Явление Зверя - Александр Ермаков

— Другой раз попаду чуть выше. — Сказал Сигмонд и пальцем погрозил. Загоготал зал таверны, но уже Сигмонду одобрительно, к компании хозяйской — издевательски. Хоть так, да все едино потеха вышла наславу, даже лучше, чем ожидалось.

Подошел Сигмонд к хозяину, медленно кулак вытянул к бледной физиономии того, показывал.

— Видишь? Вот чтоб запомнил. — И внезапно не размахиваясь, а ведь у самой то ряхи хозяйской кулак держал, дернул рукой, раздался звук крепкого удара, лязгнули зубы и осел трактирщик кулем на пол, глаза вытаращенные осоловели, рот разинулся, кровь из угла губ потекла.

— Ну, вставай, волчий потрох. — Легонько поддевая носком сапога болтающуюся хозяйскую голову, спокойно сказал Сигмонд. — Нам покои нужны, господские.

— И баню истопи. — Вставила Гильда, сама встав на колени, скоро подбирая слова и образы запела Песнь стилем высоким, правильным.

Загремели громы грозно Молнии сверкали в тучах.

Затих зал, внимая Песни, и правда — девица то высокородная, даром, что в нищенском рубище.

Последнее предложение, насчет баньки Сигмонду понравилось, а еще больше неожиданный факт наличия бань, паче на постоялом дворе. А вот слушать песнопения в его ближайшие планы не входило. Поэтому он легко подергал сказительницу за патлы — пошли мол.

Та замолчала обиженно. Вроде старалась, и выходить хорошо стало — чем не угодила, почему витязь недоволен? Непонятно было. Но ослушаться не посмела и прервала Песнь, к своему огорчению и огорчению благодарных, не чета витязю, слушателей.

Хозяин тем временем прочухался, на ноги поднялся.

— Сейчас, господа высокородные, — совсем иным, не прежним тоном, залебезил. — Сейчас-же покои лучшие, господские готовы будут. И банька обязательно, все как полагается, по высшему разряду-с. Вы уж не извольте беспокоиться, сей момент-с. Эй, Роха, тащи белье чистое! — Начал распоряжаться. — Шип, че стоишь колодой, зенки пялишь, не слыхал, что господа баньку изволят, беги, протопи, а то, небось, простыла уже. — Сам, свечку взявши, повел страшного, до сих пор кровь во рту и голова гудит, постояльца наверх в чистые покои для высокородных господ. А Роха, утратив былую наглость, улыбалась заискивающе, быстро постель стелила, зажигала свечи, камин растапливала.

— Что пожелать изволите? — Приседал хозяин. — Я тотчас распоряжусь, вы уж не извольте сомневаться, я мигом.

— Желаем еще ужина, да отменного, без обману, холопское отродье. — Осваивал Сигмонд особенности местного обращения.

— Не извольте беспокоиться, всенепременно, наилучшим способом-с, колбаски жаренные, пирог с…

— Много болтаешь, недосуг мне, главное — мечи блюда на стол, а там разберемся, если что, то рожей твоей хамской о табурет. — Сигмонд был скор в учебе. — Пшел вон!

Хозяин вон отправился резвой рысью, да на кухню, да повару указать, да лично проследить за вором. Понял, что крут витязь, не хотелось мордой-то табурет шершавый, занозистый шлифовать. Надо было стараться.

В скором времени и Шип приковылял.

— Извольте, господа высокородные, банька готова.

Видать и не простывала восе банька-то. — не мог ее, холодную Шип так быстро протопить, а говорил так хозяин, чтоб старание свое гостям показать.

Привел Шип господ к баньке, во дворе у малого озерца срубленной. Засомневался Сигмонд, как ему быть с Гильдой, Да та, нимало не стесняясь начала скидывать с себя грязное тряпье. — Видать здесь обычаи такие, — подумал витязь, вспоминая, что на Руси, где варяжьи вотчины были, донедавна в общественных банях скопом парились, не взирая на пол и возраст.

Обжигающей благодатью встретила путников парная. Пахло душистой мятой и вереском. Парились истово, квас на раскаленные камни плескали и млели от исходящего пара. Хлестали себя березовыми вениками, в том-же квасу вымоченных, до нестерпежу. Потом в озерце плескались, отдыхали, и снова парились.

В предбаннике, среди банных снадобий, нашла Гильда верное средство, старательно волосы вымыла.

По настоянию Гильды лег Сигмонд на лавку, а та, хоть и тонкими своими руками, но неожиданно сильными и умелыми, стала массаж делать. Да так мастерски, что Сигмонд только покряхтывал, чувствуя, как уходит из его тела дневная усталость. Знал он толк в массаже, но так хорошо никакой дипломированный специалист его не массажировал. Закончила Гильда, запыхалась. Довольный Сигмонд поблагодарил, та зарделась от радости. Вот доказала она, что зря ее витязь хотел прогнать, не будет она ему в тягость, не будет зря хлеб есть, пригодится. Вот жаль только, не дает Песнь сложить, ну ничего, еще споется.

Благодарный Сигмонд в свою очередь, хоть и отнекивалась, стеснялась хозяина утрудить, и ей массаж сделал, как умел.

Вымывшись и переодевшись в чистое, Гильда выглядела совсем по-иному и, вернувшись в харчевню, не вызывала более насмешливых кривляний публики.

Трапеза показалась ей, изголодавшейся многими днями подневольных скитаний просто сказочной. Ее прежние хозяева сами не сытничали по худости запасов бесприбыльных походов, к разносолам не приученные, довольствовались пищей грубой, холопской, неумелыми кашеварами на бивуаках небрежно приготовленной, о Гильдином пропитании не больно заботились, делились не охотно, скупо выделяя, чтоб только с голоду не околела, самое никудышнее, никчемные объедки со своего скудного стола. Потому отвыкла она от веселых застолий родительского дома, отвыкла от явств праздничных, что можно брать неспросясь, по желанию, что приглянулось больше, своей природе соразмерно. Оттого сначала не смела была, робко, просяще глядела на витязя и была благодарна ему, что он не только не препятствовал, но сам предлагал Гильде брать по-больше, чтоб насытилась в полную волю.

Ожидало их уже лучшее место в трактирной таверне у камелька. Лавки были чисто вымыты и насухо вытерты, а столешница, сверх того, еще Рохой поскоблена и подсвечник с зажжеными свечами поставлен.

А ужин и впрямь был весьма не дурен. Подал хозяин, после крепкого Сигмундова тумака, на цирлах перед витязем и его спутницей бегающий, на первое наваристую уху, какую только для знатных господ по редкому случаю готовили. Пока парились путники в баньке, специально Рохой был зарезан петух, ощипан и выпотрошен и в медном котле сварен. После того, за ненадобностью, был извлечен для кормления менее важных гостей, а на его место положена всякая мелкая рыба, вкусу ухе придать, плотва там всякая, караси, остроперые окуни, в чешуе для особого навару. Разварилась рыбешка, и была собакам выброшена. И уже после того пришел черед крупным кускам сома, того, что с утра рыбаком принесенный, ожидал своего часу в чане с водой. Отварился сом, был вынут, положен на отдельное блюдо и гостям к ухе подан. А ушыный навар, для прозрачности был процежен через икру благородных рыб, избавлен от уже ненужных кореньев, лука, малости зерен пшенных — положенных от рыбъей горечи. Было это золотистое кушанье чисто и прозрачно, украшали его парующую поверхность мелко резанные листья петрушки, только что на огороде срезанной, да розовели на дне кружочки морковки. Такой аромат исходил из горячей супницы, что когда нес ее хозяин через зал, все мимо кого он не проходил, оборачивались носами, восхищенно принюхивались, завидовали — эх, хоть бы ложечку этого варева испробовать. Да не про них оно изготовлено, для дорогих гостей. В отдельных малых плошках, поданы были дорогие заморские пряности перечные, что бы каждый себе сам положил в миску согласно своим вкусам и потребностям.