Месть «Голубой двойки» - Федор Орлов

Пришлось улететь обратно в Кувшиновку. Какова же была наша радость, когда нам сообщили, что новые моторы уже получены. Не теряя ни минуты, экипаж приступил к работе. В тот же день все четыре старых мотора были размонтированы и сняты.

К вечеру командиры кораблей и штурманы по-прежнему собирались на КП за получением задания. Здесь же экипажи готовились к вылету, прокладывали на картах маршруты, изучали район цели и т. д. Технический состав тем временем размаскировывал самолеты, пробовал моторы, подвешивал бомбы. Получив сигнал на вылет, корабли один за другим выруливали на старт.

Я уже два дня «безлошадный» и остаюсь на аэродроме в качестве дежурного руководителя полетов, провожаю экипажи в полет, а утром, стоя с флажком у «Т» — посадочного знака — встречаю их.

Ночью, после вылета кораблей, на аэродроме жизнь как бы замирает. Тишина стоит удивительная. В небе, как жемчуга, полыхают бесчисленные звезды. Все это для меня непривычно, странно. Куда лучше чувствуешь себя в полете. А тут ходишь, как неприкаянный, с места на место, томясь бездельем. Проверяешь стартовую команду и готовность посадочных прожекторов на случай неожиданного возвращения подбитых самолетов. Где-то на большой высоте протяжно с надрывным зловещим стоном гудят фашистские самолеты — летят, наверное, бомбить Москву. Я пытаюсь себе представить, как выглядит сейчас наша столица, вся затемненная, в тревожном ожидании. Мысленно желаю нашим летчикам-истребителям удачи, мужества, чтобы любой ценой помешали они вражеским стервятникам пробиться к Москве, чтоб уничтожали их как Виктор Талалихин, который совершил первый ночной таран в мире…

Недавно немецкие летчики пытались разбомбить и площадку, где стоят эскадрильи майора Зумбулидзе и капитана Шамраева. Наши истребители помешали им, разогнали еще при подходе к аэродрому, и они поспешили, разбросав как попало свой груз, удалиться восвояси. Но некоторые бомбы-«лягушки» все же попали на аэродром, нисколько не повредив, правда, материальной части. Техник по вооружению Дмитриев тоже начал собирать их, и одна из «лягушек» взорвалась у него в руках. Похоронили его на границе аэродрома, невдалеке от шоссейной дороги, идущей на Калугу. Отправляясь на задание, экипажи каждый раз пролетали теперь над его могилой…

Светает. Скоро первые лучи солнца осветят верхушку одинокого дуба в конце аэродрома со стороны Кувшиновки. Стартовая команда со своим прожектором отправилась в лес, на место дневной стоянки. На поляне пусто, ничто не напоминает тут про аэродром, временами пролетают лишь грачи да галки. Слышно, как в деревне лают собаки или перекликаются меж собой петухи. Даже не верится, что идет война, что где-то ежечасно, ежеминутно погибают люди. Вот прошла минута, и в этот миг где-то наверняка или разорвался снаряд, или обрушился дом на мирно спящих людей, или пехотинец, примкнув штык, побежал, глядя смерти в лицо, навстречу врагу, или танкист повел свою машину на подавление огневых точек противника…

Мои мысли прерывает шум моторов со стороны Вязьмы. Прислушиваюсь, пытаясь определить, чей самолет: наш или немецкий. Шум усиливается, и из-за леса на малой высоте появляется четырехмоторный бомбардировщик и с ходу идет на посадку. Ясно вижу на его хвосте цифру «5» — это вернулся с боевого задания капитан Сушин. Постепенно стали прибывать и другие самолеты. Командир первой эскадрильи Костя Иванов, зарулив машину на стоянку, пришел ко мне на старт встречать свои экипажи. Сели все, не было только экипажа С. П. Ковалева. Рассвело уже, пора бы убрать посадочный знак, иначе, чего доброго, могут засечь нас немцы. Я свернул полотна, образующие «Т», и отправился в сторону КП. Командир аэродромной роты лейтенант Вишняков уже распорядился расставить на поляне копны-макеты. В этот момент со стороны Юхнова показался и самолет Ковалева. Только тогда майор Чирсков начал звонить командиру полка Филиппову о возвращении всех экипажей на свою базу.

Я пошел в палатку и прилег отдохнуть. Но рядом пробовали моторы и заснуть так и не удалось. Решил сходить на стоянку своего самолета, узнать, будет ли он сегодня готов к полету или нет. Сан Саныч доложил, что все моторы уже смонтированы и опробованы, только четвертый немного недодавал оборотов и работал с перебоями, следовало проверить карбюратор или бензопомпу, заменить свечи. Техники и механики начали снимать капот четвертого мотора.

День был ясный, солнечный. Строго через наш аэродром на большой высоте в сторону Калуги шел «юнкерс-88». Мы не успели обменяться догадками относительно немецкого разведчика, как вблизи него появились два наших истребителя и атаковали его. «Юнкере» загорелся и, падая, в воздухе же взорвался. Истребители все кружились, сопровождая части сбитого самолета. Нам хотелось пожать от души руки этим летчикам, а Козырев выразил даже желание отдать им свои сто граммов. Только Сан Саныч по этому поводу заметил:

— Мы чужие сто грамм не берем и свои никому не отдадим. Верно ведь?

Последние слова адресовались механику Жигареву, который только возился с капотом. Но теперь на моторе никого не было. Механик будто сквозь землю провалился. Бухтияров, приложив ладони к губам, несколько раз громко позвал его. Скоро все стало ясно. Оказывается, Жигарев, где бы ни был, как увидит немецкий самолет, опрометью бежит в лес и бросается на землю. От старых техников, которым приходилось не раз попадать под бомбежку, он наслышался, что при налете авиации врага нужно отбежать от стоянки подальше и лечь на землю, да к тому же надо это сделать раньше, пока вражеский самолет не дошел до тебя. «Прямое попадание бывает очень редко, а вот от осколков надо беречься, тут и выручит земля», — объясняли ветераны нашему молодому механику.

— Тогда, выходит, я сделал правильно? — спрашивал Жигарев у инженера Демьянова.

— Да, да, правильно, — улыбаясь, успокаивал тот механика, — раз побежал в сторону и прилег. Это все же лучше, чем ничего не делать. Только учти, Жигарев, они могут часто летать через нас, а ты все будешь бегать и прятаться в кусты. А кто же будет готовить самолеты к вылету?

Мне пришлось долго еще быть с механиком Жигаревым в одной эскадрилье, но не помню больше случая, чтобы кто-нибудь жаловался на него. Он работал днем и ночью, обеспечивая боевые полеты. Помню, год спустя мы находились в Выползове, около Валдая, где немцы часто подвергали нас бомбардировке. Бомбы рвались недалеко, около аэродрома в лесу, а он стоит на плоскости и смотрит на фашистские самолеты как ни в чем не бывало, пока Сан Саныч не прикажет ему срочно бежать в укрытие.

Но вот с моторами все в порядке. На ночь мой экипаж можно планировать на задание. Докладывая об этом командиру эскадрильи, я получил разрешение съездить со своим экипажем в баню. Пока ставили моторы, все изрядно вымазались в масле. Посмотрев на свои карманные часы, майор Чирсков сказал:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});