Сотрудник агентства "Континенталь" - Дэшилл Хэммет

Остаток дня мы с О'Гаром провели, путешествуя по улицам между домом Гантвоорта на Ращен Хилл и квартирой Декстеров. Мы расспрашивали каждого, кто попадался по дороге – мужчин, женщин, детей, которые жили, работали или отдыхали на протяжении трех маршрутов, одним из которых мог воспользоваться убитый.

Никто не слышал выстрела Эмиля Бонфий позавчера вечером. Никто не видел ничего подозрительного в ночь убийства. Никто также не заметил, как покойный садился в автомобиль.

Затем мы отправились в дом Гантвоортов и еще раз опросили Чарльза, его жену и всех слуг – и ничего нового не узнали. Насколько им было известно, ничто из вещей убитого не пропало – ничто, настолько маленькое, чтобы его можно было спрягать в каблуке штиблета.

Обувь, которую Леопольд Гантвоорт носил в тот день, была одной из трех пар, сделанных по заказу в Нью-Йорке два месяца назад. Он мог оторвать каблук левого штиблета, выдолбить его так, чтобы там поместился небольшой предмет, а потом снова прибить на место. Уиппл, однако, решительно утверждал, что наверняка заметил бы следы подобных манипуляций, особенно в исполнении непрофессионала.

Исчерпав все возможности в этой области, мы вернулись в агентство. Только что пришла телеграмма из нью-йоркского отделения, в которой сообщалось, что Эмиль Бонфий не фигурировал в списках пассажиров ни одного из пароходов, прибывших из Англии, Франции или Германии за последние шесть месяцев.

Агенты, которые прочесывали город в поисках Эмиля Бонфий, вернулись с пустыми руками. Они обнаружили и допросили одиннадцать человек, носящих эту фамилию, в Сан-Франциско, Окленде, Беркли и Аламеде. Опросы подтвердили алиби всех одиннадцати. Никто из них не знал Эмиля Бонфий. Проверка отелей тоже ничего не дала.

Мы с О'Гаром отправились на ужин – молчаливую, прошедшую в подавленном настроении трапезу, в течение которой мы вряд ли обменялись и полудюжиной слов, а потом вернулись в агентство, куда тем временем принесли еще одну телеграмму:

«Мэдден Декстер прибыл сегодня утром в отель „Макэлпайн“ с доверенностью на продажу акций Гантвоорта в Б. Ф. Ф. „Айрон Корпорейшен“. Отрицает, что знаком с Эмилем Бонфий и что знал об убийстве. Собирается закончить дела завтра и вернуться в Сан-Франциско».

Я позволил листку бумаги, на котором расшифровывал депешу, выскользнуть из моих пальцев; мы сидели в апатии друг напротив друга, тупо глядя пустыми глазами друг другу в лицо поверх моего стола, слушая, как грохочет ведрами уборщица в коридоре.

– Забавная история, – сказал наконец О'Гар словно сам себе.

Я кивнул. Действительно, забавная.

– У нас есть девять ключей к разгадке тайны, – продолжал он после паузы. – Девять следов, и ни один из них никуда не ведет.

Первый: Гантвоорт позвонил в сыскное агентство и сказал, что некий Эмиль Бонфий, с которым у него был давний конфликт в Париже, прислал ему письмо с угрозами и стрелял в него.

Второй: пишущая машинка и тот факт, что и письмо, и список имен напечатаны именно на ней. Мы все еще пытаемся определить ее происхождение, но на данный момент безуспешно. Да и вообще, что это, черт возьми, за оружие? Может быть, Бонфий взбесился и огрел Гантвоорта первым, что ему попалось под руку? Но откуда она взялась в краденом автомобиле? И зачем кто-то спилил ее номер?

Я покачал головой в знак того, что понятия не имею, и О'Гар продолжал перечислять ключи к загадке, имеющиеся в нашем распоряжении:

– Третий: письмо с угрозами, о котором Гантвоорт говорил по телефону.

Четвертый: две пули с крестообразным распилом.

Пятый: шкатулка для драгоценностей.

Шестой: прядь светлых волос.

Седьмой: тот факт, что кто-то забрал левый штиблет убитого и застежки от его воротничка.

Восьмой: найденный рядом бумажник с двумя десятидолларовыми банкнотами, тремя вырезками из газет и списком имен.

Девятый: обнаружение на следующий день штиблета, недостающих застежек и еще четырех других, а также ржавого ключа, причем все это было завернуто в филадельфийскую газету пятидневной давности.

Вот и все наши следы. Если они вообще о чем-то говорят, то исключительно о том, что Гантвоорт украл какую-то вещь у некоего Эмиля Бонфий в Париже в 1902 году, а теперь тот приехал за этим предметом. Вчера вечером он увез Гантвоорта в украденном автомобиле, захватив с собой – бог знает для чего – пишущую машинку. Гантвоорт затеял с ним ссору, в ходе которой Бонфий раскроил ему череп этой самой машинкой, а потом обыскал карманы убитого, скорее всего, ничего оттуда не взяв. Он решил, что нужная ему вещь должна находиться в левом штиблете Гантвоорта, поэтому и унес штиблет. Затем... но это ничего не объясняет: ни исчезновения застежек от воротничка, ни списка несуществующих лиц...

– А вот как раз и объясняет, – прервал я его, распрямляясь и умнея на глазах. – Это будет наш десятый ключ, которым мы отныне и будем пользоваться. Тот список, исключая фамилию и адрес Гантвоорта, полностью вымышлен. Наши ребята обязательно отыскали бы хоть одного человека из тех пяти, если бы они существовали в действительности. Но они не нашли и следа этих людей. К тому же в двух адресах указаны ошибочные номера домов.

Кто-то сочинил этот список, положил его в бумажник вместе с вырезками из газет и двадцатью долларами... для большей правдоподобности... и подбросил возле машины, с целью запутать полицию. А если так, то ставлю сто против одного, что и все остальное тоже мистификация.

С этой минуты я буду считать наши девять красивых ключиков девятью ложными следами. И пойду в обратном направлении. Я начну искать человека, чье имя не Эмиль Бонфий, чьи инициалы не соответствуют буквам Э. Б., не француза, который не был в Париже в 1902 году. Человека, у которого не светлые волосы, который не носит револьвер калибра 9,1 мм, не интересуется разделом личных объявлений в газетах. Человека, не убивавшего Гантвоорта из-за какой-то штуки, которую можно спрятать в штиблете или на застежке от воротничка. Я начну охоту за кем-то совершенно другим.

Сержант-детектив прищурил задумчиво свои маленькие зеленые глазки и почесал затылок.

– Что ж, может, это и не так глупо, – сказал он. – Может, ты и прав. А если да, то что? Наш котенок не убивал... это обошлось бы ей в 750 тысяч долларов. Брат ее тоже нет – он в Нью-Йорке. А, кроме того, людей не отправляют на тот свет лишь потому, что они слишком старые для чьей-то там сестры. Чарльз Гантвоорт? Он и его жена – единственные, кому была выгодна смерть отца до того, как он подпишет новое завещание. И у нас есть только их собственные утверждения, что Чарльз был дома в тот вечер. Слуги не видели его с восьми до одиннадцати. Ты был там и тоже его не видел. Но мы оба верим, когда он говорит, что не выходил из дому весь вечер. И никто из нас не думает, что это он прикончил своего старика... хотя, конечно, вполне мог. Так, значит, кто?

– Эта Креда Декстер, – предположил я. – Она хотела выйти замуж за Гантвоорта ради его денег, да? Ты ведь не думаешь, что она была влюблена?

– Нет. Если и влюблена, то только в его полтора миллиона.

– Отлично, – продолжал я. – Она ведь совсем не уродина. Ты считаешь, что Гантвоорт был единственным мужчиной, который когда-либо потерял от нее голову?

– Понял! Понял! – выкрикнул О'Гар . – Ты, о том, что вполне может существовать еще какой-то молодой человек, у которого нет полутора миллионов и который не хочет так легко смириться с поражением от того, у кого они есть? Может... может.

– Ну, так давай бросим к черту все, над чем мы до сих пор сушили мозги, и возьмемся за дело под этим углом.

– Согласен, – сказал он. – Итак, завтра с самого утра мы начинаем искать соперника Гантвоорта в борьбе за лапку этой кошечки.

Разумно это или нет, но именно так мы и поступили. Бросили все эти красивые улики на дно ящика в столе, заперли его и забыли о них. А затем занялись поисками знакомых мужчин Креды Декстер, чтобы попробовать выявить среди них убийцу.

Но это оказалось вовсе не таким простым делом, как мы считали.

В ее прошлом мы не обнаружили ни одного мужчины, которого можно было бы назвать кандидатом на ее руку. Они с братом жили в Сан-Франциско уже три года. Мы проследили каждый их шаг за весь этот период, с одной квартиры до другой. Опросили даже тех, кто знал их хотя бы в лицо. И ни один не мог назвать нам никого, кроме Гантвоорта, кто бы интересовался этой женщиной. Никто, попросту, не видел возле нее кого-либо, кроме Гантвоорта или брата.

Такие результаты если и не продвинули нас вперед, то, по крайней мере, убедили, что мы на верном пути. Обязательно был – считали мы – в ее жизни хоть один мужчина в течение этих трех лет, помимо Гантвоорта. Она не принадлежала к тем женщинам – или мы сильно в ней ошибались – которые остались бы безразличными к знакам внимания со стороны мужчин, природа щедро наделила ее достоинствами, привлекающими представителей сильного пола. А если существовал второй мужчина, то уже сам факт, что он так старательно скрывался, говорил о его возможном участии в убийстве Гантвоорта.