Век Екатерины. Заговорщики у трона - Иван Саввич Брыкин

кровей арабского жеребца, который для улучшения породы использовался. Шестьдесят тысяч золотых я за этого жеребца заплатил, в то время, как по всей России в тот год коней продали на двадцать пять тысяч.

Султан охранную грамоту на сего жеребца дал, а везли оного под большим конвоем и с величайшими предосторожностями через Турцию, Венгрию и Польшу. Неблизкий был путь, два года занял, зато доставили коня в целости и сохранности. Чудесный был конь, право слово, чудесный! Крупный, нарядный, светло-серой масти — я его Сметанкой назвал. Дал он за год четырёх сыновей и одну дочь, а после вдруг издох; отчего, не знаю; кто-то говорил, что погода наша не подошла или корм был не тот; кто-то на конюхов вину возлагал.

Но ничего, от детей Сметанки порода продолжилась, и мы своего добились, отменных лошадей вывели — красивых, выносливых, с устойчивым, не тряским ходом; таких можно было и под седло, и в упряжку, и в плуг использовать; одинаково хороши они были на параде и в бою.

Е.Н. Орлова, жена графа А.Г. Орлова.

Гравюра с портрета художника Ф.С. Рокотова

Я в Москву лучших из них привёз и на Донском поле бег их всем желающим показывал. Народу приходило тысячи; не только самой породе дивились, но и обращению — мои конюхи коней не били: у нас так заведено было, что человек коню не только хозяином, но и другом был, которого конь без битья чувствовал и понимал.

* * *

Однако я в сторону от рассказа отошёл; вернусь к делам семейным. Занимаясь разведением лошадей, недосуг мне было невест выбирать, но судьба сама об этом позаботилась. Заехал я как-то к своей старой знакомой Екатерине Демидовой; в былые времена мы с ней близкими друзьями были, после она за Петра Демидова, тайного советника, замуж вышла. Жалуюсь ей в шутку, что вот, мол, жениться мне брат Иван велит, а невесту искать некогда.

— Известное дело, жениться — не напасть, да женившись, не пропасть, — говорю.

Тут заходит к нам молодая девица, и Демидова меня спрашивает:

— Помните мою племянницу, граф? Дуняша, дочь сестры моей Анны, которая замужем за Николаем Лопухиным. Вы Дуняшу когда-то нянчили и баловали.

— Как же, помню, — отвечаю. — Какой красавицей стала!

— И я вас помню, Алексей Григорьевич, — говорит Дуняша. — Мне с вами и страшно, и весело было.

— А теперь? — смеюсь я.

— И теперь страшно и весело, — тоже смеётся она.

Поговорили мы о том, о сём; Дуняша вышла, а Демидова вздыхает:

— Засиделась она в девках, двадцать первый год пошёл — раньше уже никто в жены не взял бы: стара для замужества, сказали бы… Послушайте, граф, — вдруг говорит Демидова, — а не жениться ли вам на Дуняше? Я её нахваливать не стану, но, ей-богу, хорошая партия! Мила, скромна, но не дичок, обхождения приятного; к тому же, из царского рода по отцу: из тех Лопухиных, из которых первая жена Петра Великого была, и сын её царевич Алексей, и внук — государь-император Пётр Второй… Право же, граф, где вы лучшую невесту найдёте?

— Но я старше её почти на тридцать лет, — возражаю, — да и согласятся ли родители?

— Вас года не берут, граф, — опять вздыхает Демидова, — кто вам ваш возраст даст?.. И что за беда, если муж старше жены? Так и должно быть… А родители Дуняши за счастье сочтут с вами породниться: кому не хочется за самого графа Орлова дочь выдать?.. Соглашайтесь, Алексей Григорьевич, соглашайтесь, умоляю вас! За согласие моей сестры и мужа её я вам ручаюсь.

— Но захочет ли Дуняша? — продолжаю я сомневаться. — Может, её сердце другому отдано?

— Глупости какие! — фыркает Демидова. — Если мы будем девок по их желанию замуж выдавать, мир перевернётся! Супружество не такая вещь, чтобы девицы решение принимали: они сиюминутным чувствам подвержены, о завтрашнем дне не думают, а брак — дело серьёзное, на всю жизнь… Есть девки, которые, французских романов начитавшись, на отчаянные поступки во имя любви готовы, но Дуняша не такая, её правильно воспитали — за кого родители прикажут, за того и пойдёт.

— Нет, Екатерина Алексеевна, надо и её спросить, — говорю. — Не хочу, чтобы она с постылым мужем жила. Вдруг я ей противен?

— Ох, граф, это вы-то противны? Унижение паче гордости! — грозит мне пальцем Демидова. — Впрочем, пойдите и спросите Дуняшу сами; слышите, она на клавикордах в гостиной играет… Ступайте, Алексей Григорьевич, Бог вам в помощь!..

Иду я к Дуняше; она играть перестала и вопросительно на меня смотрит.

— Евдокия Николаевна, — говорю я ей, — я уже не молод, а избранницы до сих пор не имею. Вы можете счастье всей моей жизни составить: выходите за меня замуж, и клянусь вам, что буду любить и уважать вас до конца дней моих!

Она так растерялась, что не сразу ответила.

— Как же это… — лепечет. — Но ведь вы… Но ведь я… Как же это?..

— Бывают минуты, от которых судьба зависит, — продолжаю я, — вот такая минута сейчас и наступила. Я вас давно знаю, а когда нынче увидел, сердце моё встрепенулось и сказало — это она! И если в вас хоть капля ответного чувства ко мне есть, будьте моей женой! Или я вам не люб?

— Я не знаю… Я никак не думала… Но как же матушка и батюшка?.. — совсем она потерялась.

— Если вас лишь это тревожит, не беспокойтесь: тётушка ваша в согласии их уверена, — утешаю я её. — Вы-то сами согласны?

— Вы мне всегда нравились, — признаётся она, покраснев. — Однако это так неожиданно…

— Ну, вот и славно! — говорю и в щёчку её поцеловал.

Дуняша вскрикнула, лицо руками закрыла и выбежала из комнаты, а я к Демидовой возвратился.

— Ну что, Алексей Григорьевич? — спрашивает она с нетерпением.

— Поладили мы с ней, — сообщаю. — Удалось ваше сватовство, Екатерина Алексеевна.

— Ой, как хорошо! — восклицает. — Сейчас же поеду к сестре и всё ей расскажу! А вы завтра приезжайте официальное предложение делать.

* * *

Так, с налёту, я и женился. Родители её согласие своё дали, брат Иван тоже меня благословил, и матушка-императрица Екатерина этот брак одобрила — пожелала нам всякого счастья и благополучия. Свадьба у нас была пышная, целый месяц гуляли; вся Москва у меня побывала.

Сперва детей у нас не было, но мы этому даже рады были — друг для друга жили. Через три года родилась дочь Анна. Матушка-императрица как раз в Москве пребывала и самолично поздравить меня приехала; правда, прибавила, что лучше бы родился сын,