Масть - Виталий Каплан

Вот-вот, – подтвердил дядюшка. – Тут ей крыть нечем.

Ей и впрямь ничего другого не оставалось, как вновь залиться слезами. Если она надеялась растрогать этим господина Мураведова, то напрасно. Он терпеливо ждал, когда барыня успокоится.

– Что же мне делать? – прошептала она. – Где ж такие огромные деньги достать?

Всё, спеклась! – хихикнул в моём мозгу дядюшка. – Теперь малость участия подбавь.

– Срочно продавайте недвижимость и движимое имущество, – посоветовал Мураведов. – По моим прикидкам, если разумно к делу подойти, то хватит и на уплату вашего долга, и останется на скромную жизнь… не забывайте, что Терентий Львович получает пенсион, а по его смерти, ежели таковая случится, некоторый пенсион будет назначен и вам как вдове. В общем, хватит и на небольшой домик, и на то, чтобы зубы на полку не положить. Займитесь продажей имений… я в этом даже помогу, пришлю одного знакомого здешнего стряпчего, который на быстрых продажах собаку съел. Лошадей он тоже поможет продать. И объявление дайте о продаже дворовых людей… ни к чему они вам в нынешних-то обстоятельствах.

– А нельзя ли, – робко предложила Прасковья Михайловна, – чтобы в уплату долга граф Аркадий Севельевич у нас эти имения сам же и приобрёл? Такоже и дом.

– Нельзя! – отрезал стряпчий. – Поместий у графа и без того довольно, а ему деньги нужны. Причём срочно. Не знаю уж, какова там надобность, такими вопросами докучать графу я не смею. Потому действуйте, Прасковья Михайловна, действуйте! Шевелитесь! Через две недели я снова навещу вас и к тому времени надеюсь уже получить указанную сумму. Завтра же посетит вас стряпчий Кузьма Запискин, поможет продать имения. А покамест вынужден откланяться. Дела…

– Как, господин Мураведов?! – всплеснула руками Прасковья Михайловна. – Даже чаю не попьёте?

– Некогда мне, матушка, чаи гонять, – поднялся я. – Дела меня ждут!

И немедленно удалился.

* * *

Дел действительно было много. Во-первых, отоспаться. К Скудельниковым явился я с утра, а до того надо же ещё было в личине господина Мураведова приехать в Тверь, остановиться в гостинице. В собственном тарантасе, на собственных лошадях, с собственным кучером. Стряпчий графа Розмыслова не мог появиться неоткуда, из воздуха. Безусловно, Прасковья Михайловна начнёт собирать сведения, сплетни. О графе Розмыслове ей, конечно, вряд ли удастся что узнать, ибо в природе такового не существует, но вот стряпчий должен оставить какие-то следы. Так что пришлось нанимать номер в гостинице, накладывать личины и на лошадей (я обошёлся своими Угольком и Планетой), и на возок (его я вернул наконец на собственный двор, наняв мужиков, и обошлось мне это всего в двугривенный). А вот с кучером всё получилось забавнее. На эту роль вызвался не кто иной, как сам дядюшка.

– Не хочу я наших дозорных к сему делу привлекать, – поделился он. – Болтливый народец, ненадёжный… А брать человека – ещё хуже. Если без личины – кто-нибудь да узнает его, если в личине – то заметят разницу между личиной и поведением.

Конечно, приехав в гостиницу, пришлось мне вскоре прилюдно отослать кучера с тарантасом и лошадьми куда-то по важному делу. Чтобы далее они на людских глазах не мелькали. В городе господин Мураведов обходился извозчиками.

Это всё «во-первых». А во-вторых, следовало заранее кое-что приготовить, пользуясь личиной стряпчего. Завязать кое-какие знакомства, съездить осмотреть место предполагаемых событий. После первого мая может оказаться поздно. Дела не то чтобы трудные, но занимающие немало времени. Не представляю, как бы я справился без артефакта «скороход» – сплетённого из бересты лапотка размером с мизинец. Полезная штучка. Не Врата, конечно – те можно настроить на мгновенное перемещение в любое место земного шара, – но тоже неплохо. Путь в сорок с лишним вёрст занял у меня около получаса. Причём ведь не мчался я с огромной скоростью, точно арабский жеребец. Нет, шёл пешочком, обычным своим шагом… просто расстояние до цели необъяснимым образом сокращалось. Если бы кто меня заметил, то увидел бы человека, идущего с обычной скоростью. Хотя никто меня не замечал: для верности я употребил ещё и Круг Невнимания.

В-третьих, накопилось немало домашних дел. С Тимошкой я уже три дня как расстался.

– Не надобен ты мне, пропойца, – заявил я, отыскав его в конюшне, где он лениво подметал пол. – Отправляйся в Чернополье, вот письмо управляющему. Он уж определит тебя на какую потребную работу или же отпустит на оброк. А здесь от тебя толку нет.

Слова мои произвели на Тимошку сильное впечатление. Он бухнулся на колени, начал цепляться за мои сапоги, клясться в преданности и почтении, обещал никогда более не употребить ни капли вина… даже в праздники. Но я был неумолим. Пусть радуется хотя бы тому, что я не стал его сечь за пропитую упряжь. Толку-то? Пропавшего этим не вернёшь, а вразумление за провинность имеет смысл, только если человек продолжает тебе служить. В Чернополье пусть управляющий поступает с ним как знает.

И пришлось Тимошке, уложив свои нехитрые пожитки в заплечный мешок, навсегда распроститься со мной. В дорогу дал я ему рубль медными деньгами – на прокорм, и записку для полиции, если вдруг случится какая неприятность. Деньги, вполне возможно, пропьёт – но меня это уже не волновало.

А без Тимошки пришлось мне самому за конями ходить, дрова колоть, печь топить. Для мытья полов и готовки нанял я одну бабу с нашей улицы… вдова, четверо детишек, каждая лишняя копеечка ей – спасение. Но баба – это временно. До первых дней мая.

Глава 12

Сам не пойму, что выгнало меня посреди ночи на мрачные тверские улицы. Да уж, не столица. Там, впрочем, фонари горят только на Невском и в ближайших окрестностях, остальные же улицы тонут во тьме. Но тьма тьме рознь. Не в белых ночах дело – до них в середине апреля ещё далеко. Здесь, в Твери, какая-то особо плотная темнота… кажется, будто идёшь по дну чернильного озера. Ни луны, ни звёзд – небо заволокли плотные тучи… к утру, должно быть, разродятся ливнем.

Там, позади, остался новый мой дом… пустой и душный, и сон… вернее, клочья сна. О чём он был, вспомнить не удавалось, но такая давила тоска… так противно было оставаться под верблюжьим одеялом, что встал я, оделся и пошёл со двора… проветрить голову. Там, в голове, точно муха какая-то зудела, звала… На всякий случай даже проверочное заклятье сотворил: нет, всё чисто, ничья магия меня не зацепила.

Шёл я без всякой цели, куда ноги ведут, но вели они меня от окраины к центру. Улицы постепенно делались пошире, дома поприличнее, хотя всё равно грязь и темень. Но уже не так тихо и пустынно. Ни одно окошко не светилось, но брехали дворовые псы, даже петух какой-то заполошный раньше срока прокричал – коротко, невнятно. Словом, чувствовалось, что тут живут люди.

А вскоре я их, людей, и увидел. Справа, саженях в ста, виднелось большое чёрное строение… даже на фоне ночного неба оно выделялось. Здесь, в этих кварталах, мне доселе не приходилось бывать, но вывеска над входом сомнений не оставляла: кабак. Видно, не так давно закрывшийся, потому что две чёрные тени впереди явно тащились оттуда. Приглядевшись, заметил я между ними и третью, поменьше.

Послышались и звуки. Мужской хохот… мне он показался липким, точно дёготь… всплеск пощёчины… тонкий, отчаянный женский крик, треск рвущейся ткани.

В два прыжка подобрался я к теням вплотную. К огромному моему сожалению, упыря здесь не обнаружилось. Зато, к огромному счастью, обнаружился недавний обидчик мой Архип с каким-то приземистым, до глаз обросшим щетиной мужиком невнятного возраста.

Всё было понятно. Невысокая, закутанная в платок женская фигурка прижата к забору. Щетинистый держит ей руки, Архип же, матюгаясь, рвёт на ней одежду.

Вообще-то можно было удалиться. Что мне до человеческих дел? Меня исключительно упырь волнует, за ним я в дозор и послан. А с другой стороны, как же вот так расстаться с Архипом? Пожалуй, сам Сумрак мне его послал.

– А приятной ночки вам, судари мои, – возгласил я и, обхватив парней за плечи, что есть сил столкнул их лбами. Глухой, вязкий получился звук – точно обухом топора по сырой дубовой колоде.

Щетинистый икнул и плавно осел на землю. А вот Архип не растерялся. Резко присел, крутанулся, и в руке его возник нож. Неприятный клинок – узкий, с пол-аршина длиной, чуть загнутый. И судя по ухватке, Архипу не раз уже случалось применять его в деле. Вряд ли парень как следует мог меня разглядеть – плотная тьма скрывала очертания лица, но фигура скорее всего выделялась на фоне неба. А кроме того, Архип узнал голос.

– А, вот ты где, недоеденный! – вскричал он чуть ли не с восторгом. – Ну, сейчас доделаем за мишку!

И бросился на меня. Что ж, сам напросился.

Найдя свою тень – темнота сему не помеха! – я скользнул в Сумрак и вынырнул оттуда как раз у Архипа за спиной. Обхватил его подбородок правой ладонью, левое предплечье положил на шею, пользуясь им как опорой, резко рванул… Вот и пригодились давние уроки дядьки Максима, что учил нас в Корпусе рукопашному бою. Сам из рода албазинских казаков, в юности сбежавший в Россию из Поднебесной, он многое перенял у тамошних маньчжуров и хитрую их методу прививал нам, кадетам. Не всем нравились его уроки – неблагородно сие казалось, то ли дело холодная сталь да горячий свинец! – но я у него был одним из лучших.