Фрейд - Питер Гай

Дружба Фрейда с Флиссом крепла очень быстро, что необычно для возраста, когда доверительные отношения формируются медленно и иногда десятилетиями сопротивляются близкой дружбе. Первое письмо Фрейда Флиссу в ноябре 1887 года служит ярким свидетельством взрыва чувств, которые он изо всех сил старался скрыть. В нем Фрейд обращается к Флиссу «Глубокоуважаемый друг и коллега!» – Verehrter Freund und Kollege! В 1888-м он превратился в «глубокоуважаемого друга» – Verehrter Freund, а двумя годами позже был уже «дорогим» или даже «дражайшим другом» – Liebster Freund. Так Фрейд предпочитал обращаться к Вильгельму вплоть до лета 1893 года, когда поднял планку до «возлюбленного друга» – Geliebter Freund. К тому времени они уже больше года как перешли в своем общении на интимное du (ты), тогда как в обращении к фрау Флисс Фрейд употреблял официальное Sie (вы).

Именно в этот начальный период зависимости Фрейда от своего «второго «Я» из Берлина он испытывал все большее разочарование в существующих методах лечения неврозов. «В период времени между 1886 и 1891 годами, – вспоминал впоследствии основатель психоанализа, – я мало занимался научной работой и почти ничего не опубликовал. Все мое время отнимала новая профессиональная деятельность, с помощью которой я старался материально обеспечить существование свое и своей быстро увеличивавшейся семьи». Это были слишком суровые условия для инкубационного периода, когда Фрейд закладывал основы своей революции. Перевод книги Бернхейма о гипнозе и поездка в Нанси в 1889 году стали ступенями его самообразования как психотерапевта.

Даже работа об афазии, его первая книга, опубликованная в 1891-м и посвященная Брейеру, в определенной степени указывает на растущее увлечение Фрейда психологией. Работа «К вопросу о трактовке афазии» – это великолепная монография по неврологии, однако среди многочисленных, тщательно подобранных цитат известных специалистов Фрейд многозначительно поместил высказывания философов, таких как Джон Стюарт Милль, и психологов, например Джона Хьюлингса Джексона. Критикуя доминировавшие в то время взгляды на это странное семейство речевых расстройств, он описывал себя, с некоторым смущением, как «в некоторой степени обособленного». Зигмунд Фрейд начал превращать чувство одиночества в свою отличительную черту. Книга «К вопросу о трактовке афазии» фактически является ревизионистской. Попытка Фрейда «пошатнуть удобную и привлекательную теорию речевых нарушений» сводилась к включению в клиническую картину психологического элемента. В соответствии с тенденцией того времени приписывать психические явления физическим причинам другие специалисты практически не сомневались, что афазические нарушения речи или восприятия должны обусловливаться конкретными, локализованными поражениями мозга. Фрейд же, наоборот, выступал за признание того, что «в афазии было переоценено значение [физиологической мозговой] локализации и что мы вправе снова задуматься о функциональных состояниях речевого аппарата». Окруженный неврологами, Фрейд начал искать «психологические причины психологических явлений».

Он без особого энтузиазма продолжал применять гипнотическое внушение при лечении своих пациентов и зимой 1892 года опубликовал небольшую статью, в которой кратко описывается один из успешных случаев. «Очевидно, что тот, кто хочет зарабатывать на жизнь лечением нервных больных, – впоследствии сухо отметил он, – должен уметь сделать для них что-то практическое». Фрейд считал традиционный метод лечения неврастении – посредством электротерапии, которую он тоже практиковал, – еще более неудовлетворительным, чем гипноз, и в начале последнего десятилетия XIX века с явным вздохом облегчения «забросил электрический прибор».

Письма Фрейда тех лет намекают на более перспективные инновации, особенно на практически беспрецедентное внимание к возможному влиянию сексуальных конфликтов на неврастению. В начале 1893 года его догадки превратились в твердые убеждения. В одной из своих подробных записок, которые он присылал для рецензии Флиссу на протяжении многих лет, Фрейд прямо предупредил друга, чтобы тот не показывал рукопись молодой жене: «Тот факт, что неврастения часто является следствием аномальной сексуальной жизни, может показаться общеизвестным. Однако утверждение, которое я намерен сделать и проверить с помощью наблюдений, заключается в том, что отклонения в сексуальной жизни составляют единственную необходимую причину неврастении». Фрейд не исключал наследственную предрасположенность как одну из причин, но настаивал на том, что «приобретенная неврастения» имеет сексуальные причины: истощение, вызванное мастурбацией, или coitus interruptus[41]. Женщины, в подспудной чувственности которых Фрейд не сомневался, казались относительно невосприимчивыми к неврастении, но, когда они страдали от этой болезни, ее причины были такими же, как у мужчин. Из всего этого Фрейд делал вывод, что неврозы вполне можно предотвратить и полностью вылечить, поэтому задача врача полностью смещается в область профилактики.

Вся записка демонстрирует необыкновенную уверенность в себе и отражает интерес Фрейда к социальным последствиям невроза: уже в эти годы он видит себя целителем общества. Здоровая сексуальность, утверждал он, требует предотвращения венерических заболеваний и, как альтернативы мастурбации, свободных половых связей между не состоящими в браке молодыми мужчинами и женщинами. Отсюда потребность в контрацептиве, превосходящем кондом, который нельзя назвать ни надежным, ни удобным. Записка читается как стремительный набег на вражескую территорию; в работе, которую в то время Фрейд писал вместе с Брейером, «Исследование истерии», эротический аспект снова отступает в тень. Читая эту книгу, как впоследствии с неприкрытым сарказмом заметил Фрейд, «трудно догадаться о том, какое значение имеет сексуальность для этиологии неврозов».

Несмотря на то что книга «Исследование истерии» была опубликована только в 1895 году[42], самый первый из описанных в ней случаев, историческая встреча Брейера с пациенткой, которую он назвал Анной О., относится к 1880-му. Считается, что именно этот эпизод сыграл главную роль в зарождении психоанализа: он побудил Фрейда упорно приписывать авторство нового направления не себе, а Брейеру. Вне всяких сомнений, Брейер заслуживает почетного места в истории психоанализа; познакомив своего молодого друга Зигмунда с удивительным случаем Анны О., он способствовал появлению у него таких странных идей, с которыми сам не был готов иметь дело. Один из таких доверительных разговоров состоялся душным летним вечером 1883 года. Сцена, которую Фрейд описывает в письме к невесте, свидетельствует о естественной близости двух друзей и об уровне их профессионального общения. «Сегодня был очень жаркий, самый мучительный за последнее время день. От изнеможения я словно впал в детство. Потом заметил, что валюсь от усталости, и пошел к Брейеру; а возвратился поздно. У него болела голова, и он, бедняга, принял соль салициловой кислоты. Первое, что он сделал, – отправил меня в ванну, откуда я вышел помолодевшим. Первая мысль, после того как воспользовался его гостеприимством, была о тебе: будь моя Мартхен здесь, она одобрила бы мой визит». Конечно, могут пройти годы, пока это случится, однако он не теряет надежды. «Затем, – возвращается Фрейд к своему рассказу, – мы, без пиджаков, поднялись наверх (я пишу в домашнем халате), сели ужинать, и начался длинный медицинский разговор об отклонениях, морали интимных отношений и нервных болезнях». Беседа принимала все более доверительный характер, и в конечном счете предметом обсуждения снова стала подруга Марты, Берта Паппенгейм. Именно эту пациентку Брейер обессмертил под псевдонимом Анна О.

Брейер узнал об этом интересном случае истерии в декабре 1880 года, начал лечить женщину и наблюдал за ней в течение полутора лет. В середине ноября 1882-го он впервые рассказал Фрейду об Анне О. Затем, жаркой летней ночью следующего года, как писал Фрейд невесте, Брейер поведал о Берте Паппенгейм «некоторые вещи», которые он, Зигмунд, сможет повторить Марте только после того, как они поженятся. Приехав в Париж, Фрейд пытался заинтересовать этим случаем Шарко, но мэтр, вероятно убежденный, что его собственные пациенты достаточно необычны, не проявил к нему никакого интереса. Тем не менее Фрейд, заинтригованный Анной О. и разочарованный терапевтическим воздействием гипнотического внушения, снова обсудил ее случай с Брейером. Когда в 1890 году два специалиста по нервным болезням объединили свои работы по исследованию истерии, Анна О. заняла в них почетное место.

Одна из причин, почему Анна О. была такой образцовой пациенткой, заключалась в том, что бо2льшую часть творческой работы молодая женщина проделывала сама. С учетом того, какое значение Фрейд впоследствии будет придавать умению слушать, совершенно естественно, что пациентка должна была внести почти такой же вклад в создание теории психоанализа, как ее лечащий врач Брейер или, если уж на то пошло, теоретик Фрейд. Четверть века спустя Йозеф Брейер справедливо отмечал, что лечение Берты Паппенгейм содержало «зародыш всего психоанализа». Однако именно Анна О. сделала логические открытия, и именно Фрейд, а не Брейер, усердно культивировал их, пока они не дали богатый и неожиданный урожай.