Избыток целей - Федор Московцев

В отделении реанимации с возвратами тоже не все ладилось. Маньковский, заведующий, приступил к капитальным накоплениям – собрался мигрировать за бугор – поэтому развил чрезвычайно бурную деятельность, которая не могла быть незаметной, так как, в отличие от других отделений, его расходные материалы по объему занимали много места, а стоили на порядок дешевле. Если стент стоимостью $1000 легко умещался в кармане, то реанимационная расходка (браунюли, трехходовые краники, системки) на ту же сумму занимала пару кубов. Маньковский ею не ограничился, он находил все новые и новые горизонты развития. В возвратном товаре стали появляться медикаменты (гордокс а ампулах) и даже перевязочный материал, который вообще ничего не стоит.

Раньше, находясь в Волгограде, вывозом продукции занимался Андрей. На самом деле это было сложной задачей. Отделение реанимации находилось рядом с оперблоком на третьем этаже. Нужно было пройти через несколько отделений, чтобы попасть в офис Совинкома, находившийся на первом этаже в реабилитационном отделении. К тому же воспользоваться грузовым лифтом (как правило, вывозили на каталке – объем очень большой). В такой ситуации невозможно никого не встретить. А нежелательные глаза, даже в количестве одной пары, представляли собой опасность. Кардиоцентр был как маленькая (на самом деле не такая уж маленькая) деревня, все, что называется, спали под одним одеялом, и к тому же промышляли примерно одним и тем же. И весть о вывозе партии расходников из отделения на фирму (вообще-то должно быть наоборот) неизбежно стала бы достоянием гласности. Поэтому каждая операция тщательно планировалась. Старшая медсестра отделения (задействованная в схеме) открывала Андрею специальный грузовой лифт, которым пользовались только работники оперблока, и на всем пути до реабилитационного отделения шла впереди, высматривая дорогу. Маньковский в это время сидел в своем кабинете, обливаясь холодным потом. А когда ему отзванивались из кабинета Совинкома о благополучном исходе, бурно кончал в потолок.

У Андрея была легкая рука, поэтому всегда все проходило. То, что происходило без его участия, осложнялось ненужными вещами. Самой плохой из которых оказалась встреча возвратного поезда (две каталки нагруженные расходником) с Алупкиной, главной медсестрой кардиоцентра, – той самой, которая раньше отвечала за приемку товара, а впоследствии стала заниматься дезинфектантами. Повезло, что это не было лобовым столкновением. Проходя по одному из холлов первого этажа, Алупкина увидела в боковом коридоре движущуюся процессию – две сотрудницы реанимации везли две груженые каталки. Она крикнула им, чтоб остановились, но они бросились от нее наутек. Победила молодость – отягощенные грузом, молоденькие медсестрички сумели ускрестись от пожилой матроны, и даже погрузиться в лифт, дверцы которого захлопнулись прямо перед Алупкинским носом, и ей только и оставалось, как слушать их веселый смех и неприятные определения в свой адрес.

Она была, что называется, на своей волне – манерная флегма, многозначительно рассказывавшая о неких высокопоставленных покровителях, все осложнялось климактеричными делами. Собственно почему и не догнала медсестер: манерный бег, бег с соблюдением манер – не самый быстрый способ перемещения.

И конечно же, она не догнала, откуда медсестры, из какого отделения, не говоря уже о конкретных фамилиях. Алупкина написала рапорт на имя главного врача, но ее сбивчивое объяснение, с многочисленными поправками и лирическими отступлениями (задыхаясь, я подбежала к лифтам, лязгнувшим как ворота ада перед моими разгневанными очами) было встречено откровенной улыбкой. Секретарь Халанского подслушала под дверью, и не успела Алупкина выйти из приемной, над ней потешался весь кардиоцентр.

«Меня преследуют слова, которые, накалённым ножом, разрезают мозг, с помощью ушей… «старая клюшка»… и адский смех… из чрева лифта…»

Секретарша обладала отличной памятью на фразы и словосочетания, натренированной написанием под диктовку шефа писем и приказов; и как только за Алупкиной закрылась дверь, быстро законспектировала услышанное.

Единственными, у кого происшествие не вызвало улыбку, оказались директор Совинкома и заведующий реанимацией. И если второй в случае разоблачения свалил бы все на медсестер, то первый мог потерять бизнес. Андрей серьезно поговорил с Маньковским и попросил найти более безопасный способ выноса расходников из отделения. И с этого дня заведующий и его старшая медсестра стали ежедневно выносить расходники небольшими порциями, сумками, пакетами, баульчиками, это занятие по КПД приравнивалось к перетаскиванию кирпичей вручную. (не в смысле веса – эта продукция легкая – а в смысле стоимости). Но они старались, упорно делали свое дело. Недаром сказано: «Курочка клюет по зернышку, зато весь двор в говне».

Лучше всех поставил дело Кумар Калымов, заведующий рентгенхирургическим отделением, могучий большеголовый лысый азиат с лицом Шрэка (сходство настолько ошеломительное, что за глаза его так и звали), свирепый люббитель восточных сладостей. Его отделение закупало то же, что и «нарушители» – дорогостоящая продукция преимущественно производства Cordis (подразделение “Johnson & Johnson”): интродьюсеры, коронарные баллонные катетеры, стенты, и т. д. В экономическом плане оно являлось самым прибыльным, услуги оплачивалось в основном живыми деньгами, не по полису. И продажи расходных материалов стабильно росли, и не только за счет возвратных схем.

Товар приносила старшая медсестра отделения (все на них держится!), рентгенхирургия находилась на том же этаже, что и реабилитация, это очень удобно – вечером можно совершенно спокойно пройти, никого не встретив. Пару раз она обморозилась, и не стала никуда ходить, а взяв в Совинкоме накладные, отнесла их в аптеку, а заведующей сказала, что товар уже получен и использован, и потребовала, чтобы поставили подпись с печатью (больничная аптека находилась на том же, первом, этаже). Зав. аптекой стукнула главврачу, было небольшое разбирательство, но Калымов выкрутился, заявив, что у него были срочные операции, и он взял товар в долг, а накладные не пропечатал с предъявлением полученной продукции, так как аптека уже закрылась и заведующая уехала домой. После этого медсестре приказали соблюдать ритуал, каким бы странным он ни казался – относить возврат в офис Совинкома, затем, дождавшись отмашки, что документы сделаны и произошло перемещение из офиса Совинкома в больничную аптеку; идти забирать товар в аптеке.

По деловой хватке Кумар Калымов ничуть не уступал Игорю Быстрову. Он самостоятельно вышел на поставщиков дешевых стентов и предложил поставлять их вместо Джонсоновских по цене последних. На Совинком он обратился вынужденно, как к эксклюзивному поставщику. От Совинкома товар принимался автоматом, провести новую фирму было чрезвычайно трудно. Тем более что предлагаемая продукция незарегистрирована на территории РФ, и, несмотря на уверения, что произведена в Германии, вид имела хуже китайского.

– Произведено в Европе для азиатских стран, – невозмутимо заявил Калымов в оправдание того, что на коробке иероглифы вместо латинского шрифта.

На вопрос, не опасается ли он за здоровье пациентов, ответил, что «все ништяк». Андрей пробил канал поставок, и оказалось, что «ништяк» привозят из Бакулевской клиники (Москва), а туда поступает нелегально откуда-то из азиатских стран. И занимаются этим челночники, у которых нет своей фирмы, и конечно же, регистрационного удостоверения и сертификатов на продукцию.

Андрею пришлось приходовать товар на Совинком от левой фирмы и делать левые сертификаты, после чего отгружать на кардиоцентр. И он был неприятно поражен, когда за такую подставу Калымов предложил 10 % – это было в два раза меньше, чем рентабельность чистого бизнеса с продукцией Джонсона.

– Нет, ну вам же известно, что я отношу 5 % Халанскому, – возмутился Андрей (на самом деле 8 %, но о тех дополнительных 3 % никто не должен был знать, – Что же получается – мне 5 %, а с учетом офисных-складских расходов, вообще хуй да ни хуя!

Даже с учетом московского посредника Калымов зарабатывал около $800 с одного стента, 80 % рентабельности, к тому же он не вкладывал своих денег, но бился за каждую копейку, как зеленщик на рынке. Андрей ценил его гостеприимство и утонченную беседу, его щедрые угощения. Но на те деньги, что Калымов отжимал для себя, можно было вагонами покупать Otard и любимую им халву. (при виде которой он буквально дрожал).

С величайшим трудом удалось выторговать дополнительные 5 %.

Это соглашение стало тяжелой обузой. Кроме очевидного риска, связанного с продукцией непонятного происхождения, это была упущенная выгода и риск разбирательства со стороны Джонсона. В распоряжении которого имелись данные о количестве и структуре оперативных вмешательств кардиоцентра, и сопоставив их с цифрами продаж, руководство “Johnson & Johnson” могло поставить под сомнение добросовестность своего официального дилера – Совинкома. А выяснив, что этот дилер торгует паленкой, могли запросто учинить скандал.