Шестнадцать надгробий. Воспоминания самых жестоких террористок «Японской Красной Армии» - Фусако Сигэнобу

ничего не замечают. Мне сходило с рук моё асоциальное поведение.

В то время женщин-фармацевток старались набрать на работу в аптеки. Обычно их брали в больницы выполнять чёрную работу. Я на это обиделась и сказала: фигушки! работать за гроши я не буду — лучше дальше буду горланить лозунги.

Потом я чуть не умерла, попав в больницу с передозом, но из вуза меня не выкинули.

Я мало занималась специфично феминистскими темами, решив, то борьба женщин возможна лишь как часть общей революционной борьбы.

Другими словами, я пришла к выводу, что борьба сама по себе универсальна, что борьба — это то, что значит жить как человек, и что невозможно влюбиться как женщина, не живя как человек.

Я думала, что в первую очередь нужно отрицать подчинение женщин. Эти мысли дали мне желание активно самоутверждаться и иметь независимость. Но такое мышление было чисто идеалистическим и ошибочным.

Также я ненавидела так называемую «свободную любовь».

После войны развелось много молодых девушек и женщин, которые норовили показаться раскрепощенными, но на самом деле жили ради мужчин, поклонялись им и во всем старались угодить. Они любили моду и косметику, а не классовую борьбу. Я презирала таких.

В итоге я поняла, что в по-настоящему равном обществе должно произойти возрождение древних феодальных норм верности и абсолютной любви. Убогие интрижки скучающих буржуазок должны уйти в прошлое.

Также в это время я увлеклась спиритизмом, японской и европейской магией и некромантией.

Марксистско-ленинская Фракция постепенно подыхала, но я сдаваться не собралась. Поэтому я плавно перетекла в коллектив ультрарадикального журнала «Набатный колокол», где агитировали за партизанскую борьбу.

* * *

Тем не менее, все эти мои рассуждения могутбыть не вполне понятны без знания тогдашнего контекста. Так что придётся погрузить читателя в хитросплетения левацкой политики того времени.

* * *

Председатель Японской социалистической партии Инедзиро Асанума произносил безобидную речь в Хибия (центр Токио), когда на трибуну выскочил молодой фанатик и набросился на него. На глазах у телекамер страны юноша вогнал меч глубоко в бок Асанумы, столкнувшись с шестидесятиоднолетним политиком, и повалил его на землю. Юноша был немедленно схвачен и оттащен толпой, а на сцене начался хаос.

Убийство Асанумы ультранационалистом Отоя Ямагути было запечатлено на пленке, хотя известность получил лишь один кадр. Какая-то нелепость сохраняется в фотографии Ясуси Нагао, запечатлевшей момент удара ножом Асанумы и сделавшей Нагао первым японским фотографом, получившим Пулитцеровскую премию. Очки жертвы, кажется, нелепо, невозможно балансируют на кончике его носа, бросая вызов гравитации. Он похож на незадачливого жертву трюка в стиле слэпстик. В то же время Ямагути застыл в момент яростной атаки; несоответствие с очевидной неуклюжей шутовской игрой Асанумы просто профанация. Точно так же на кадрах нет фонтана брызг крови, нет театральности. Где же смерть? Только с помощью воображения можно представить, что сделает с органами осколок бритвенно-острой стали, вонзившийся в тело.

Асанума был заметной фигурой во время борьбы в Анпо, предшествовавшей его убийству в октябре 1960 года. Он был известным социалистом, но не был особенно знаменитым или динамичным лидером. Возможно, он был странной мишенью для молодого фашиста, но, несомненно, легкой. Утверждая, что Асанума — предатель своей страны за дружеские контакты с Китаем и СССР, Ямагути планировал убить и главу ЯСП. Его насилие не было чем-то новым, он неуклонно развивался в этом направлении еще с прошлого года. Он был членом «Дай Ниппон Айкоку-то» (Великой японской патриотической партии) Бина Акао, одной из правых группировок, часто вступавших в столкновения с демонстрантами «Анпо», и имел богатый криминальный опыт: срывал радиопередачи о договоре безопасности, бросал дымовые шашки, нарушал границы, ранил полицейских, уничтожил табличку с информацией о петиции против «Анпо» и применял насилие.

Однако в силу возраста за предыдущие преступления он получил лишь условные сроки. Через три недели после того, как его повалили на землю и задержали на месте преступления, Ямагути покончил с собой в тюрьме, но не успел написать на стене: «Служение отечеству окончено на семь жизней. Да здравствует Его Величество Император». Однако, несмотря на всю свою гордыню, все, чего Ямагути добился в реальности, — это снятие с проката в Японии фильма «Ночь и туман» на тему Анпо, снятого левым режиссером (и одно время старшим членом «Дзэнгакурэн») Нагисой Кисимой.

Ямагути было семнадцать лет, он был ребенком солдата ультраправых. Лауреат Нобелевской премии Кэндзабуро блестяще понял одиночество таких экстремистски настроенных подростков. В своей повести «Семнадцать», опубликованной сразу после инцидента в Асануме в январе 1961 г., он описывает процесс совращения и становления мальчика-ультранационалиста и связывает его политическое пробуждение не с экономическими или социальными обстоятельствами, а с глубиной личностных заморочек. Его рассказчик нарциссичен и самовлюблен, его комплекс — это одновременно высшая форма эгоизма: его мир — это все, и мазохизма: ты — ничто по сравнению со своим лидером, высшим примером которого является император. От этого персонажа легко перейти к убийству. Националист из «Семнадцати» тоже, конечно, ровесник Ямагути, но в нем нет ничего гламурного. Напротив, его нарциссизм проявляется в аутоэротизме — он хронический мастурбатор. Это также порождает постоянный стыд и чувство физической ненависти к себе и своей неполноценности. Его апогеем становится эпизод, когда он обмочился на глазах у своих сокурсников.

После унижения он вместе с однокурсником отправляется на выступление известного правого в токийскую школу Синбаси. Его вдохновляет злоба и ненависть оратора, который, кажется, обращается непосредственно к нему. Он вступает в группу правых и, превратившись из изгоя в изгоя в школе, становится страшно уважаемым учениками и преподавателями. Его новая принадлежность к группе даже служит пропуском к потере девственности.

Правая социальность связана с сосуществованием с ненавистью к себе и сексуальной дисфункцией. В конце концов его наставник окрестил его, написав на его форме каратиста те же слова, что и в напутствии Ямагути. К этому времени он, несмотря на возраст или именно благодаря ему, становится закаленным ультранационалистическим головорезом. Он объявляет свое «индивидуальное Я» мертвым, как и весь эгоизм. Бросившись в уличные бои конфликта в Анпо, после гибели Мичико Канба он впервые испытывает оргазм от изнасилования.

Оэ, левый писатель и антиимпериалист, получал письма с угрозами в свой адрес, а его издатель был вынужден принести извинения. Продолжение романа так и не было переиздано из-за боязни репрессий.

Анпо продемонстрировал нечто новое для Японии — объединенный политический гнев населения, который в значительной степени носил левый оттенок, но также всколыхнул и вывел на первый план то, что, как многие надеялись, умерло в 1945 г.: ультранационализм. По мере того