Век Екатерины. Заговорщики у трона - Иван Саввич Брыкин

думаешь? — обратился он ко мне.

— Державой тряхнуть — дело нехитрое, — говорю. — Можно и Потёмкина убрать, можно и саму Екатерину. Но разве Орловы смутьяны и бунтовщики? Мы государство крепим, а не разрушаем — как же мы можем ныне удар по нему нанести? Екатерина непостоянна как женщина, но как императрица она твёрдо Россию вперёд ведёт. Обидно, что мы не у дел оказались, что Потёмкин нас оттеснил, но славу Орловых ему не затмить — пусть попробует себе такую добыть!

Князь Г.А. Потёмкин.

Художник И.Б. Лампи

Григорий опять хотел возразить, однако Иван его прервал:

— На том и закончим! Орловы послужили России немало, а теперь пора нам о себе позаботиться. Из нас пятерых один Владимир женой обзавёлся, а мы ни жён венчанных, ни законных наследников не имеем. Возрастом же мы не молоды, и негоже, чтобы наш род прекратился, поэтому на правах старшего в семье повелеваю Григорию, Алексею и Фёдору: ищите себе подходящих невест, и сам я того же не премину. Не прельщайтесь богатством и знатностью, — к чему нам это, мы сами всем наделены, — ищете таких жён, чтобы нрава были доброго, покладисты и дому привержены. Владимир себе хорошую жену нашёл, — будем на Бога уповать, чтобы и нам не оплошать.

* * *

Вот так мы устройством своей семейной жизни занялись. Начну с Ивана. Он всё делал основательно, и к женитьбе так же подошёл. Была у него давняя приятельница Мария Лихарева; она была замужем за генералом Ртищевым, от которого родила дочь Елизавету. Сия девица была воспитана в строгости и во всех отношениях положительная; когда она подходящего возраста достигла, мать возмечтала её замуж выдать за Ивана, но он десять лет присматривался, пока, наконец, не женился. Жили они хорошо, только детей им Бог не дал.

До самой смерти Иван имениями нашими управлял; в Петербург наведывался редко, жалуясь на столичную дороговизну. Изредка картами баловался, в которых ему не везло: как-то за один вечер несколько тысяч спустил, после чего поклялся, что ноги его больше в Петербурге не будет.

Умер он лет через восемь после женитьбы; мы тогда имения разделили, отдав вдове Ивана полторы тысячи душ. Вдова его по сию пору жива, я её иногда навещаю; она Ивана вспоминает и плачет…

Григорий женился на нашей двоюродной сестре Катеньке Зиновьевой, которая моложе его на двадцать пять лет была, ей восемнадцать на момент замужества исполнилось. Детей и они не прижили, однако брак сей был счастливым: Григорий любил Катеньку сильно, даже с каким-то надрывом. Кто бы мог подумать, что он, любимец всех женщин, сам так полюбить сможет, а вот, поди ты!.. Когда Катенька чахоткой заболела, не передать, что с ним сделалось! В Италию её повёз, лучших тамошних лекарей призвал, но что лекари в болезнях понимают? Мошенники и шарлатаны!.. Денег из Григория они много вытянули, но помощи никакой не оказали — скончалась Катенька совсем молодой; только четыре года с мужем прожила.

После её смерти Григорий умом тронулся, себя позабыл и на имя своё не откликался. Мы его в Москву перевезли, здесь он и умер; гвардейцы, на похороны приехавшие, гроб Григория на руках несли и проводили последним салютом…

Фёдор в законный брак так и не вступил, потому что избранница его этого не захотела. Странная она была: по происхождению купеческая дочь, но не из простых: её отец обер-директором питейной компании был, из Европы вино привозил. В Москве есть переулок Гусятников — так там он и жил, Михайло Гусятников.

Дочь свою Елизавету он выдал замуж за камердинера императрицы Алексея Попова, который место Шкурина занял. Но замуж она вышла, будучи уже на сносях, и через месяц дитём разродилась. Поговаривали, что отцом ребёнка Фёдор был; я Дунайку не раз об этом расспрашивал, но он лишь посмеивался: «Мало ли, чего обо мне болтают!». Однако, когда Попов вскорости душу Богу отдал, Фёдор стал жить с его вдовой как со своей женой. Три сына у них родились, но венчаться Елизавета наотрез отказалась — странная она была, говорю вам!..

Напоследок родила она от Фёдора дочь, тоже Елизаветой назвали, и от этих родов скончалась. Фёдор погоревал-погоревал — и прилепился к другой вдове, подполковнице Татьяне Ярославовой. И снова они невенчанные жили, хотя и она ему детей родила — сына и дочь.

Так получилось, что общим счетом семерых детей Дунайка воспитывал: пятерых сыновей и двух дочерей. Матушка-императрица незадолго до смерти своей всем им предоставила дворянские права, фамилию нашу и герб. А вслед затем и Фёдор умер; на смертном одре он детей напутствовал: «Живите дружно, как дружно жили мы с братьями, тогда и сам Потёмкин нас не сломил».

Гаврила Державин на смерть Фёдора стихи написал:

Орел, который над ЧесмоюПред флотом россиян летал, Внезапну роковой стрелоюСраженный с высоты упал!..

…А младший наш брат Владимир женился раньше всех, как о том уже сказано, и всех счастливее в браке оказался. Жена его Елизавета Ивановна добра, покладиста, неспесива — о таких-то женах Иван для всех нас мечтал. Любимой фрейлиной матушки-императрицы она была, а ныне о Владимире в тяжкой его хандре заботится.

* * *

Что до меня касаемо, несмотря на приказ Ивана, я не сразу женился, но, выйдя в отставку, занялся разведением лошадей. Вначале я об этом не помышлял, однако матушка-императрица прислала мне двух породистых коней, подаренных ей персидским шахом, и выразила сожаление, что столь прекрасных животных не выводят у нас в России.

Меня это задело за живое: лошади наши, действительно, плохи были, татарские и кумыцкие — хотя и выносливые, но низкорослые и некрасивые. Решил я за коневодство взяться и скоро к лошадям всею душой проникся. До чего умны они и благородны; какая у них стать, какая резвость; как хозяину своему, не жалея себя, служат — ей-богу, временами казаться стало, что лошади людей превосходят!..

Опытных коневодов я нашёл, и они мне объяснили, что очень было бы хорошо соединить в одной породе арабских скакунов с европейскими упряжными — вот тогда, мол, чудо-лошадь получится!

Ну, европейских лошадей мы купили, а арабских где взять? Они на вес золота ценились, и турецкий султан строго-настрого запретил их из своих владений вывозить. Если бы не удачная наша война с турками, Бог знает, как бы мы обошлись, однако в ходе неё захвачены нашим войском были двенадцать арабских жеребцов и девять кобыл. Более того, поскольку султан крайнюю нужду в деньгах испытывал, удалось его уговорить продать чистейших