Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды - Александр Архангельский

Какое все это имеет отношение к нам? Казалось бы, никакого. Даже памятник советскому воину-освободителю, как выяснилось, венгры повредили безо всякой русофобской мысли, просто под руку подвернулся. Что он Будапешту, что ему Будапешт, а он рыдает. Таиланд еще дальше; главное, что туристическим планам наших граждан ничего не грозит, поскольку король на месте, военным не пришлось стрелять, а рядовые таиландцы переворота как будто и не заметили. Но вот на какие мысли все это наводит.

Последние два – два с половиной года нас непрестанно пугают оранжевой революцией. Или революцией роз. Придет нехорошая Америка, даст денег предателям, они наймут общественные организации и спровоцируют Майдан, он же площадь Руставели, он же Манежная площадь. Мы немедленно потеряем суверенитет, и прости-прощай суверенная демократия. Поэтому давайте будем обращаться с российской демократией поосторожнее, а то еще неизвестно, куда заведет нас народное волеизъявление, в какие шовинистические и тоталитарные дебри. Присушим политический ландшафт, возьмем полный контроль над партиями, пожертвуем частью абстрактных прав ради конкретных дел. И проскочим на красный свет в пространство Золотого Миллиарда.

Однако ж в последние дни из той самой среды, которая производит все эти концепты, стали доноситься совсем другие песни. Высокопоставленный чиновник (чье имя всем известно, но сохраним дипломатическую формулу) объясняет западным политологам, что во внутреннем раскладе начинают побеждать силовики, что еще немного – и произойдет полный передел государственной собственности в их золотопогонную пользу, что даже «Роснефть», в которую властные либералы согласились закачать нефтяную собственность Ходорковского, ускользает из-под контроля и того гляди будет приватизирована. Сами догадайтесь кем. Вывод: вы, западные, нутка! Вместо того чтоб впрыскивать деньги в русскую оранжевую революцию, впрысните свой политический ресурс в принятие решений, выгодных России. Иначе получите здесь режим, с которым вовсе не захотите иметь дело.

Западники чешут западную репу. И не понимают, кому верить, кого слушать. Своих советников, которые давно уже объяснили им, что никакой оранжевой революции в России не будет. Потому что она уже была, в 1991 году, а сегодня на это ни у кого нет ни сил, ни желания. Или высокопоставленных чиновников, которые никогда прежде так откровенно о внутреннем раздрае не говорили. Между тем правы и советники, и чиновники. Их советники – в том, что никаких управляемых революций в России не будет. Наши чиновники – в том, что управленческая ситуация постепенно заходит в тупик. Когда люди власти начинают ненавидеть друг друга сильнее, чем их – совместно – ненавидит самая отмороженная оппозиция, дело плохо.

Но тут самое время задать важный вопрос либеральным чиновникам, которым стало невмоготу взаимодействовать с авторитарными силовиками. Скажите, пожалуйста, а разве могло быть по-другому? Если вы – в полном согласии с силовиками – прекращаете публичный политический процесс, то рано или поздно этот процесс возобновляется в болезненных формах, причем сразу на двух уровнях. Уличном и бюрократическом. В бюрократии, политически не контролируемой нацией, появляются свои контролеры – и силовики на эту роль подходят куда лучше, чем либералы. А улица искренне поверила, что все хорошо, что экономика растет, что наконец-то страной правит вменяемый, молодой, энергичный вождь, но при этом почему-то чувство недовольства никуда не делось. В ситуации открытой политической системы можно транслировать свое недовольство через голосование на выборах, снять его во время просмотра открытых телевизионных дискуссий («о, как он ему врезал!»). В закрытой системе раздвоенное сознание начинает искать внутреннего врага, виновника бед. И находит его в обнаглевшем кондопожском чечене. Действительно обнаглевшем, кто ж спорит.

У противной стороны есть очень серьезное возражение, от которого отмахиваться по крайней мере глупо. Кого вам наизбирает Кондопога, если открыть клапаны демократии? Пожалуй, что никого хорошего. Но в том и дело, что современные политтехнологии позволяют минимизировать кондопожский синдром, смягчить электоральный удар во время выборов. Но не позволяют распылить раздражение, которое копится, не имея выхода. Его распылять умеют только силовики. Присущими им методами. Вразмен на усиление своих властных позиций.

Когда мы выбираем между свободой и несвободой, мы выбираем не между раем и адом, а между меньшим риском – и большим. Почти все преимущества свободной общественной жизни мы за последние годы растеряли, а пороки закрытой системы – вот они, налицо. Пугали друг друга мифической революцией роз (которой, повторяю еще раз, у нас не будет) и пропустили вполне реальную угрозу уличного бунта. Или верхушечного вялотекущего переворота в составе элит. Не по будапештскому и не по таиландскому сценарию. По нашему, родному.

Революция розг. Переворот шипов.

Языковой национализм

На неделе между 25 сентября и 1 октября. – Челябинский суд приговорил сержанта Сивякова за издевательства над рядовым Сычевым к четырем годам колонии общего режима. – Рамзану Кадырову исполняется тридцать лет, и он сможет стать чеченским президентом. – А Еврокомиссия согласилась принять в ЕС Болгарию и Румынию.

Делюсь радостью. На выходные съездил в село Большое Болдино, где прежде никогда не был. Погода, к сожалению, была райская, сплошной багрец и золото; к сожалению – потому что трудно ощутить, какая тоска охватывала Пушкина, запертого холерой в этой равнинной скуке, лишенной Михайловских пейзажей и просторов, однозвучной, холодной, когда остается только пить – что делал народ, или писать – что делал Пушкин. Сегодня благодаря его трезвенности и невероятному трудолюбию продолжает существовать огромное село, районный центр, 5000 человек населения. Многие заняты в туристическом и околотуристическом обслуживании; селяне и селянки охотно пользуются местным брендом и продают на ярмарке кукурузу «пушкинскую», выжженные на березовых кругляшках портреты поэта, изображения всяческих русалок на ветвях и ученых котов. Пушкин – это местное нефтегазовое месторождение, литературная труба, по которой гонят болдинское вдохновение, и оно никак не иссякнет.

В Болдине проходил фестиваль «Живое слово», организованный известной тележурналисткой и продюсером Ниной Зверевой; ребята из региональных компаний съехались сюда, чтобы… чтобы что? Формально говоря, чтобы обсудить проблему языка современных медиа и выправить положение; при этом понятно, что за два-три дня ничего ты не выправишь, и за два-три года, а может, и за два-три десятилетия. Как изъяснялись наши политики на особом наречии, требующем сурдоперевода, так и будут изъясняться впредь (характерный пример: комментируя закон о защите языка, парламентарий бойко выговаривает следующую абракадабру: «Мы руководствовались желанием ввести четкие механизмы, регламентирующие последствия при нарушении государственного языка»). Как барабанили телерепортеры, выходя в прямой эфир: «буквально только что… буквально пять минут назад… буквально этим утром…», так и будут барабанить. Как путали радийщики «одеть» и «надеть», как делали газетчики по сто сорок ошибок в ста двадцати словах, так и будут. Про язык любимого Интернета вообще умолчим; отдельная песня.

Что же, затея Зверевой бесполезна? Как любил говаривать большой ценитель сложных языковых оборотов Егор Тимурович Гайдар, отнюдь. Когда исчезают империи, остается тяжелый осадок и у жителей метрополии, и у граждан колоний. У первых как будто что-то страшно важное отняли, вторым как будто что-то страшно важное не дали. Оставшись один на один со своей исторической судьбой, и те и другие начинают подсознательно – и при том лихорадочно – искать замену отнятому или недоданному. Как правило, находят в обостренном национализме. Первые раздраженно шипят: ах, вы от нас сбежали, чурки поганые? Не нравимся мы вам? Зато мы сами себе очень нравимся; вот какие мы! Вторые возмущенно отзываются: так вы наконец-то слезли с нашей шеи? Мы сейчас покажем городу и миру, как славно могли бы все эти годы жить без оккупантов; а ваши сородичи, оставшиеся на нашей территории, на своей шкуре почувствуют, что значит быть национальным меньшинством! Геть.

Неумеренные либералы тут же начинают бороться с болезненными проявлениями молодого, жгучего национального чувства и проповедовать всяческую дружбу народов и этнический нейтралитет. Все равны, все хороши, все приятные, смуглявенькие такие. Неумеренные державники, напротив того, охотно подливают масло в огонь: давайте, ребяты, вспомните о своих корнях, с кем воевали ваши предки, кого они мордой об стол возили, да любой забор в вашей деревне старше американской демократии, есть чем гордиться. С двух сторон те и другие сдавливают и без того уже помутненное национальное чувство, возгоняют его; одни – сражаясь с неизбежным и вызывая отторжение, вторые – доводя ситуацию до опасной черты, за которой кровь и катастрофа всеобщей ненависти. Примеры приводить не стану; они и так у всех на слуху, дня не проходит, чтобы новый случай насилия не был описан в газетах и показан по «ящику».