Начало пути (СИ) - Старый Денис

— Если так Вам будет угодно, — отвечала Агафья.

— Угодно, — говорил я, так же чувствуя неловкость.

Но нельзя. Вот чую, что не стоит давать волю своим желаниям. Хотя один момент нужно обязательно выяснить, как бы это неудобно не звучало.

— Ты девица? — набравшись решительности, спросил я.

Да, вопрос звучал, словно у девушки в будущем при знакомстве спросить, как она относится к разврату, при этом просветив, что разврат — это когда один раз в рот, два раза в зад. Пошло? Неуместно? Такая шутка прогонит более-менее нормальную девушку, даже при условии, что для нее озвученный разврат лишь разминка перед основными упражнениями.

Но знать про девственность крайне важно. Это тот барьер, через который переступать нельзя, или по крайней мере имеет большие последствия для жизни девчонки. Если она девица, то даже думать не следует о чем-то, даже если я и такой себе важный. Хотя до действительно важного мне еще очень далеко.

— Да, господин учитель, — сказала Агафья и превратилась в помидор, ее лицо покрылось нездоровой краснотой.

— Не смущайся! От тебя только то, что делают слуги, а спать станешь в другой комнате. Утром чай или кофе, вареные яйца, каша, обед с мясом, лучше телятина или курица, ужин творог. Если продукты нужны, да и вообще, стоит обращаться к управляющему Николаю Игратьевичу Тарасову, он поспособствует. Ну об этом после. Я буду много работать и ночью, но ты можешь в это время спать, мешать сильно не стану, — озвучивал я условия общежития.

Интересно, а чего хотел добиться Куракин, направляя миловидную девицу ко мне? Или тут без умысла, все так поступают и мне, как молодому мужчине предлагают не страдать отсутствием женского внимания? Или это вообще не инициатива князя, а его дворецкого Ивана? В любом случае, я не должен совращать Агафью уже потому, что не хочу идти на поводу у кого бы то ни было.

Но проблема остается. Я был в будущем весьма привередлив к женщинам. Почему бы и нет? Выглядел всегда подтянутым, образован, коммуникабелен и изобретателен в общении. А еще я обладал очень сексуальным атрибутом для мужчины — толстым… кошельком. Но тут, в этом времени, еще немного, и я начну засматриваться и на дородных баб-вдовушек. Знаю, такие в имении в наличие.

— Как скажете, господин учитель, — отвечала девушка уже почти избавившись от покраснений.

— Так и скажу, — пробурчал я и отправился умываться.

Было бы хорошо истопить печь, нагреть воды, но вот коробило приказывать сделать эту работу появившейся служанке. Как-то мужская это работа. А тот слуга, что периодически приходил ко мне для таких работ, отчего-то сегодня не явился. Вероятно, что на Агафью и должна лечь и тяжелая работа.

Стук в дверь прервал мои терзания.

— Дозволите, господин учитель, открыть? — деловитым тоном спросила Агафья.

— Открой! — брякнул я не решаясь снимать рубаху, чтобы обмыться.

— Приказано мне следить тута за печью, да водой и всем, что потребно, — отвечал вошедший мужик, после глубокого поклона.

Агафья встала и загородила проход собой, не впуская мужика. Она еще и мой охранник!

— Вот и следи! Холодно тут, да и вода нагретая должна быть утром и вечером. Еще найди какую бочку, или еще что, чтобы я мыться мог, — приказывал я, вживаясь в роль барчука.

С завтрашнего дня начинаю плотные тренировки, потому и нужны условия для гигиены. Не являться же мне пред светлые очи князя вонючим? А так, все готово: подобраны бревна, чтобы работать с утяжелителями, камни, поставлена деревянная перекладина и брусья. А еще Северин будет давать мне азы сабельного боя, ну а я ему рукопашного. Это мне сложно продемострировать то, или иное упражнение, или комбинацию, но я немало знаю, как это нужно делать. А растяжку, силу наработаю, как и укреплю связки и мышцы.

Глава 8

Глава 8

Базыль

5 апреля 1795 года (Интерлюдия)

Франсуа Бартелеми сидел за столом и смотрел на прусскую делегацию, возглавляемую Карлом Августом фон Гарденбергом. По лицу этого уже не молодого мужчины, одного из видных членов Конвента, изворотливого французского политика, смене политических взглядов которого мог позавидовать даже Змей Толеран, нельзя было сказать, смеется ли он, насмехается ли или вовсе грустит. Мимика Бартелеми неизменно была таковой, будто он смеется над своими собеседниками и оппонентами.

На самом деле, Франсуа был столь истощенным и утомленным, что сил на радость и веселье не было никаких, несмотря на то, что повод был более, чем значимым. Сегодня он смог, наконец, добиться сепаратного договора с Пруссией, чем расстроил антифранцузскую коалицию.

Франция не может сейчас воевать, слишком много внутренних проблем накопилось, решать которые не получается, в том числе из-за войны. Противостояние антифранцузской коалиции заставляло использовать ресурсы на войну. А территориальные французские приобретения никак не покрывали расходы.

Париж голодал, крестьяне отказывались поставлять продовольствие в крупные города, разбойничьих банд развелось во всей Франции столько, что даже усиленному отряду перемещаться от одного города к другому стало не безопасно. А еще во Франции процветает замена одних жизненных нарративов на другие, но неизменно с критикой любой религии.

Гильотины не успевают отмывать от крови, но Франция наступает. При всей скудности имеющихся ресурсов французские войска после того, как два года назад корсиканский коротышка выбил англичан из Тулона, идут только вперед, и никакие коалиции не могут остановить революционный напор французов. Эта точка зрения для французских газет, но Бартелеми имел свое видение проблемы, оттого и приложил максимум сил, чтобы выбить Пруссию из антифранцузской коалиции.

— Вихорд, он над нами насмехается? — спросил у прусского фельдмаршала Мёллендорфа князь фон Гантенберг.

— Я не знаю, — отвечал семидесяти однолетний рослый, мощный прусский военачальник, начинавший служить еще при славных днях Фридриха Великого.

— Это все русские и австрийцы. Это они, коварные предатели, — князь фон Ганденберг сказал не в тему.

На самом деле все в прусской делегации искали оправдание своему, по сути, бесчестному, поступку. Никому и никогда не нравится ощущать себя подлецом. Поэтому подлецами и мерзавцами будут все вокруг. Кто угодно виноват, но только не сам виновник. Маньяк объяснит свои зверства тем, что это общество его не понимало, либо женщины все поголовно — жалкие существа, не достойные жизни. Взяточник не признается в том, что получал незаконные средства на сладкую жизнь и подарки любовнице, но обвинит в своем поступке либо того, кто настаивал на взятке, либо общество, в котором берут все и только лишь он, получается, жертва.

Так и прусаки. У них виновата Россия, Австрия, но точно не справедливые и честные подданные Бранденбургского правящего дома.

— Я согласен с вами, князь, — фельдмаршал Мёллендорф поддержал фон Ганденберга. — Как могли они окончательно делить Польшу без нас?

И ведь оба знали, что сепаратные переговоры в обход всем обещаниям и интересам союзников по антифранцузской коалиции начались еще в июле прошлого года, когда окончательным решением о третьем разделе Речи Посполитой даже «не пахло». Напротив, Россия была озадачена подавлением польского восстания во главе с Тадеушем Костюшко. А пруссаки всеми своими эмоциями болели за Суворова, чтобы тот победил конфедератов и Пруссии не пришлось участвовать в расправе над поляками.

Не так легко давались победы прославленному Александру Васильевичу Суворову. Поляки сражались отчаянно и не так, чтобы неумело. Немало русских солдат погибло в стычках с восставшими. А Пруссия в это время лишь говорила о приверженности союза с Россией, но уже вела переговоры с Францией.

Не удивительно, что такой демарш не был не замечен в Петербурге. И Пруссию не пригласили к дележу последнего куска польского пирога. При этом, самого раздела еще не случилось, как и не все конфедераты выбиты. Некоторые небольшие группы польских бунтарей все еще скрываются и пытаются перейти к партизанским действиям.