Моя мадонна / сборник - Агния Александровна Кузнецова (Маркова)

зависимость.

— Ну что же, — сказал князь, — с народной мудростью посчитаемся. Расчет за труд отдалим. Но я повторяю: если ты вылечишь сына — ничего для тебя не пожалею. Запомни это. Князь слов на ветер не бросает.

В Ильинском княжеская повозка остановилась возле управления Пермского неразделенного имения Строгановых.

Из нее вышел светлоглазый, безбровый молодой человек, несмотря на весеннюю холодную пору легко и модно одетый. Прохожие сразу угадали в нем человека из города. И пока он поднимался по ступеням, мимо колонн, ильинцы останавливались и провожали его глазами до дверей. А когда приезжий скрылся в управлении, постояли, посудачили о том, что сразу видно — приезжий не из Перми, скорей, из Москвы или Петербурга. Вон и повозка не пермская.

Так бы стояли и рассуждали ильинцы долго, если б не появился важно шествующий в управление вотчинный член Пищалкин, решающий все крестьянские просьбы, рассматривающий справки и именные учетные выписки на крестьян по сбору денежных и хлебных налогов.

— Ну, чего собрались… — начал было Пищалкин и, увидев необычную повозку, махнул рукой. — Разойтись!

А сам, не скрывая любопытства, застучал сапогами по лестнице.

Своему посланцу, Илье, князь нашел заделье побывать с поручением у управляющего, а к Кузнецовым с письмом от сына Илья зашел будто бы так, между прочим, по просьбе приятеля, вместе с ним проживающего в Петербурге. Илья сам был крепостным князя, помнил нравы своей деревеньки, из которой взят был не так давно, и ждал, что здесь родители Петра встретят его, как обычно, причитаниями, жалобами на тяжкую долю и злую разлуку с сыном. Но все оказалось не так.

Встретила его красивая, еще довольно молодая женщина с некрестьянской осанкой. Ее косы, тоже не по-крестьянски, короной уложенные вокруг головы, отливали синевой. Илья, сбитый с толку — туда ли он попал, — поздоровался с ней, как с барыней, и спросил:

— Где живут Кузнецовы?

— А кого вам нужно? — спросила женщина.

— Кого-то из родных Петра Кузнецова.

— Я его мать.

И тут Илья заметил тревогу в ее глазах.

— Я из Петербурга от Петра. Вот письмо.

Женщина взяла письмо и совсем по-городскому пригласила его в дом.

Он миновал сени, просторную кухню, где, свесив с печи седую кудлатую голову, с ним приветливо поздоровался старик. Вошел в опрятную горницу с широкой кроватью и пышной горой подушек. Кроме кровати, посредине горницы стоял стол, накрытый льняной скатертью. Горницу украшали распустившиеся цветы в горшках на окнах, любовно ухоженные.

Илья ждал просьбы прочесть письмо, но, к его удивлению, женщина привычным жестом указала ему на деревянный стул с резной спинкой. Сама села напротив на такой же стул и принялась читать письмо. Она улыбалась и кончиком платка, лежащего на плечах, вытирала слезы. И сразу вдруг стала матерью сына, по воле хозяев увезенного в тридесятое царство.

— Тятенька, от Петруши письмо. Живет неплохо. Траву от падучей для кого-то просит на полное лечение, — громко сказала она, поворачиваясь к двери. — Да немедленно, травы-то! И еще пишет, чтобы держать ото всех в секрете, что письмо получили и траву с посланным отправили. А так живет хорошо. Надеется в этом году приехать.

— Ну что ж, пошлем травы. Вечерком придут дети, подберут. Ты когда, мил человек, в обратный путь?

— Завтра на заре, — сказал Илья. Поднялся и пошел в кухню.

— Садись, мил человек, на скамейку, — приветливо пригласил старик.

И начались расспросы про Петра. Как он да что? А Илья всего раза четыре мельком и видел Петра-то. Тут только пожалел парень о своем глупом задиристом поведении перед Петром. Подумаешь, он, Илья, у князя в услужении. А князь сам, видно, в Петре нуждается. А мать у Петра — что барыня и читать умеет…

Убедившись, что Илья действительно не знает Петра, дед и мать перешли к расспросам о Петербурге. Мать, к удивлению Ильи, поинтересовалась театром. Какой он там? Но Илья никогда не бывал в театре, знал только, что господа его часто ездили туда. Кузнецовы искренне удивили Илью тем, что их интересовало все происходящее не только в селе, в городах, но и в мире.

Вернувшись в Петербург, Илья совсем по-другому стал относиться к Петру.

— И откуда такие люди в деревне? — с искренним удивлением сказал он Петру о его родных. — Таким в городе жить нужно.

Илья понял, что Петр знает намного больше его и, несмотря на то что служит у графа Строганова так же, как он у князя, умудряется жить какой-то своей, особой жизнью.

— Ну, Петр, давай подружимся! — сказал Илья, встретив его как-то возле дворца князя.

— Подружимся? — удивленно переспросил Петр. — Разве можно дружить по решению разума? Дружба возникает сама собой…

— Значит, отказываешься? — обидчиво спросил Илья. — Или и без меня у тебя много товарищей?

— У меня нет товарищей. И я не отказываюсь от дружбы. Только ты не спеши. Она, дружба, сама возникает, без уговоров. А я очень хотел бы иметь такую дружбу. Понял?

— Понял! — снова обидчиво ответил Илья, так ничего и не поняв. Но больше не стал подкарауливать Петра.

Вскоре графиня Софья Владимировна Строганова сдержала свое слово. Петру дано было разрешение уехать в Ильинское, в распоряжение управляющего, который намеревался направить его на Билимбаевский завод.

…После года пребывания в Петербурге Петр возвращался домой. Софрон понукал пару коней, и телега тащилась по скверной весенней дороге с глубокими колеями, рытвинами и лужами, преграждающими путь. И когда Софрон сворачивал в лес, в объезд, кони с трудом волочили повозку по прошлогодней траве, меж деревьев и пней.

В тот первый путь воспоминания об Ильинском заполнили мысли Петра. Теперь же он жил Петербургом. Один год! Сколько принес он волнений! Петр чувствовал себя не просто повзрослевшим. Он многое понял. Он увидел господ, которых знал главным образом по рассказам и книгам. Он присматривался к их жизни. Жизнь графа Строганова он узнал достаточно близко и лично