькую сумму: актеры не позволят поджигать себя за обычный гонорар, да и декорации, специальные пожарные части — все требовало денег. Было истрачено пятнадцать миллионов долларов. Но только за первый месяц демонстрации фильма в Соединенных Штатах Америки доход составил двадцать миллионов. А всего лента принесла около двухсот миллионов долларов. Итак, смотрим «Ад в поднебесье» Ирвина Аллена и Джона Гайлермина.

Погас свет, застрекотал аппарат, и начался фильм. Они ожидали чего-то необычного, сногсшибательного, но на экране показывали огромный небоскреб, каких-то людей, собирающихся в нем на банкет. Да еще в черно-белом варианте. Скучновато было.

— Экспозиция затянута, — блеснул эрудицией Сева.

Он чувствовал себя неловко. С таким трудом через знакомого киношника раздобыл пригласительный билет, а смотреть приходиться черт знает что.

Но тут началось… На восемьдесят первом этаже небоскреба, в складе с краской вспыхнул пожар. Пламя забушевало, выплеснулось на простор — и пошло гулять по этажам, по шикарным номерам отеля, по люксам, отрезая тех, кто на самом верху праздновал окончание строительства этого грандиозного здания. Люди сгорали заживо, и паника нарастала, и любовь была среди этого ада — снято все было здорово, не на ветер выбросили те пятнадцать миллионов.