Вершалинский рай - Алексей Карпюк

Возню с такими больными Альяш считал напрасной тратой времени. Дома его ждали братья Ковальские. — Стянут еще что-нибудь, можно ли городским верить?! На болоте парилось неворошенное сено. Буланчика давно пора напоить да увести с выгона — овода замучают! А тут все лезут и лезут в церковь новые паломники, и опять, как в каком-нибудь хлеву или в костеле, мужчины перемешались с женщинами, до того наполнили помещение, что клиросы шатаются, локтем не пошевелишь, не продохнешь от спертого воздуха.

И все будут лезть, пока он здесь. Эта серая, сермяжная, как бы присыпанная пеплом, толпа вытрет боками свежую побелку стен, обдерет краску на колоннах, повалит подсвечники, наделает на полу сальных пятен, наследит… Верно говорят: дай нашему брату часы, он сунет их за голенище и будет заводить тележным шкворнем.

Злость разобрала Альяша. «А ну вас всех к такой-то матери!..»

Не сказав ни слова никому, он резко повернулся, нырнул в алтарь, выбрался на улицу и пошел на выгон. Только теперь он вспомнил о рабочих и повернул домой, чтобы заняться неприятными для себя делами.

Если качество дерева, крепость свежесложенной стены, побелку и масляную краску Альяш определял на глаз или на ощупь, то сосчитать он мог только до десяти. Постепенно он приловчился справляться с подсчетами по-своему. Но это занятие отнимало уйму времени.

Братья Ковальские, как он и ожидал, не выдержали безделья и отправились обедать к Банадычихе. Альяш запер изнутри дверь на засов и вытащил кошелку с картофелем. Выложив на лавку семь картофелин, он из тряпок, лежавших на печи, достал мешочек с деньгами и около каждой картофелины положил по десятке.

«За что им такие деньги?! Четвертый день возятся, а что сделали?! Вырыли только ямы! Отдай им все, возьмут получку — и назавтра ищи их…»

Подумав так, Альяш отнял у каждого рабочего по два злотых, сунул их опять в мешочек и положил на печь. Бросив картофелины в кошелку, он сгреб деньги в карман и пошел на выгон. К рабочим решил заглянуть, когда опустеет погост.

Глава IV

В Ново-Белице один дядька летом 1952 г. объявил себя пророком и оповестил конец света. Многие новобельчане поверили.

В роковой день несколько сотен человек пошили себе льняные балахоны и с пением молитвы направились к Сожу, откуда должны были вознестись на небо.

Выйдя на окраину, пророк забрался на сарай, оттуда по крыше — на самый конек. Окружив постройку, богомольцы прокричали молитву громче, а ихний апостол в экстазе воздел руки к облакам, сделал несколько шагов и… полетел вниз. «Скорая помощь» доставила его в Гомель с переломом четырех ребер.

Летом 1972 г. я нашел в Ново-Белице некоторых участников этого случая. Потом разговаривал с пророком. К событиям двадцатилетней давности старый, хотя черствый и довольно умный на вид человек относится совершенно серьезно. Он даже высказал мысль, что вознесение на небо сейчас ему, конечно, удалось бы, только, холера, власти не разрешат собраться народу — милиция так и набежит.

ТЭКЛЯ НАХОДИТ ПРИСТАНИЩЕ

1

Когда прием неожиданно оборвался, большинство паломников сразу же потеряли к храму интерес, начали расходиться.

— Почему он ушел? — настороженно спрашивали друг друга оставшиеся.

— Сама не пойму… Только что был такой заботливый, говорил со всеми, чудеса творил…

— Я чуть от страха не умерла, как он нечистого из хлопца выгонял!

— У парня даже дым повалил из ушей, видали?

— В моей голове такой звон, такой звон был!..

— А я ничего не видала, ничего не слыхала! Как сказал он этак сделать, я изо всей силы сжалась, чтобы нечистая сила в меня не вошла!

— Может, Альяш обиделся на нас?!

— Да уж, наши доведут кого угодно!

— Диво что!..

Объяснение случившемуся было найдено, когда горемычная мать безрукого мальчика поразила всех открытием:

— Это все она, праздниковская блудница, чудотворную силу у него отняла. Вот он и разозлился! Истинный бог!

— А что, и верно!

— Ах, паршивая потаскуха, что наделала! На святого человека позарилась!

— Я ее сразу раскусила, как увидела лицо ее поганое цыганское!

— А какая гладкая!

— Чего ей не быть гладкой?! Детей, что ли, нарожала? На работе много надрывалась? Жрет себе да спит вволю, а потом, говорят, целый день перед зеркалом прихорашивается!..

— Удивительно ли, что силу в человеке погасила?!

— Вот сделай ты что хорошее с нашим народом, выслужись перед господом, если есть такие гадины!

— О-о, не дадут! Из зависти! Позавидуют, что тебе дозволено, а ей — нет!..

— Бабы, здесь она! Вон, еще и молится как будто! Хватит, змея подколодная, прикидываться!

— Ах, выдра! Ну, обожди же, городская шлюха, я тебя сейчас…

И тетки, за сотни верст несшие своих калек, истратившие на пожертвования последние гроши, рассвирепели. Толпа набросилась на молодку, началась расправа.

В церкви поднялся невообразимый шум и визг.

— Что вы делаете, люди?! — Химка бросилась в гущу разъяренных баб. — Оставьте ее! Отойдите, грех будет нам великий, если в церкви что-нибудь сделаете с ней! Разве так можно в храме?!

Вдвоем с товаркой они вырвали чуть живую Тэклю из клубка тел, завели за алтарь и в ту же дверь, которой только что ушел Альяш, вытолкали во двор.

— Женщинам тут ходить не положено, да бог милостив, на этот раз нам простит! — заверила Химка подругу. — Куда больше греха пало бы на нас, если бы в храме пролилась человеческая кровь.

— Я отсюда никуда не пойду-у! — Тэкля упала на траву и зарыдала.

Жены-мироносицы растерялись.

— Червяком буду ползать, ноги-руки стану ему лизать, как собака, но грехи свои отмолю!.. О, какая я грешная! — В припадке самобичевания Тэкля в кровь закусила губы, царапала ногтями землю.

— Ну, хватит, сестрица, хватит, не убивайся, там видно будет! — утешала ее Химка. — Мы тоже замолвим словечко перед Альяшом, может, и очистишься, как я когда-то… Ты только не отступай, бог милостив!..

Химка тут же направилась к Альяшу.

— Принять эту распутницу? — выслушав, рассердился старик. — А в Библии как сказано, читала? Когда Пинкус узнал, что одна израильтянка блудит, он схватил пику и проткнул ей живот! Вот как нужно с ними! Нюни распустила, добренькая слишком! Этим меня не возьмешь. Бога нужно любить двояко — и злыми поступками! Ноги ее здесь не будет, так и заруби себе на носу!

Однако Химка тоже кое-чему научилась здесь. Судя по характеру брата, она знала — когда человек злится, кричит, ему не надо перечить. Пусть машет руками, плюется и горлопанит. Когда гнев пропадет — с ним договориться значительно легче.

— Не отказывай ей, Альяш! — сказала она старику, когда он остыл. — Великий грех возьмешь на душу! Пинкус — одно, а когда иудеи привезли блудницу на осле для расправы, Христос даже головы не поднял. Чертил себе что-то перстом на песке и сказал: «Не судите, да не судимы будете!.. Пусть кинет в нее камень, кто без греха!» И никто, Альяш, ни один человек, не кинул. Она стала жить со всеми в мире. А Мария Магдалина? Сколько блудила, а потом еще и святой стала! Сам же говорил — у католиков видел ее на иконе… Нет, Альяш, нельзя отталкивать несчастную женщину! Молодица кается, и ее раскаяние покрывает все грехи! Примешь ты ее, Илья, и будет она жить с нами, места всем в Грибовщине хватит!..

2

После ужина Химка с подругой пошли в церковь мыть полы. Альяш, отвернувшись от стола, стянул сапог, потер портянками натруженные за день ноги и опустился на колени перед иконостасом.

— Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя твое… да приидет царствие твое… — тяжело вздохнув, пробубнил он скороговоркой и перешел на шепот.

В хате было сумрачно. Перед иконами холодно и строго теплилась одна свечка, в выщербленном блюдце блестел натекший с нее воск. Пахло плесенью, мышами, а от двери, где висела нехитрая сбруя буланчика, сыромятной кожей и конским по́том.

Помолившись, Альяш встал и недоуменно оглянулся. Его постель была застлана, солома пышно взбита под покрывалом, приставочка у постели выдвинута, как бывало, когда он спал с женой и детьми, лет двадцать пять тому назад. В кофте без рукавов, сияя белизной молодого тела, у постели стояла Тэкля и, задумавшись, почесывала себе колено. Альяш и в молодые годы боялся признаться самому себе, что испытывает плотское вожделение, считая его чем-то грязным, позорным и даже преступным. Ощутив сейчас признаки давно забытого волнения, пророк закричал:

— Ты что? Тебя дьявол подослал? Блуда захотела?

В плену все того же волнения старик начал не то корить, не то выпытывать у Тэкли:

— В городе небось совратили?

— В Гродно, — прошептала она. — В грех ввели, как четырьмя колесами по мне проехались!