Простые слова - Адин Штайнзальц

С этой точки зрения, Голливуд — это фабрика грез, причем очень мелких грез. Об упрощенном рае, о жизни, которая претендует с экрана на то, чтобы быть реальной, но на самом деле таковой не является. Настоящая жизнь не похожа на кино. В скольких голливудских фильмах вы видели, как делают уборку в доме или купают ребенка, в особенности перепачканного по-настоящему? В голливудском мире вам демонстрируют результаты, но не показывают трудовой пот, вы не видите настоящей черной работы. Подумайте, насколько отличаются реальные отношения между мужчиной и женщиной от тех, что мы видим на экране. Мы знаем, что в жизни не всегда и не все получается так, как в мечте. Однако Голливуд приучил нас верить в то, что все каким-то непонятным образом закончится хорошо, что жизненные неудачи — не более чем мелкие неполадки. Мы склонны думать, что если что-то не идет на лад, то лишь по нашей собственной вине: значит, мы с самого начала поступали неправильно или не нашли верное решение. Даже те немногие фильмы, где нет счастливого финала, мы склонны интерпретировать в традиционном духе: нам кажется, что неудачи и провалы случайны и не достойны внимания. Нам кажется, что беда исчезнет сама собой, благодаря удаче, действиям героя — да как угодно. Люди, конечно же, понимают, что все это — иллюзия, но тем не менее верят, что когда-нибудь она станет реальностью. Воистину, Голливуд — «опиум для народа».

Будучи вполне самодостаточной, религия Голливуда по сути своей не революционна, скорее наоборот. Она не старается изменить существующие нормы и уж точно не насаждает новые, но лишь отражает существующие тенденции, усиливая их. Когда актеры и герои фильмов ведут себя так, как несколько лет назад нельзя было даже представить, то подобное поведение — результат эволюции общественных моральных норм. Голливуд поддерживает статус-кво, провозглашает его идеалом мечты американского обывателя и таким образом сводит на нет возможность перемен.

Практически каждое революционное движение последнего времени несло и несет в себе некое мессианское видение преобразований, которые оно намерено привнести в мир, чтобы сделать его лучше. Поистине революционные взгляды непременно дол-жны включать в себя понятие борьбы, в ходе которой преодолеваются трудноразрешимые проблемы и облегчаются тяжкие страдания. Все это не те темы, с которыми хотел бы иметь дело Голливуд, не производящий революционные фильмы и не отображающий подлинные бедствия человечества. Иногда на экране проскальзывают страдания, но настоящие трагедии и истинно революционные события остаются за кадром. (Даже воистину революционные темы в Голливуде звучат приглушенно. К примеру, в фильме Сесиля Б. де Милля «Десять заповедей» Моисей и даже Сам Всевышний представлены на слащавый голливудский манер).

Голливудская мечта нужна зрителям кинотеатров и тем, кто сидит дома у экрана телевизора, предаваясь мечтам. Религия Голливуда с успехом проникает в жизнь и настолько сильно влияет на массовую культуру, что практически каждый хотя бы немножко верит в чудеса (однако и этой полуверы вполне достаточно, ведь основная идея так убедительна и трогательна).

Все это делает религию Голливуда достаточно сильной, чтобы постепенно разрушать, а потом и полностью уничтожить другие религиозные верования и культы. Так, похоже на то, что Голливуд сыграл более значительную роль в крахе коммунистических режимов, чем вся военная машина Соединенных Штатов. Голливудская мечта проникала сквозь щели в «железном занавесе», но этому факту не придавали особого значения — и зря: она создала новое сознание, в котором мечты о всеобщем равенстве и братстве сменились характерными для посредственности грезами о комфорте и материальном эквиваленте счастья.

Не исключено, что и религия Голливуда умрет, подобно многим другим, и сам он, конечно, может уменьшиться в размерах или переехать на другое место, — но это не значит, что его идеи исчезнут. Сейчас Голливуд крепко стоит на ногах и, пустив глубокие корни в реальной жизни, снабжает мир грезами наяву.

Маски

С давних времен актеры пользуются театральными масками, комическими либо трагическими, однако и все те, кто составляет публику, носят в своей повседневной жизни самые различные маски — символы тех ролей, которые они играют в пьесе жизни. Роли могут меняться — сегодня одна, завтра другая, — но маска будет на лице всегда. Человек никогда не снимает ее.

Наши маски меняются с возрастом. Став взрослыми, мы надеваем на работу маску профессионала; придя домой — родителя или супруга. Некоторые маски подразумевают полную смену костюма. Собственно говоря, почти весь гардероб человека — это и есть его маска, необходимая для исполнения определенной роли: «я — соблазнительная молодая девушка»; «я — деловой человек»; «я собираюсь в деловую поездку, на охоту, на прогулку…» В каждом случае я наряжаюсь соответственно обстоятельствам. Внешний вид говорит о том, какую роль я играю в данный момент. Солдат, полицейский, служащий корпорации и дворник, подметающий улицу, — все одеваются для исполнения своих ролей.

Мы меняем маски не только в зависимости от ситуации и образа действия, но и при общении с разными людьми. У каждого человека множество масок, и он способен менять их с удивительной скоростью. Каждый раз при сознательной или бессознательной смене ролей мы меняем и их символы — маски. Общаясь с одним человеком, я играю одну роль и надеваю ту маску, которая для этого требуется, с другим — роль и маска для нее иные. У кого-то такие перемены не вызывают затруднений. Возможно, вам доводилось встречать людей — на вечеринках, например, — умеющих менять маски с молниеносной быстротой. Наблюдать за человеком, умеющим вращаться в обществе, когда он переходит от одной группы к другой, все равно что наблюдать за великим актером, мгновенно входящим в новый образ. Иногда разница между масками почти не заметна, иногда различия настолько резки, что бросаются в глаза. Сменив маску, один и тот же человек внезапно предстает перед вами в новом образе: серьезного работника, шутника, влюбленного, циника или энтузиаста.

Некоторые маски мы надеваем сознательно: среди мало интересных нам людей улыбаемся, смеемся глупым анекдотам и притворяемся, что внимательно слушаем, когда наши мысли витают далеко; на похоронах делаем грустное лицо. Иногда, конечно же, маска отражает истинные, спонтанные переживания: мы можем смеяться от счастья и плакать, потому что у нас горе, — но даже в этом случае наши жесты и мимика, соответствующие моменту, не являются врожденными, а приобретаются в очень раннем возрасте путем подражания. Даже некоторые самые элементарные формы самовыражения — например, кивок в знак согласия — не универсальны, а приняты лишь в том или ином этносе. Коллекции масок у большинства людей просто поражают своим богатством: их тысячи!

Привычка носить маску дается нам с рождения. С самого раннего детства, задолго до того, как ребенок произносит первое слово, он учится кричать не от боли, а чтобы привлечь внимание родителей, улыбается, чтобы снискать чье-либо расположение, и вообще разыгрывает спектакли. Нас с детства приучают вежливо говорить с посторонними людьми, потому что это — часть человеческих отношений. Общественное давление заставляет нас держаться в рамках приличий. Мы не вправе ударить того, кто нам не нравится, но не можем позволить себе и изъявления любви к каждому, кто нам симпатичен, — опять-таки из-за светских условностей. Порой мы надеваем комическую или трагическую маску, маску скуки или безразличия, уверенности в себе или насмешки — все это маски, принятые в обществе.

Мы привыкли вести себя при общении друг с другом так, будто разыгрываем пьесу, зная свои роли назубок, при этом наши манеры служат нам такой же маскировкой, как и одежда. «Извините, пожалуйста», «Как поживаете?», «Желаю приятно провести время» — все эти слова — лишь навязанная нам окружением маска вежливости. Точно рассчитанный формальный поклон является непременным атрибутом социального поведения у японцев, тогда как в какой-нибудь другой национальной среде ту же роль выполняет похлопывание по спине.

Общество, как правило, заставляет людей казаться хуже, чем они есть на самом деле, хотя мы не всегда осознаем это. Порой мы демонизируем себя только для того, чтобы быть принятыми в определенном кругу. В милитаризированных кругах нужно казаться жестким, суровым и мужественным — только в этом случае тебя примут за своего; так называемый «высший свет» требует от человека быть остроумным, беспринципным и циничным. Ношение маски — это не только способ самоутверждения, но и необходимое условие для создания близких, интимных отношений. Много лет назад ко мне пришла накануне своей свадьбы молодая женщина с рядом вопросов, касавшихся брака. Незадолго до того она стала соблюдать еврейские традиции, но психологически и эмоционально принадлежала поколению шестидесятых. Мы говорили о том, какими она представляет себе свои отношения с мужем. Поскольку она прошла школу хиппи, ее идеал супружеской жизни был основан на полном доверии и открытости. Я сказал ей (хотя это может показаться не слишком похожим на совет раввина), что состоять в браке еще не значит, что вы постоянно находитесь в зале суда, где клянетесь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. (Нет, по правде говоря, это был настоящий совет раввина — см. Вавилонский Талмуд, «Йевамот», 65б).