Ангел для сестры - Джоди Линн Пиколт

которой, вообще-то, никогда не было. Думаю, там будут цветы — душистый горошек, львиный зев и голубые шары гортензии. Надеюсь, кто-нибудь споет «О, благодать, спасен Тобой», не один известный всем первый куплет, а весь гимн целиком. Когда минует осень и выпадет снег, мой образ то и дело будет приливной волной всплывать у них в голове.

На похороны Кейт явятся все: медсестры из больницы, ставшие нашими друзьями, и другие больные раком, продолжающие считать свои счастливые звезды, и жители города, которые помогали собирать деньги на ее лечение. Придется отгонять плакальщиков от ворот кладбища. А траурных корзин с цветами принесут так много, что некоторые раздадут бедным. В газете напишут историю короткой и трагической жизни Кейт.

Помяните мое слово, она появится на первой полосе.

У судьи Десальво на ногах шлепанцы, как у футболистов, когда они снимают бутсы. Не знаю почему, но мне от этого становится спокойнее. Хватает того, что я нахожусь в суде и меня ведут в его кабинет где-то в глубине здания. Приятно думать, что не я одна не вписываюсь в обстановку.

Судья вынимает из карликового холодильника банку и спрашивает, чего я хочу выпить.

— От колы не откажусь.

Он открывает банку.

— Ты знаешь, что, если положить в стакан с колой молочный зуб, через несколько недель он полностью растворится? Угольная кислота. — Судья улыбается. — Мой брат работает дантистом в Уорике. Каждый год показывает этот фокус в детском саду.

Я делаю глоток колы и представляю, как мои внутренности растворяются. Судья Десальво не садится за стол, вместо этого он устраивается на стуле рядом со мной.

— Есть она проблема, Анна. Твоя мама говорит мне, что ты хочешь сделать одно. А твой адвокат утверждает, что ты намерена поступить иначе. При обычных обстоятельствах я бы решил, что мама знает тебя лучше, чем человек, с которым ты познакомилась пару дней назад. Но ты никогда бы с ним не встретилась, если бы не искала этой встречи, чтобы воспользоваться его помощью. И это наводит меня на мысль о необходимости услышать твое мнение обо всем этом.

— Можно мне кое о чем спросить вас?

— Конечно.

— Обязательно должен состояться суд?

— Ну… твои родители могут просто согласиться на медицинскую эмансипацию, и на этом дело закончится, — отвечает судья.

Как будто именно так всегда и происходит.

— С другой стороны, если кто-то подает иск, как ты, например, тогда ответчики — в данном случае твои родители — обязаны явиться в суд. Если они действительно уверены, что ты не готова принимать такие решения самостоятельно, то должны представить мне свои доводы, в противном случае я могу вынести вердикт в твою пользу по умолчанию.

Я киваю. Я сказала себе, что сохраню спокойствие, как бы ни сложилась ситуация. Если развалюсь на куски, судья сразу посчитает меня не способной ничего решать. Намерения были прекрасные, но вид Десальво, подносящего к губам банку с яблочным соком, как-то меня расслабил.

Не так давно Кейт привезли в больницу для проверки почек, новая медсестра дала ей какую-то склянку и попросила сдать мочу на анализ.

— Лучше подготовить все к тому моменту, когда я вернусь, — строго сказала она.

Кейт, которая не приходит в восторг, получая резкие приказания, решила, что эту тетку нужно проучить. Она послала меня к торговому автомату и попросила купить такой же сок, какой пил судья, перелила содержимое банки в выданную ей посудину и, когда медсестра вернулась, подняла ее к свету.

— Гм… — задумчиво произнесла Кейт. — Выглядит немного мутной. Лучше отфильтровать ее еще раз. — С этими словами она поднесла склянку к губам и выпила все до дна.

Медсестра побледнела и вылетела из палаты. Мы с Кейт хохотали до рези в животе. До самого вечера нам нужно было только встретиться взглядами, и мы растворялись в веселье.

Как зуб, а потом ничего не осталось.

— Анна? — Судья Десальво подталкивает меня к ответу, ставит на стол эту дурацкую банку с соком, и я бросаюсь в слезы.

— Я не могу отдать почку сестре. Просто не могу.

Не говоря ни слова, судья подает мне пачку бумажных платочков. Я сминаю один в комок, вытираю глаза и нос. Некоторое время Десальво молчит, давая мне передышку. Когда я поднимаю голову, то вижу, что он терпеливо ждет.

— Анна, ни одна больница в этой стране не станет брать органы у донора, который не желает их отдавать.

— А кто, по-вашему, подписывает согласие? — спрашиваю я. — Разумеется, не ребенок, привезенный в операционную на каталке, а его родители.

— Ты не ребенок и, безусловно, можешь открыто высказать возражения, — заверяет меня судья.

— О, это верно, — произношу я и снова заливаюсь слезами. — Когда ты жалуешься после десятого укола иглой, тебя утешают, мол, ничего страшного, это обычная процедура. Взрослые переглядываются с фальшивыми улыбками и говорят друг другу: никто не станет напрашиваться, чтобы ему воткнули побольше игл. — Я сморкаюсь в платок. — Почка — это сегодня. Завтра потребуется что-нибудь еще. Всегда нужно что-нибудь еще.

— Твоя мама сказала, что ты хочешь прекратить дело, — говорит судья. — Она солгала мне?

— Нет. — Я с трудом сглатываю.

— Тогда… почему ты солгала ей?

На этот вопрос есть сотня разных ответов. Я выбираю самый простой.

— Потому что я люблю ее. — (Слезы снова катятся из глаз.) — Простите. Мне и правда очень стыдно.

Десальво в упор глядит на меня:

— Знаешь что, Анна, я, пожалуй, назначу кого-нибудь, кто поможет твоему адвокату разобраться и подскажет мне, что лучше для тебя. Как тебе такой выход?

Волосы свешиваются на лицо, я убираю их за ухо. Сижу вся красная и опухшая.

— Хорошо, — отвечаю я.

— Ладно. — Судья нажимает кнопку переговорного устройства и просит, чтобы сюда прислали всех остальных.

Первой в кабинет заходит мама и сразу направляется ко мне, но ей отрезают путь Кэмпбелл и его пес. Адвокат приподнимает брови и показывает мне большие пальцы, но это вопрос.

— Я не вполне понимаю, что происходит, — говорит между тем судья Десальво, — поэтому назначаю опекуна — представителя по судебному делу, который проведет с Анной две недели. Нет смысла упоминать о том, что я ожидаю полного содействия от обеих сторон. Опекун представит мне отчет, и тогда мы устроим слушания. Если к тому моменту выяснится нечто такое, о чем мне необходимо знать, захватите эти сведения с собой.

— Две недели… — произносит мама, и я знаю, о чем она думает. — Ваша честь, со всем уважением к вам, должна заметить, что две недели — это очень долгий срок, учитывая тяжесть заболевания моей старшей дочери.

Мама совсем на себя не похожа,