Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только через час, не достигая того несколькими усреднёнными мгновениями, они могли наблюдать, как из-за щитов дрожат копья, уже давно ничего не вспарывая, такой наконечник едва ли способен найти цель, так только плужа и выписывая бесконечности сообразно галопу.
Из ближнего поля бежит толстый vir venerabilis [29] с развевающимися седыми волосами, из одежд на нём только тесьма на лбу. Метит в купель, там резвятся язычницы в чём мать родила, видят его и готовы принять, он отталкивается от каменного порога, взлетает, группируется, прижав колени к груди и обхватив их руками, так девчонки могут оценить и его яйца, входит в сбитые сливки, выныривает, выпускает радугу воды изо рта и приступает, они кое-как его топят, навалившись на плечи. В дальнем конце бассейна тут же возникает другой, тоже с тесьмой, ему воды по грудь, но головка вставшего члена плывёт впереди, когда направляется к той или иной, приближается, бьёт оказавшуюся под рукой наотмашь, полуоглушённую берёт за голову и насаживает ртом, в дубовой роще на той стороне гребня сгущается воздух, кроны швыряет в наклон против часовой стрелки, геодезическая линия источника под землёй смещается, вода в купели пузырится и краснеет, начинает нагреваться, микроорганизмы уничтожаются, женщины рассредоточиваются, подгребая одной рукой и нырками в круг, в центре он и она, они ловят ритм и раскачиваются, затягивают разноплановую молитву и нашим, и вашим, всем богам, в каких верят от Балтики до Тихого океана, она помалу приходит в себя, в глазах ужас и боль, затылочная кость начинает пульсировать, выпячиваясь и опадая всё больше и больше, речитатив убыстряется, правая рука каждой ложится на грудь соседки, охряная жидкость выходит из гранитной рамы и расползается почти пятиконечной звездой, в кругу всплывает тело толстяка, лицом вниз, головка фаллоса в крови выходит с той стороны. Ритуал содержит насилие в своих пределах, это не всегда верно, слово должно что-то значить, за исключением себя самого, метафору насилия, как всякий народ гонится за тем, чтобы обладать своим собственным бардом.
Ниже по склону, вдали, виднелась каменная башня, увенчанная странным шпилем. Она преграждала вход в лабиринт, обширный, поднимающий со дна налог на стражу, дымы, плотины, сдвоенные окна, может, крестоносцу ещё и на саладинову десятину? будет не худо, леди Консциента у нас, может, vidua [30], ты посмотри на её колпак…, согласен, он не идёт к панцирю, но он ещё и позолочен. Карты путаны и лгут, но стены лабиринта, раскинувшиеся далеко в обе стороны от башни, повышая горизонт, не стремясь вовсе, но и не проваливаясь… второго такого, бессмысленно достраиваемого с катетов, с залами частично выше уровня стремления к росту, частично глубоко под землёй, с крышей, чтобы даже птицы не могли видеть систему, они ещё не встречали.
После турнира тело болело и подчинялось ему не вполне. Тем не менее он почёл своим долгом спросить, желает ли кто освежиться у купальни после долгого пути, естественно, получил отказ, ведь она была языческой. Сам тоже решил воздержаться. Спустившись с обросшего холмом domo Neronis argentea [31], поехали к башне. Кругом стояли длинные дома, где скотина жила в дальней от очага части, отгороженная с умом расставленными шкафами, возле огня кровати с пологами, столы, лавки и сундуки. Мир, где невозможно одиночество, а значит, меньше уныния. На площади уже валялись три готовые скамьи, четвёртую неловко вертели в руках двое сокменов, третий указывал им, как быть.
Сэр несколько волновался перед непосредственной встречей, ведь все такие ситуации в его жизни всегда имели непредсказуемый итог. Однажды во время великой схизмы его угораздило встать под сенью Колизея между Львом IX и патриархом Керуларием, так кончилось тем, что один висел у него на шипе на нагруднике, а пальцы другого застряли через подмышечные входы в кирасе, когда он пытался открутить его изнутри, тогда он тащил их до самого бивака у Мульвиева моста; другой раз он вёл под конвоем логофета стратиотской казны в один определённый диоцез, сам не зная, что того ждёт, под префектом викарий, под викарием каскад котлов и глиняная труба с маслом, а у него в седельной сумке, как оказалось, лежали спички, а логофетом его нагрузили для отвода глаз.
Нарочито грозно спросил у черни, что, задери их нечистый, за деревня присандалилась к чтимым от Крокодилополя до Хеллуланда стенам? Они бросили скамью, инструменты и убежали.
Позже они сидели в трактире «Работный дом и астролябия», в то время как снаружи простолюдины, охочие до зрелищ, силились занять лучшие места в первых рядах перед помостом, с неспокойными грудными детьми, пьяные и крикливые, толкались плечами и задами, переругивались, обсуждали казнь, деревенские сплетни, вспорют ли ему брюхо, будут ли дымиться внутренности, обмочится он либо обгадится, хорошо бы и то, и другое, оставят его висеть или сразу снимут, удалось ли ему заключить партию с мальчишками, державшими висельное дело в деревне и за деньги утяжелявшими тело.
Среди подчинённых он никогда не повышал голос, на виду у всех команды были излишни. Во тьме склепа, наедине с каждым, в ком он не видел понимания, проводились консультации, интимные и вдумчивые, давался тест, содержащий под каждым вопросом шесть вариантов. На начальном этапе им таким образом проявлялась человечность, которая, если не действовала, преобразовывалась в точно рассчитанную репрессию, выплёскиваемую, когда никто не ждал, потому его и считали полоумным и увеличивалось количество не возвращавшихся к нему матросов. Юнга полез спускать паруса, а он выстрелил в него из арбалета, в болт коего была продета верёвка с парой разноплановых узлов, они и намекали на магию, и держали связь, за неё вытащили обратно, сдирая кожу о корму, парализовав конечность, кровь приманила почти никогда
- Реляции о русско-турецкой войне 1828 года - Александр Вельтман - Русская классическая проза
- Путь стрелы - Ирина Николаевна Полянская - Русская классическая проза
- Память – это ты - Альберт Бертран Бас - Историческая проза / Исторические приключения / Прочие приключения / Русская классическая проза
- Темное солнце - Эрик-Эмманюэль Шмитт - Историческая проза / Русская классическая проза
- Гангстер вольного города – 2 - Дмитрий Лим - Боевая фантастика / Периодические издания
- Спаси и сохрани - Сергей Семенович Монастырский - Русская классическая проза
- Пермский Губернский - Евгений Бергер - Боевая фантастика / Попаданцы / Периодические издания
- Адвокат вольного города 2 - Тимофей Кулабухов - Альтернативная история / Периодические издания
- Танец Лилит - Гордей Дмитриевич Кузьмин - Короткие любовные романы / Русская классическая проза / Ужасы и Мистика
- Соль розовой воды - Д. Соловей - Русская классическая проза