Повторение судьбы - Вишневский Януш Леон

В Болгарию они полетели самолетом. Когда Моника узнала, что мы отпускаем с ней Агнешку, она тут же поменяла билеты, решив, что почти двое суток в поезде для ребенка будут тяжелы. Полету на самолете Агнешка радовалась даже больше, чем самой поездке на море. Отец обещал ей, что когда-нибудь они вместе полетят на какую-нибудь конференцию, но всякий раз находил тысячи причин, по которым присутствие Агнешки, не говоря уж о моем, будет помехой «напряженной научной деятельности». Мне уже давно следовало понять, что муж никак не подходит на роль отца. Некоторым людям следует по суду запрещать иметь детей, так вот в отношении моего мужа такой судебный запрет, несомненно, был бы вынесен. Наверное, ни один мужчина больше его не заслуживал бы такого запрета. Они долетели самолетом до Варны, а оттуда доехали автобусом до Албены. Я звонила Агнешке через день. Она рассказывала мне про то, какое теплое Черное море, про мальчика из Польши, с которым она строит на пляже замки из песка, о поездке с Моникой в Несебыр. Для дочурки это был самый чудесный отдых. Я искренне была благодарна Монике за то, что она доставила столько радости дочке, и в то же время мне было очень горько, что Агнешка проводит это время не со мной и своим отцом. И что не я переживаю вместе с ней эти радости. Последний раз я разговаривала с Агнешкой вечером в четверг, двадцать девятого сентября. Она с возбуждением рассказывала, какой сильный на море был шторм и как она вместе с тетей смотрела на него с гостиничного балкона. В субботу я должна была встречать ее в варшавском аэропорту.

Пани Мира замолкла. Встала с кресла. Подошла к письменному столу, за которым сидел Марцин, и выдвинула ящик. Она старалась не смотреть на него. Достав пачку сигарет, она подошла к окну и настежь распахнула его.

– Вы не против, если я закурю? – спросила она. В кресло она не стала садиться. Стояла у подоконника и продолжала рассказ:

– В пятницу около четырех дня в музей позвонил какой-то мужчина из польского посольства в Болгарии. Он сказал, что, когда Агнешку подняли из моря, она уже была мертва. Директор отеля заверил его, что были использованы все средства, предусмотренные правилами в подобных случаях. «Скорая помощь» была на пляже через пятнадцать минут. Полиция тоже. Участие третьих лиц было полностью исключено. Тело ее доставили на вскрытие в военный госпиталь в Албене. Представитель посольства немедленно выехал на место, он займется транспортировкой тела в Польшу. Посольство покроет все связанные с этим расходы. Если возникнут сложности с резервацией мест в самолете, мне следует немедленно связаться с посольством в Софии. В подобных случаях «ЛОТ»8 обязан обеспечить семье жертвы места в самолете. Опекунша погибшей пыталась покончить с собой. Ее спасли и доставили в больницу в Варне. Вступить в контакт с ней нет возможности, но необходим приезд члена семьи для исполнения всяких формальностей. Все это он говорил, точно телевизионный диктор, читающий новости. Я истерически кричала в трубку, просила прекратить. Но он не прекращал. Вечерним самолетом мы с мужем вылетели в Варну. Вы даже представить не можете, как мне хотелось, чтобы самолет упал и не долетел до пункта назначения! Я сидела среди смеющихся, счастливых людей, отправляющихся на отдых. Летела получить труп моей дочурки. В следующем ряду сидела девочка в возрасте Агнешки. И голос у нее был похожий. Когда она что-нибудь говорила, у меня было чувство…

Она прервалась, отвернулась к окну и нервно вытащила следующую сигарету.

– Муж сел в самолет совершенно пьяный. Он всегда напивался, когда в нашей жизни случалось что-то серьезное или мне требовалась его помощь. Вначале, когда мы только познакомились, я думала, что у него такой метод справляться со стрессом либо страхом, перед тем как принять решение. Но сейчас-то я знаю, что это были элементарная трусость и попытка увильнуть от неприятностей. Прилетели мы вечером. В аэропорту нас ждал представитель посольства. Тот самый, что звонил мне в музей. Он сказал, что морг при госпитале уже закрыт, а для свидания с сестрой нужен специальный пропуск. Его выдают после двенадцати дня. Машина посольства отвезла нас в гостиницу на окраине Варны. Я взяла такси и поехала на пляж в Албену. Муж остался в гостинице. Представительница «Орбиса» в Албене попыталась рассказать мне, как это произошло. Она знала Агнешку. Иногда они ели за одним столом в гостиничном ресторане. Днем раньше прошел шторм, а в тот день была высокая мертвая зыбь. На пляже вывесили черный флаг, но все равно в море было полно народу. При двух спасателях на километр пляжа невозможно обеспечить соблюдение запрета на купание. А в тот день была жара, выше тридцати шести градусов. И люди залезали в море охладиться.

Остальное я знаю по рассказу представительницы «Орбиса». Около полудня к ней в бюро в гостинице влетела Моника и стала спрашивать про Агнешку. Она страшно нервничала. Она оставила девочку буквально на минутку, прошла к киоску купить чего-нибудь прохладительного для нее, а когда вернулась, Агнешки на подстилке не было. И на пляже тоже не было. Моника побежала в гостиницу – вдруг Агнешка за чем-то пошла туда. Однако там ее не нашла и снова вернулась на пляж, стала искать Матеуша, с которым играла Агнешка. Но ей сказали, что Матеуш с родителями уехал на экскурсию в Созопол. Через пятнадцать минут она вернулась к представительнице «Орбиса», и они вместе побежали к спасателю. Он через мегафон несколько раз объявлял по-болгарски и по-русски, а представительница повторяла по-польски и по-английски, что разыскивается Агнешка. Моника как безумная бегала по пляжу. Через полчаса кто-то включил сирену. В трехстах метрах от лежаков и подстилки Агнешки и Моники собралась толпа. Они побежали туда. Мертвая зыбь выбросила Агнешку на берег. Спасатель стал делать ей искусственное дыхание. Приехала «скорая». Представительница «Орбиса» говорила, что до конца жизни не забудет крик моей сестры, когда санитары забирали тело Агнешки. В больнице в Албене Моника сказала, что ей нужно в туалет. Она долго не возвращалась. Медсестра нашла ее на полу в туалете. До сих пор непонятно, где она взяла лезвие. Вроде бы кто-то видел ее у больничного киоска. Она перерезала себе вены. К счастью, произошло это в больнице, и ей немедленно оказали необходимую помощь.

Я потом разговаривала с постояльцами гостиницы из той же самой группы. Все они были потрясены. Многие знали Агнешку. Один мальчик из Ополя вроде видел, как она вбежала в воду, догоняя мяч, который ветер уносил в море. В том месте во время шторма водовороты намыли глубокие ямы на дне. Через два дня мы возвращались самолетом в Варшаву. В багажном отделении с нами летел цинковый гроб с телом Агнешки. В тот день впервые я не смогла слушать музыку. Мы ждали в Варне разрешения на взлет. Пилот по внутренней трансляции сообщил о причине задержки и включил музыку. Я почувствовала – еще немножко, и я сойду с ума. Стюардесса заметила, что со мной происходит что-то непонятное. Я сказала, что я – мать девочки, тело которой перевозят в Польшу. Через минуту музыку выключили. Почти два года я воспринимала музыку как осквернение тишины, которая должна сопутствовать моему горю.

Могила Агнешки на кладбище в Торуни. Загорелая, она улыбается с фотографии, которую сделала моя сестра за день до ее гибели. На известняковой плите вырезана волна, охватывающая ее лицо на снимке. Скульптор – мой друг, крестный Агнешки.

Назавтра после похорон Агнешки я полетела в Варну. Моя сестра пришла в себя после четырех дней беспамятства. Я сидела в больнице у ее постели, а она беспрестанно повторяла: «Я на пять минут отошла купить в киоске лимонад…» В Польшу мы возвратились вместе. Через год Моника переехала. Она нашла квартиру в районе рядом с кладбищем. И каждый день бывает там. Муж после смерти Агнешки решил, что больше нет повода приходить домой. И однажды не пришел совсем. Он не помог мне пережить наше общее горе. Не обнимал меня, когда меня так била дрожь, что я не могла напиться: стакан стучал о зубы. Не кричал на меня, когда я в отчаянии билась головой о зеркало в ванной. Не было его рядом, когда, проснувшись от кошмара, я искала его в постели, чтобы он сказал мне, что это всего лишь сон. Через две недели я запаковала его вещи в несколько картонных коробок и оставила у двери его кабинета в университете. Я осталась одна со своей болью, со своим чувством вины и с сестрой, которая была способна только плакать, молиться и каждый день просить у меня прощения… Очень долго я не могла ей простить только одного – что после всего этого она еще способна молиться и не возненавидела Бога. Долго, очень долго мне казалось, что мир, в котором я живу, – это ад какой-то другой планеты и самая страшная кара в нем постигла меня: у меня отняли способность плакать.