Охотники за прошлым - Лев Прозоровский

Но Александр Степанович «не внял совету».

– Слушайте, Серфик, а зачем вы сбрили бороду, она вам так шла. Помните, как славно пролетело время на пляже в Янтарном? А вишневые «Жигули»? Кстати, вы нашли тогда Розенберга?

Надо было видеть, как при каждом новом вопросе менялось лицо «бородача»! От растерянности – откуда этот человек знает о моей бороде? – к прямой тревоге при упоминании Янтарного.

Однако Серфик небрежно заложил ногу за ногу.

– Я вижу, старина, что с вами нужно играть в открытую...

– Только прошу обращаться, как положено, – строго перебил майор Савин.

Но «бородач» нисколько не обиделся на замечание, согласно-льстиво закивал.

– Вы назвали поселок Янтарное? Да, я там был, загорал. Ну и что? Разве это запрещено? Среди пляжных знакомых появился владелец «Жигулей». Хороший парень. Вася. Или Коля? У меня где-то записано. Этот Вася, а возможно, его друзья, точно не помню, все искали какого-то лесника, на машине ездили... Кажется, Розенберга. Учтите, они искали, а не я... Ну, а что касается бороды, это – личное дело каждого, и на такой вопрос отвечать не намерен.

После этой тирады Серфик вдруг продолжил почти жалобно:

– Поэтому прошу допрашивать меня в пределах того, что я натворил по легкомыслию. Все преступление состоит в том, что, случайно найдя тысячу долларов, решил по-мальчишески удрать на пароходе в соседнюю страну, правда, капиталистическую, но дружественную... Попытка бежать за границу кончилась конфузом именно потому, что все было задумано глупо. Ребячество! Если за такое можно судить – судите! Мой паспорт, как я догадываюсь, уже находится в ваших руках. Он лежал вот здесь. – «Бородач» двумя пальцами оттянул левый карман курточки, которая была на нем (куртка и вельветовые брюки были найдены в номере гостиницы).

– Прекратите, Серфик, – отмахнулся Савин. Его мучило сомнение – хороших следователей часто мучают сомнения, – задать ли сейчас вопрос, который, будучи очень важным, оставался невыясненным. Бородач, несмотря на показную бойкость, был удивлен и испуган. Удивлен тем, что о нем, оказывается, столько знают; испуган ожиданием неизвестного нового. Пожалуй, момент подходящий.

– И постарайтесь быть серьезным. – Майор Савин, произнося эти слова, сам был предельно серьезен. – Без кривляния ответьте на один вопрос. Это поможет вам... Кто такой Арвид?

– Как вы сказали? – Реакция была вовсе не той, на которую рассчитывал майор. Полное недоумение, и все.

– Я спросил: кто такой Арвид?

– Понятия не имею. – Серфик пожал плечами и сделал гримасу: своих забот хватает, а тут еще какой-то Арвид...

– И вы никогда не слышали это имя?

Впервые за все время бородач стал самим собой: возмутился без наигрыша. Даже как-то простодушно. Что не ускользнуло от майора.

– Это просто нечестно! Придумывать какие-то ловушки и ни слова не ответить на мои объяснения.

– Какие объяснения? – Александр Степанович старался говорить спокойно, хотя ему, как всегда, было физически противно пускаться в разговоры с такими подонками, как тот, что сидел перед ним, – по уши в грязи, а то и в крови, – и еще хорохорился. – Уж не про иностранца ли, который забыл конверт?

Серфик снова стал наглым.

– А хотя бы!

– Что ж... Правда, вопросы здесь задаю только я, но на ваши объяснения отвечу. И скажу откровенно, что этот иностранец – идиот! Да, да, не спорьте, – с нажимом продолжал майор, заметив протестующий жест Серфика. – Он идиот потому, что одну тысячу долларов забыл на столе в ресторане, а вторую тысячу – с купюрами той же серии и продолжением порядковых номеров – положил в ваш чемоданчик «атташе» и сунул этот чемоданчик под служебный стол экспедитора Лили Мююр!

Этого удара Серфик не вынес. Обмяк, затих, тихо сказал:

– Паспорт – у вас, адрес рижский – у вас. Все равно вы все узнаете. Признание, которое я хочу сделать, вынужденное, а не добровольное. Потому на снисхождение рассчитывать не приходится. Вы меня загнали в угол. Я не Серфик.

Ожидаемого эффекта сообщение не произвело. Человек в мягкой белой рубашке, сидящий за столом, смотрел, как и до этого, спокойно, без удивления.

– Виктор Леонидович Серфик – мой сводный брат. Моложе меня на два года. На фотографии нас отличить трудно, мы оба очень похожи на мать. Но если вы покажете мой снимок на Инзенском часовом заводе имени Первого мая, там меня сразу узнают. Скажут: это Макс Дерякин. Максим Петрович, если полностью. Сборщик часов. В позапрошлом году я ездил с нашими молодыми производственниками в Швейцарию, на специализированную экскурсию, знакомиться с родственными предприятиями. В Берне я отстал от группы.

– Случайно или умышленно? – спросил майор Савин.

– Умышленно... Мне с детства хотелось поездить по белу свету, повидать разные страны. И когда появилась возможность не возвращаться в Советский Союз, колебания были недолгими. В ту минуту подумалось: ну, кто такой я?.. Какую ценность представляю для своей страны? Никакой. Не комсомолец, не женатый, в армии не служил...

– Почему? – прервал майор.

– Врожденная перемежающаяся сердечная недостаточность, – заученно ответил Серфик. – Я могу продолжать?

– Да.

– А, собственно, продолжать-то и нечего... Языка не знаю, работы нет, скитался. Тоска! Особенно тосковал по дому, по матери. Поверите: одно время мама снилась мне каждую ночь. Она появлялась всегда одинаково. В белом длинном одеянии на голубом фоне. Улыбалась и манила к себе.

– Прошу не отвлекаться, а говорить по существу.

– Я уже почти закончил... Наконец мне повезло. Устроился сборщиком часов на крупную фабрику. Свое дело я знал. Стал хорошо зарабатывать. За год сумел отложить довольно крупную сумму. Франки перевел в доллары, прилетел в Финляндию. Там познакомился с одним владельцем яхты. Он выходил со мной в Финский залив, в район, где промышляют эстонские рыбаки. Однажды увидел знакомого: я ведь родился в Таллине. Обратился по-эстонски: хочу домой! – они меня взяли, закопали в салаку, привезли в колхоз. Ночью я вылез. Вот и все.

– Допустим, это так, – сказал майор, подумав про себя: «Вот негодяй, клевещет и на рыбаков и на пограничников», – но объясните, зачем же тогда вы хотели бежать обратно?

– Это долго рассказывать. Коротко скажу: мать! Она всю жизнь любила Витьку и не любила меня. Мать не только не обрадовалась моему возвращению, но буквально выгнала из дому. Я стащил Витькин паспорт – сам Витька был где-то на Памире, он геолог, – и уехал. Шатался по курортным местам. Вот тогда-то как раз и попал в Янтарное.

Я веселился с парнями, обнимал девушек и в самые неподходящие минуты думал: «Ну, кончится курортный сезон, кончатся мои деньги, а дальше что?» Отрезанный ломоть обратно к караваю не приставишь. Мне здесь, на родине, уже было скучно. После того, как отвернулась мать, у меня остался единственный близкий человек. Лилька Мююр, школьная подруга, – она тоже училась в русской школе. Я нашел ее в Таллине. И узнал, что Лили имеет дело с пароходами, уходящими за границу. «Это перст судьбы! – сказал себе я. – Как бы в подтверждение дальше совершеннейшая фантастика: конверт, оставленный иностранцем!.. Я вам сказал неправду, в конверте была не одна, а две тысячи долларов. И записка по-эстонски: «Дорогой друг! Оставляю условленную сумму». Я представил себе, какую мину сделает «дорогой друг», когда ничего не найдет под столом, – конверт был не забыт, а приклеен снизу к доске стола. Лилька случайно увидела, как иностранец приклеивал конверт. Деньги мы поделили поровну, вот почему Лилькины доллары в «атташе» имеют одинаковую серию с моими. За день до этого мы сходили в загс, сделали заявку о свадьбе. Поначалу я действовал совершенно искренне. Думал, когда узнают всё, меня посадят, Лилька будет ждать, носить передачи. Дождется, и мы заживем. Но потом, после, когда я ей сообщил, что хочу бежать за границу, Лилька решила: наша заявка будет палочкой-выручалочкой. Что, мол, в бегстве моем она не участвовала, что сама пострадала, что я негодяй: обманул невесту и бросил. Но с ней-то мы договорились: я из-за границы буду требовать невесту к себе, подниму шум в печати, и Лильку выпустят из СССР. Чем все это кончилось, вам известно.

Серфик-Дерякин уныло замолчал.

Молчал и майор, изучая человека, сидевшего перед ним. Признавшегося. Признавшегося?

О Бронниковой в признании ни слова. Так же, как о ночном визите к вдове Маркевиц. И о том, что за деньги покупал адреса, тоже не упоминалось. А ведь как сладко пел, поганец! Особенно про маму, которая прилетала на облаке.

Правдой, пожалуй, было только одно. Он не Виктор Серфик. Проверить это легко, но требуется время. Требуется время и на Лили Мююр. Она обязательно должна прочитать признание своего возлюбленного, написанное его собственной рукой! Любопытно, какова будет реакция?

– Итак, вы не Виктор Серфик, – сказал майор после долгого молчания, которое начало действовать на задержанного – тот заерзал на стуле.