Кости и цветы (том 4) - Ярослав Гивиевич Заболотников

не составит труда за считанные секунды излечить перелом. Как было в этот раз…

— Чего-чего? — стёр улыбку с лица ассасин. — Долбанный древесный осьминог тебе что-то сломал?

— Руку.

— Чёрт. И ты так просто его отпустила? А ведь могла покарать как следует.

— Не за что его карать. Он такой, какой есть. Я лишь немного прижгла жало, чтобы исключить новую охоту вблизи поселения. Хищники обладают отменной памятью. Он сделает правильный вывод. Как и люди. Думаю, дети теперь будут под строгим надзором, а полученные впечатления поубавят тягу к озорному своеволию.

— Всё равно. Ты слишком добрая. Вот сел на руку комар. Укусил. Хлоп. Нет комара. И никакого сожаления. Сам же дебил нарвался: смотри, с кем имеешь дело. Аналогично и с бандитами на дороге. У этих ещё больше мозгов. Ну, вроде как должно быть. Так что кого-либо жалеть не вижу смысла.

— Уверен? — придерживая раздуваемые ветром волосы, Лайла обернулась к Рэксволду. — А если играющий с мячом ребёнок попадёт тебе им в лицо. Как поступишь?

— Ну… зло выругаюсь. Возможно, кулак покажу. Он же не нарочно.

— А если нарочно? — хитро улыбнулась вампирша. — Неужели убьёшь? — она отъехала от Шойсу, чтобы лучше видеть собеседника.

— Не сравнивай шило с кочергой. Подзатыльник влеплю. Раз отец пацана не воспитал.

— А девочке?

— Грхм… — нахохлившийся Рэксволд пожевал губу. — Вряд ли…

— И о чём это говорит? — Лайла направила на него ладонь, где лежал незримый ответ.

— Что у тебя дурацкие примеры…

— Тогда могу вспомнить помилованную тобой пиратку, — продолжила наступление вампирша.

Рэксволд тяжело вздохнул, а спереди донёсся смешок Джона.

— Ты всю мозоль ему оттоптала, — сказала едущая рядом с ассасином северянка. — Думаешь, она первая? Рэкси не любит убивать женщин. И чем милее мордашка, тем больше не любит.

— У кого это здесь голос прорезался? — тот недобро посмотрел вбок. — Никак у будущей матери?

— У той, что наблюдала, как ты цацкаешься со связанными бабами вместо того, чтобы бросить их бошки в мешок. Живьём в город привозил, добряк недоделанный. Один раз с улыбчивой вертихвосткой даже проворонил спрятанную в рукаве заточку и почти поплатился за это.

— Почти — не считается, — неспешно отчеканил каждое слово Рэксволд.

— Ага, — скептический взгляд серо-голубых глаз устремился вперёд. — С той поры при налётах на стоянки разбойников их подстилок я вырезала первыми. Как говорится, мёртвая змея уже не укусит. А змей там много было. На ворьё мы не охотились: награды за головы убийц куда ощутимей.

— Ты ещё скажи, что я женщин никогда не убивал.

— Убивал. Парочку. Страшных, как навозный мешок, и неуёмно лезших на рожон. Таких и самый милосердный храмовник бы канделябром забил.

— Ну, на Лайлу-то там, в склепе, рука поднялась. Или тоже, скажешь, страшная?

Вампирша хотела напомнить, что она всё ещё здесь, но решила не вмешиваться: пусть её, подобно глазам Шойсу, скрывает незримая шаль. Шаль горячего спора. Хотя пыл шёл лишь с одной стороны.

— Испугался, видимо, — с тенью ухмылки ответила северянка.

— Я⁈ Ты выбесить меня решила? Ох, Эрми, я с тебя не слезу с твоим обещанием. Прям готовься.

— Несколько месяцев помучаться, дабы поглядеть, как ты всю жизнь последствия будешь разгребать? Потерплю как-нибудь. Зато потом будет весело.

— Раз так, на привале поработаешь над будущим весельем.

— Тебе надо — ты и работай. Согласна полежать и даже не брыкаться.

— Ну жди тогда. Потом ноги не сомкнёшь.

— Ага… Уже дрожу.

Дальше странники поехали молча. Лошади рассекали шелестящий бурьян, оставляя за собой вихри из взмывавших выше всадников пушинок бодяка. Изредка мимо проплывали рощи и одинокие домики, возле которых высились небольшие сады. Лайле было странно видеть подобное вместо огородов, но ещё страннее думать, что будь она менее привлекательной, могла бы закончить с кинжалом в сердце ещё в усыпальнице, когда из-за дерзкого шлепка по интимному месту осталась с Рэксволдом наедине и дала волю эмоциям. Да и в дальнейшем ходила по крайне хрупкому льду. Спасибо матери за спасительный щит из стройности и красоты. Как говорил отец: «Ты унаследовала от неё самое лучшее». Жаль, что лично в этом убедиться не удалось. Подарив чаду жизнь, Элизабет де’Рон потеряла свою — паривший в небесах мефит тоскливо уркнул.

* * *

Манцинелла — самое опасное из всех деревьев. Млечный сок в плодах, листьях и даже под корой был ядовит настолько, что попавшая на кожу капля оставляла ожог. Это дерево превосходно отражало суть Хризальтеры, изящные руки которой омывала кровь миллионов живых существ. Редкий гость, угодивший на похотливые и жестокие игрища, умудрялся избежать гибели. Умудрялся. Само слово подразумевало мудрость. Вкупе с удачей она давала шанс пройти испытание. Не нарушить установленные правила и победить. Однако нет участи хуже, чем подержать победу в ладонях и упустить её просыпавшимся сквозь пальцы песком.

В ночной тиши раздавался вой султана. Он сидел у трупа дочери. Трогал обезображенные агонией родные черты. Гладил местами посеревшие волосы. Пытался уложить в растерзанный живот истыканные иголками кишки. Словно это могло оживить её.

Хризальтера же улыбалась. Новая игрушка оказалась забавной, хоть и не очень прочной. Но в запасе есть ещё одна. Теперь Каргиб сотню раз поразмыслит прежде, чем слушать голос совести. Порабощённый правитель — всегда триумф.

Вдруг демонессу охватил зелёный огонь. Целиком. Точно если бы она, облитая маслом, подошла к костру. Магическая защита разлетелась на части — боль пронзила тело до самого основания.

— Владыка… — стиснувшая зубы Хризальтера припала на колено. — Чем я заслужила… твой гнев, — ничего не видя в изумрудном зареве, она ощущала, как с рук сходит вспузыренная кожа, а глаза стремительно высыхают. — Позволь понять.

Ответом же стало мимолётное видение: гигантские врата, вокруг которых тёмными точками кружили птицы.

— Виновата… Я заигралась… — обожжённые губы слиплись посередине и мешали говорить. — Я исправлюсь, Владыка… Исправлюсь! — от боли голос сорвался на приглушённый крик.

В следующий миг Хризальтера стояла возле плачущего султана, разглядывая невредимые руки. Будто случившееся лишь померещилось. Однако на песке отчётливо различался след от колена.

— Поднимайся, старик. Мы возвращаемся во дворец.

* * *

Далеко за полдень странники устроили привал в тени липовой рощи. Рэксволд сразу же увёл Эрминию в заросли. Почти как конвойный заключённую, хотя, судя по еле заметной ухмылке, та была не против грубости. Слегка перекусив, Лайла шутки ради решила помассировать Джону плечи. Зря. Следопыт высоко оценил внезапные рвения возлюбленной:

— Ещё чуть выше, — сидя к ней спиной, он опирался ладонями на колени. — Можно даже сильнее. Во-от. Хорошо. И почему ты не делала так раньше? Или это свадьба в тебе новые таланты открыла?

— Не знаю, — вампирше хватало силы разминать плечи прямо через броню. — Не думала, что тебе понравится.

— Не прекращай…

— Никогда? — улыбнулась Лайла.

— Было бы неплохо.

— Останемся здесь и никуда не поедем?

— Почему? Посажу тебя сзади на лошади, — усмехнулся Джон. — По-моему, это лучшая моя идея с момента возвращения на континент.

— А чем расплачиваться будешь? — игриво поинтересовалась вампирша. — Массаж — дорогое удовольствие. В Рорхе, родине целебных процедур, мастерицы ручного труда иногда зарабатывают больше ремесленников.

— Предлагаешь съездить оценить? — весело спросил Джон, и от особо сильного нажатия у него что-то глухо щёлкнуло под лопаткой.

— Прости, — на миг сверкнувшие рубинами глаза снова превратились в нефриты. — Я такая неосторожная, когда увлекаюсь. Так о чём ты, любимый?

— Хех. Говорю, как здорово у тебя получается. Сторгуемся как-нибудь.

Сидевший на пне Шойсу вертел в руках копьё и украдкой наблюдал за местными отношениями. Нежность. Забота. Радость. Не попытка доминирования — равноправие. Без притворства. На фоне подземного мира, где шла вечная война патриархата и матриархата, подобное казалось дикостью.

Полчаса спустя, когда мефит уже успел разогнать всех птиц в роще — пернатые летуны не понимали догонялок, но невольно в них участвовали, — вернулась вторая пара. Рэксволд, нацеплявший на броню каких-то похожих на чертополох колючек, и Эрминия, чья растрёпанная коса напоминала гирлянду с сухими листьями. Правда, ни тени сожаления на обоих лицах.

Глядя, как странники поднимают сумки, Бамбук тяжело вздохнул. Если бы стоявшие рядом с ним лошади были настолько же умудрены опытом, они бы вздохнули хором: снова куда-то