Масть - Виталий Каплан

– Сколько ж их было? – уточнил я. – Толпа – это смотря как поглядеть… понятие относительное.

– Человек шесть… если еще и мало́го считать, чернявого такого, то семь. Но дрались не все, только четверо… Что ж, барин, виноват я, не уберёг добро. Пороть будете?

– Пойдём-ка на задний двор, – строгим тоном сказал я и, ухватив Алёшку за локоть, потащил за собой. Он покорно плёлся следом, понурив голову. Аура его была жёлто-лиловой, прямо как придорожный цветок иван-да-марья. Тревога и страх. Ну, ещё бы! Первый день у нового барина, и сразу такое!

– Вот смотри, как стою! – сухо сказал я. – Видишь, ноги самую малость согнуты… это чтобы быстро отскочить. Встань так же! А руки вот так! Чтобы локти к рёбрам прижимались. Сожми кулаки! А теперь пониже кулак опусти, чтобы с рукою вровень был, не то сустав выбьют! И бей правой! Прямой удар, локоть трётся о рёбра, в движении кулак разворачивается. Повтори! Нет, не так, а вот так. Ага, уже лучше!

Я старательно держал себя в образе «озорного барина», и странное дело, мне это даже нравилось.

– Не станете, значит, сечь? – глянул он удивлённо.

– Сечь не буду, а наставлять в деле – ещё как, – строго сказал я. – Драться научу как следует. Чтобы если хоть четверо, хоть шестеро налетят, то и отлетели бы, зубов недосчитавшись. Мне, Алёшка, не простой лакей нужен, а боевой! Сам ведь понимаешь, служба моя и опасна, и трудна… Всякое может случиться. Так вот чтобы было кому прикрыть спину… Что вылупился? Сабельный бой, работу со шпагой и стрельбу из пистолетов тебе тоже освоить предстоит. Завтра вот сходим за город, в местечко потише, там и постреляем. Заодно и проверим, кто кого пересвистнет.

Глава 14

Ночь была – просто загляденье. Глядеть, правда, особо не на что, темень же, зато над головой раскрылась бездна, звёзд полна, в точности по стихотворцу Михайле Васильевичу Ломоносову. И Млечный Путь раскинулся через полнеба… Александр Кузьмич, помнится, учил, что это особые газы, испускаемые нашим Солнцем.

Но если смотреть, кроме звёзд, было не на что, то слушать и обонять – с лихвой. Умопомрачительно пахла недавно распустившаяся сирень, и столь же сильные ароматы испускала черемуха. Чирикали птицы, среди их многоголосья порой раздавались трели соловья. И касался щеки тёплый, едва заметный ветерок.

В такую ночь лучше всего гулять с юной прекрасной девой. Не с такой, которая за тридцать копеек, а с девой возвышенной, недоступной… с Анютой, например. С Анютой, которая как локоть – и не укусишь, и близко, и саднит.

Но увы, спутник мой напоминал юную деву разве что возрастом.

– А тебе, Костя, лет-то сколько? – из вежливости поинтересовался я, чтобы не длить изрядно тяготившую меня тишину.

– В марте восемнадцать стукнуло, Андрей Галактионович. А на что вам?

– Да просто не по годам ты рассудительный, я смотрю. Твой человеческий сверстник больше бы красавицами увлекался, нежели скучными нашими делами…

Дела, сказать по правде, были не скучными, а мутными. Уже неделю как встретился дядюшка с графиней Яблонской, имел с ней долгую беседу, которую вкратце пересказал всем нашим. Дескать, сообщили ему из столицы, что обрёлся там дикий упырь, по силе чуть ли не высший, а Договор ни во что не ставящий. И ни Ночной Дозор, ни Дневной его так и выловить не смогли, но есть верные известия, что должен объявиться у нас в Твери. Посему следовало объединить усилия – нам ведь этот Дикий уж совсем был ни к селу ни к городу. И посему обоим Дозорам следовало принять меры. Поймаем – не поймаем, а надо перед Петербургом выказать усердие. И чтобы выказать, додумались их сиятельства учредить совместные патрули, Тёмный в паре со Светлым.

«Чтобы и вурдалака сообща искать, и за нашими приглядывать… вдруг мы, Тёмные, по злобности натуры своей, до упыря снизойдём и поможем ему скрыться? – дядюшка мелко захихикал, почесал свой шрам на щеке. – Ну вот такая она подозрительная, Виктория Евгеньевна».

Положение выходило неравным – они, значит, за нами приглядывают, а мы за ними – нет? Но пришлось подчиниться, и вот сейчас, вместо того чтобы спать под соловьиные рулады, бродим мы с Костей по тёмному городу. Не знаю уж, почему именно с ним меня в пару поставили, но лучше уж с ним, чем с каким-нибудь станционным смотрителем Семёнычем, на дух нашего брата не переносящим.

На сей раз Костя был одет вполне обыкновенно – суконный камзол, кружева на манжетах и воротнике, узкие чёрные панталоны, короткие сапоги из телячьей кожи, на голове – новомодная английская шляпа, на широком поясе – шпага. «Ему графиня к именинам подарок сделала, – хмуро предупредил дядюшка. – Дворянство выхлопотала. Причём все бумаги как следует оформлены, в церковные и разрядные книги соответствующие записи внесены. Ты смотри, не умали ни в чём его достоинства. А то ведь, по юности, за шпагу схватится, а мы с графиней потом расхлёбывай…»

– Это вам, должно быть, скучно, Андрей Галактионович, упыря ловить, – завёлся Костя, – а мне так в самый раз. Ибо всякую такую нежить, творящую над людьми злодейство, следует уничтожать беспощадно. Сколько горя она приносит… сколько слёз!

– А сколько? – поддел его я. – Давай прикинем. Иных примерно в десять тысяч раз меньше, чем людей. Верно? Среди Иных упырей и оборотней тоже немного, вряд ли больше, чем каждый десятый. Итого одна нежить на сто тысяч населения. Считаем дальше. Один зарегистрированный оборотень по лицензии получает четырёх человек в год. Упырь и того меньше, двух, причём чаще всего не высасывает всё-таки насмерть. Что имеем? Из шестнадцати тысяч человек в год лишь один становится жертвой нежити. А сравни это с тем, сколь умирает от болезней… или от голода… или на войне… или от разбойников… или замучены бывают жестокими господами своими. Да все эти наши низшие Иные – просто тьфу, вошь на аркане… Люди себе сами столько горя устраивают, что упыри – это капля в море…

– Зато вы, Тёмные, этим горем питаетесь! – сурово сообщил Костя. – Вам страдания человеческие в радость, вы из них магическую силу вытягиваете!

– Это так у Виктории Евгеньевны в школе учат? – хмыкнул я. – Что нам страдания в радость?

– А разве нет? Вы ж с них силу имеете!

– Знаешь, Костя, – развёл я руками, – у меня, конечно, опыта Иного поменьше, чем у тебя, да и ранг ниже, но думать-то всё-таки немножко надо, а? Как тебе прекрасно известно, мы, Иные, очень редко тянем силу прямо из людей, из их чувств. Гораздо чаще берём из Сумрака, куда эти людские чувства сами сливаются, безо всякого нашего участия. Да, верно, ваша сила на светлых чувствах настояна, наша – на тёмных. Но разве есть в том ваша заслуга или наша вина? Так уж различается наша природа. А главное, люди-то сами и счастье друг в друге порождают, и горе. Причём в таких огромных количествах, что будь нас, Иных, в тысячу раз больше, и то всем с лихвой бы хватило. Так чего ж нам, Тёмным, человеческому горю радоваться? Его всё равно куда больше, чем нам для питания нужно. Вот тебе такой пример. Живёшь ты у графини в Журавино, учишься в школе…

– Я уже окончил! – напомнил Костя.

– Ну, какая разница? Главное, ты сытно ешь, и потому радуешься ли каждому кусочку хлеба? А вспомни, каково тебе десять лет назад было, когда нищенствовали вы с дедом? Небось тогда от каждого заплесневелого ломтя счастлив был?

– Вам про меня, выходит, всё рассказали? – с некоторым смущением осведомился он.

– Да уж просветил Януарий Аполлонович. Тверь же город маленький, Иных мало, вот и все про всех знают, независимо от масти. Так ты понял, про что я? Какая мне радость с того, что сейчас вон в том домишке рыдает девчонка, на которую соседский парень и смотреть не хочет? Или что вон там пьяный столяр жену киянкой лупит? Или что вон там старуха плачет, суставы у неё болят? Если б все они враз утешились, меня бы с того не убыло. Пойми, Константин, это вы, Светлые, одинаковы все, о людях печётесь, дарового счастья всем желаете… А мы, Тёмные, разные. Есть среди нас и те, кому чужая боль в радость… но не потому, чтобы силу тянуть, а просто натура такая гнилая. А есть иные Иные, которые стараются никому горя не причинять, ибо и без того хватает. Вот взять хотя бы Януария Аполлоновича. Я когда ещё совсем мальцом был, месяц в имении у него гостил. И веришь ли, все дворовые его любили, отцом называли… и за весь тот месяц ни разу не было, чтоб хоть кого-то на конюшне высекли.

Очень пригодились мне в этом разговоре наставления Александра Кузьмича. Редкостный достался мне учитель… и жалко его совсем по-человечески. Хотя, конечно, он сам кузнец своей беды… Харальд не из тех, против кого можно открыто встать…

– Но ведь если вообще всю боль, всё страдание убрать, всех счастливыми сделать, то никаких тёмных чувств в Сумрак и не потечёт, – резонно возразил Костя. – Что ж тогда с вами со всеми приключится? Откуда магическую силу возьмёте?

– А так никогда и не будет, поскольку в человеческой природе всё перемешано – и радость, и горе, и светлые порывы, и тёмные, и слёзы, и смех. Таковыми люди созданы… не знаю уж кем, но это правда, Костя. Всегда человеку чего-то будет не хватать, всегда он будет обижаться, завидовать, злоумышлять… впрочем, как и радоваться, и веселиться, и любить… и всё это будет стекать в Сумрак, преобразуясь там в магическую силу. Потому всегда и нам хватит, и вам.