Огненный перст (сборник) - Борис Акунин

Толкнул так, что Дамианос грохнулся не на шутку, зашиб спину, а навалился – перехватило дыхание. Гера зарычала, вскинулась на задние лапы, натянула цепь. Но Дамианос немного повыл на жалобной, умоляющей ноте, и леопардиха села, поджала хвост.

– Теперь пусть князь к ней подойдет, крепко возьмет за цепь у самой шеи и ведет за собой.

Так Кый и сделал. Мощной рукой потянул Геру, и она послушно пошла рядом. На поверженного Дамианоса не оглянулась. Что ж – природа устроена мудро: кто сильнее, тому достается всё.

Отряхиваясь, аминтес поднялся.

– Основные охотничьи команды такие…

И началось учение, закончившееся только заполдень. Вечером Дамианос снова рассказывал князю про заморские страны под скептический перевод Хрива. Ночью клетушку под лестницей навестила Гелия. Обменялись сведениями и суждениями.

В последующие дни происходило то же – разве что без охотничьего учения, которое Кый быстро освоил.

С утра и до вечера Дамианос был занят привычным делом: врастал в среду, укреплял репутацию, налаживал отношения.

Как обычно, больше всего пользы получилось от врачевания. Недаром аминтесов так основательно обучают лекарскому искусству.

С его помощью удалось преодолеть опасную враждебность старого конюха.

Гелия, которой было поручено выяснить про княжьего советника всё, что возможно, сообщила: старик подозрителен, придирчив, на подворье его недолюбливают, а сам он любит только младшую внучку, которая все время хворает.

Это было очень кстати.

При первой же возможности Дамианос сказал Хриву, что слышал о его беде и хотел бы посмотреть на девочку, ибо учился в Константинополе медицине.

Хромец заколебался, хотел отказаться, но жалость к внучке пересилила. К тому же он наверняка помнил по своей корсунской жизни, что греческие врачи – не чета славянским знахарям.

Жил он по соседству с княжеским детинцем, в большом доме со службами и собственной челядью. Горенка, где лежала больная, была чистая, светлая. На полу охапки душистых трав, под распахнутым окном – богатым, со слюдяными пластинками – благоухала цветущая сирень.

Бедняжка была плоха: трудно дышала ртом, глаза оплыли, горло напухло. При первом же взгляде стало ясно – эргоаллия, раздражение телесных флюидов травяными испарениями и цветочной пыльцой. Какая-то из трав, которыми устлан пол, а может быть, кусты под окном вызывают насморк и удушье. У константинопольских жителей, выросших в большом городе, этот недуг не редкость, хоть и не в такой сильной форме. У славян же, живущих на свежем лесном воздухе, эргоаллию Дамианос встречал впервые.

Расспросы подтвердили диагноз.

Зимой девочка здорова, но с поздней весны, когда полы начинают покрывать молодыми травами, ей становится плохо – и так до середины лета. В прошлый изок (так Хрив называл июнь) чуть не померла, а в этом году еще хуже. Уж и жертвы всем богам приносили, не поскупились, и рабыню-портомою, заподозрив в сглазе, утопили – не помогает.

– Не нынче-завтра заберет ее Симаргл-детобор… – давясь рыданиями, сказал Хрив по-гречески.

– Вылечу я твою внучку, – уверенно молвил Дамианос. – Заклинание знаю. Пока волшебные слова говорю, траву всю пускай отсюда вынесут. И кусты под окном срубят. Эта волшба зелени не терпит.

Помахал с четверть часа руками, попел абракадабру. Знал по опыту: колдунам варвары доверяют больше, чем целителям. И для больных хорошо – вера в чудо помогает лечению, потому что сгущаются и крепнут эманации души.

Выждав, чтоб сквозняк выдул из светлицы зараженный воздух, Дамианос положил ребенку на глаза одну руку, на шею другую. Усыпил.

– Завтра ей лучше будет. Окно теперь держите закрытым. Чтоб чары не испарились.

Старик глядел угрюмо, недоверчиво. На прощание не поблагодарил. Но утром прибежал со связкой соболей. Внучка ночью спала спокойно, а утром бегала, играла.

– Не нужно мне мехов, – сказал Дамианос, проникновенно глядя в глаза старому конюху. – Я тебе друг. Не думай, что я хочу тебя от князя отодвинуть. Не жди от меня подвоха. Я поживу у вас тут год или два, наторгую и уплыву восвояси. Ничего другого мне не надобно. Не соперник я тебе. А будет внучке худо – зови хоть ночью.

И с того дня переменился к греку Хрив. Перестал, переводя, от себя злое прибавлять.

Славу искусного ведуна, умеющего исцелять недуги, составить нетрудно. Нужно выбирать те болезни, которые можно вылечить – вот и весь секрет, а за неизлечимое не браться. Это в цивилизованном мире врач не может без ущерба для репутации отказать, если зовут к больному. А коли ты колдун, да платы не берешь, – твоя вольная воля.

Кроме Хривовой внучки Дамианос помог еще двоим недужным: избавил дворовую девку от кровавого поноса и вскрыл дружиннику гнойный нарыв на десне. Не забыл побормотать заклинания, позакатывать глаза.

А после этого произошел случай, после которого про «Демьяна Грека» заговорил весь город.

Проходя по берегу речки Погайны, впадающей в Данапр, аминтес увидел толпу, услышал женский вой. Подошел – мать убивалась над утонувшим сыном. Его только что вынули из воды, лежал бездыханный, посиневший. Дамианос присмотрелся и увидел, что мальчик, кажется, еще жив.

– Пусти, – сказал женщине (уже сам говорил по-славянски некоторые слова). – Дай я.

Стал дуть утопленнику в рот и качать руки, чтоб заработали легкие. Люди вокруг волновались, роптали. Им не нравилось, что чужак теребит покойника.

Был, конечно, риск, что оживить ребенка не удастся. Тогда пришлось бы худо. Могли б и на части разорвать. Но в конце концов мальчика вырвало водой. Задышал.

– Чудо! – закричали тогда в толпе. – Грек у Стрибога дух одолжил, в мертвого вдохнул!

После этого, когда Дамианос шел по Кыеву, на него оглядывались. Со страхом и почтением. Именно так, как надо.

С этой-то стороны дамианизация шла споро. Менее ладно выходило с князем.

Он вызывал к себе грека почти каждый вечер и всё задавал свои нескончаемые вопросы, однако сам говорил мало. Прошла неделя, а Дамианос всё не мог определить, что за человек полянский князь. Что у него на уме и как с ним быть.

Гелия твердила: умен и хитер. По виду кабан или медведь, а на самом деле лис.

Но Дамианосу так не казалось. Хитрый человек ведет какую-то игру, пытается залезть собеседнику в душу, а Кый, похоже, всего лишь удовлетворял свое бездонное любопытство касательно византийской жизни. Его интересовало всё: корабли и дома, еда и питье, обычаи и вера, конская сбруя, устройство повозок, плоды и овощи, грамотная премудрость и цифирь, цесарский двор и патриархия. Про самого Дамианоса он не расспрашивал. А Гелия говорила, что князь несколько раз допытывался, что́ она знает про прежнего хозяина. Эфиопка отвечала, что почти ничего. Купил-де ее на рынке перед отплытием из Константинополя, и всё.

Была в этом какая-то тревожащая странность. На седьмую ночь она разрешилась.

Гелия прокралась в комнату к брату взволнованная.

– Перед тем, как я его усыпила, он про тебя говорил. Долго. Что ты толковый и умный. Что много знаешь и не врешь. Он тебя и так, и этак испытывал. Время от времени задавал вопросы, ответы на которые знал. И ты всегда отвечал правду.

– Испытывал? – насторожился Дамианос. – Зачем?

– Хочет сделать тебя своим советчиком. Будет с тобой завтра говорить по-другому. Готовься.

«Ну вот и второй стадиум завершен, – удовлетворенно подумал аминтес. – Десяти дней не понадобилось».

А помощнице сказал:

– Умница. Что бы я без тебя делал.

Назавтра Кый начал не с вопросов, как обычно, а впервые заговорил сам. Верней, велел Хриву:

– Передай, о чем было толковано.

Дальше речь повел старый конюх, а князь лишь внимательно наблюдал за греком.

– Человек ты бывалый, Демьян. Повсюду плавал. В разных державах торговал. С разных народов людьми знался. Про хазаров тебя спросить хотим. Ты ведь в их Итиль-город хаживал? И, говоришь, самого кагана видал?

Дамианос кивнул:

– Один раз, издали. На празднике иудейской пасхи.

В один из вечеров, расспрашивая о разных странах, Кый допытывал и о Хазарии. Зачем ныне к этому возвращаться?

– Поляне испокон веку кагану дань платят. За то хазары к нам не ходят. Наших деревень не трогают. Дань необидная. Все равно жалко. Хазары не те, что в старые времена. Не воюют, набегами не мучают. А мы плати, да плати. Вот сызнова от кагана посланцы прибыли. Соболей им надо дать. Куниц. Бобров. Меду тридцать бочек. Рабов до сотни. У нас всё заготовлено, как прежде готовили. Только князь сомневается. Может, не давать? Что про то скажешь? Если мы кагану ничего не дадим, пошлет он воинов наши деревни жечь или не пошлет?

– Не пошлет, – уверенно ответил Дамианос. – В хазарском царстве раздор и смута. У кагана настоящей власти нет, правит за него бек. Но и беку не до вас. Из Степи напирают кочевые угры. Вся хазарская сила на них уходит. Ничего не давайте и скажите, что больше дани платить не будете. Да пригрозите, что сами на них походом пойдете.