Стоит ли об этом - Сергей Катканов

III

***

Лишь смотрю на тебя,Не знаком я с тобой,И, ещё не любя,Я доволен судьбой,

Что не знаю совсемО тебе ничего,Что не ранишь ничемСердца ты моего.

Разлюбить, не любя,Ты не сможешь меня,И смотрю на тебяНичего не кляня.

***

Хочу влюбиться в твой белый локон,Хочу забыться в хмелю жестоком.

Не надо чёрной — мечта пустая…Отдамся вздорной, под лаской тая.

Любви кристальной пропьём блаженство.Чем взгляд нахальный не совершенство?

Портрет

Ты смотришь хитро и игриво,А через миг уж не узнать —Умна, серьёзна, молчаливаИ весела уже опять.

Ты лишь красива неизменноИ любишь, вечное дразня,В душе ласкать попеременноТо нежность зорь, то мудрость дня.

Свободно к самому святомуТебя пускаешь не тая,Но улыбаешься любому —Ничья, а значит не моя.

Ничья, как взгляд, что брошен в спинуЛегко с тобой о всём забыть,Но в красоте твоей — трясинаЯ не хочу тебя любить.

IV

По направлению к полю

Поле давится ветром, а сзади,В мёртвом холоде едких огней,Точит трупы высотных громадинЛегион человечьих червей.

По утру из безжизненных труповЧерви выползут, их не унять.Встанет день равнодушно и тупо — Где–то там и уже без меня.

***

День минул, он как будто и не был.Звёзды вбиты среди тишины.На распахнутой скатерти небаРасплескалося блюдо луны.

Эти звёзды так прочно забиты…И луна расплескалась на век.На земле, темнотою укрытой,Для чего ты вообще человек?

***

Я надену на плечи вериги,Буду жить по–монашески строго,Но рука на листах святой книгиЧертит имя другого бога.

***

Если Бог в небе есть,Значит нету меня.Звёзд мне даже не счесть,Вечность мне не объять.

Весь кошмар этих дней —Только прихоть. Но чья?Только снилась ты мне,Но кому снился я?

Я — лишь муторный сон.Чей, кого разбудишь?Если я сотворён,Значит незачем жить.

***

На сугробы легли синевато–глубокие тени,Залит кровью заката зовущий домой горизонт.Дом закрыт от меня неразрывной завесой мгновений,И до боли понятно: не скоро опять повезёт.

И тоску не прогонишь ни чаем, ни сном, ни стихами.Словно чёрт сел на грудь леденящий покой этих мест.А вчера за двором на бескрайнее снежное знамяДве тропинки легли, словно русский Андреевский крест.

1984, декабрь

Сильна, как смерть любовь

Из Библии

***

Ну да, любовь сильна,Но илом прошлых днейЗатянута она.Зачем сейчас о ней?

Сейчас лишь грязь дорог,Да в лужах первый снег,А придорожный стог —Единственный ночлег.

Сейчас лишь только ждать…Неведомо чего.Больничную кровать?Безумья своего?

Стаканом водки крикОбратно в глотку вбить?Иль книгой среди книгНа полке век дожить?

Любовь сильна… Но как?Куда наш путь земной?Уж кончился табак…Лишь прошлое со мной.

Беглый каторжник

Тот, кто сбросил колодки не ищет дорогу обратно.По каким только стёжкам в ту ночь не носил меня бес.Вдруг церквушка внезапно врезается в марев закатный,Осеняя крестом не нуждавшийся в святости лес.

Запах дыма забыли давно эти мрачные ели.Коль из леса с ножом, так бессмысленно даже кричать.На чернеющий крест только волки оскалясь глядели,Или те, кому лучше друг друга в лесах не встречать.

Не с лукавым — с волками скорей предстоит поединок.И спасёшься не крестным знаменьем, а силой в руках.Но ведь снился Христос, что распят на кресте из тропинокНа случайной опушке в бескрайних российских лесах.

1984

Суд над бандой четырех

Это было весной 1982 года, мы заканчивали первый курс, и с нами произошла история, весьма показательная во многих отношениях.

Филфак — девичий факультет, из 75-и студентов, принятых на первый курс, парней было только четверо, и на занятия по гражданской обороне мы ходили вчетвером, а девчонок тем временем учили на медсестер другие люди. Нам же в преподаватели достался отставной полковник морской авиации. Он любил приходить на занятия в своей слегка зловещей черной форме, и мы прозвали его «черный полковник».

Черный полковник был человеком на редкость тупым, но полковничьи погоны сообщили ему высочайшее представление о самом себе, и к нам он обращался всегда очень надменно и свысока, с глубокомысленным видом изрекая таки благоглупости, что мы просто давились от смеха, а порою так и не сильно старались скрывать, что нам от него смешно. Соответственно, полковник нас не любил. Для него, заматеревшего в условиях беспрекословного подчинения, было невыносимо то, что какие–то щенки над ним чуть ли не открыто потешаются, а он ни чего не может им сделать.

И вот однажды, на очередном занятии по гражданской обороне, двое из нас, самые младшие, расшутились не на шутку. Полковник дал нам самостоятельную работу и мало обращал на нас внимания. А зря. Эти двое принялись писать не в тетради, а на парте, всю её разрисовав разнообразными антисоветскими лозунгами. Помню, например, такие: «Долой советские оккупационные войска из Афганистана». «А. Хейг: есть вещи поважнее мира» (Хейг был в те годы госсекретарем США) Парту также украсили крупные названия польских свободных профсоюзов «КОС-КОР» и «Солидарность», которые тогда стали активными борцами с коммунистической системой в Польше. Ещё была надпись: «Смерть Ярузельскому» (Генерала Ярузельского Москва тогда поставила во главе Польши для укрепления коммунистической системы и борьбы со свободными профсоюзами.)

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});