Утоли мою месть, пуля - Алексей Макеев

Потом стало холодно, от озноба только зубы не лязгали, зато лампу снова включили. И светила она серо-синим мутным светом, причем одновременно со всех сторон. А еще через пару минут стало понятно, что не лампа это, а сумерки вползли в окно и растеклись по палате, только неясно – утренние сумерки или вечерние. Зато окно хорошо видно, оно близко, можно до жалюзи дотронуться, если руку влево протянуть. Только делать это неохота, совсем неохота, лучше просто так лежать и смотреть на нечеткие контуры сине-белых полос на сизом фоне. И все бы ничего, если бы не холод, он пробирал до костей, Илье в полусне казалось, что от его дыхания поднимается пар. Он шевельнулся, зашарил руками вокруг себя, пытаясь найти одеяло или что подобное, чем можно накрыться, приподнялся над подушкой и почти пришел в себя от боли внизу живота. Но уже не рвущей, острой и нестерпимой, от которой невозможно не заорать, – от тупой, тягучей и очень короткой: стоило лечь обратно, как стало легче. И теплее – от напряжения он даже взмок, зато почти полностью пришел в себя. Осмотрелся, осторожно поворачивая еще гудящую голову, несильно тряхнул ею, чтобы избавиться от марлевой «занавески» над правым глазом, но неудачно. Край повязки закрывал и бровь, и часть века, так что разглядывать палату пришлось из-под «козырька». Комната небольшая, окно во всю стену, между ним и кроватью столик, а также что-то типа шкафчика медицинского назначения. Сверху – из-за «козырька» над глазом не видно – свисает трубка, тянется к правой руке и заканчивается утопленной в вену иголкой. Дальше стена со встроенным шкафом, уже из светлого дерева, дальше дверь, она приоткрыта, в щель между створкой и косяком проникает полоска света из коридора. Дальше еще одна дверь, в санузел, надо полагать. Дальше…

Дальше от созерцания палаты пришлось отвлечься, дверь в коридор распахнулась, и в палату вошли двое, остановились рядом с кроватью. Илья снова попытался сесть, но немедленно поплатился за резкое движение и тупой головной болью, и резанувшей по животу справа и вверх. Кто-то взял его за плечи и решительно уложил назад.

– Пока вам лучше не двигаться. Во-первых, еще не прошел наркоз, а во-вторых, швы могут разойтись. Плюс сотрясение мозга и перелом двух ребер требуют покоя. Я к вам попозже зайду… – Голос хирурга стал тише, перешел на шепот, Илья не смог разобрать ни одного слова. Зато отлично слышал и шорох подошв по полу, и негромкий острый стук, едва не вызвавший новый приступ тошноты. Повернул голову – точно, она здесь, его ночной кошмар в чистом виде. Длинная, тощая, на голове не волосы – кусок савана, и сама вся в белом – стоит, на шпильках качается, словно ее ветром мотает, губищами шлепает. И рядом еще кто-то, тоже в белом, только и ростом пониже, и потолще. И волос на голове поменьше, а седые кудрявые остатки тщательно разложены вокруг черепа, глаза узкие, пухлые губы поджаты. Смотрит, как кот на попавшую в мышеловку мышь, и говорит хоть и тихо, но хорошо знакомым голосом, что неудивительно – даже Илья при своем отвращении к зомбоящику, если по необходимости все же включал его, частенько нарывался на эту говорящую (преимущественно о политике и экономике) голову.

– Как вы себя чувствуете? Три часа назад вам сделали операцию, врач сказал, что все прошло благополучно и что на восстановление вам понадобится месяц. Я все оплачу, в том числе и ваше молчание, если вы обещаете мне придерживаться удачно придуманной вчера версии с огнестрелом. Огласка мне не нужна, Эльвире тоже, она и так переживает, всю ночь из-за вас не спала…

«Из-за меня, значит… Ты машину своей бабе купил, права купил, а ездить не купил…» Спорить и вообще ворочать языком не было сил, Илья осторожно кивал и мечтал только об одном – чтобы посетители поскорее убрались отсюда и оставили его в покое. Снова навалилась сонливость, голова стала тяжелой, заныла рана, и захотелось пить. «Идите уже отсюда!» Пришлось негромко застонать, и блондику-губошлепа сдуло за дверь, ее муж оказался нервами покрепче и свалил только после того, как Илья заплетающимся языком пообещал ему всю оставшуюся жизнь рассказывать каждому первому встречному, что его подстрелил «известный телеведущий». На том и расстались, «говорящая голова» подтвердила свою готовность оплатить все издержки по лечению пострадавшего и засим свинтила, но покой длился недолго. Через пару минут тишины в палату вернулся врач, зажег свет, Илья зажмурился и отвернулся. Врач уселся на стуле рядом с кроватью и скинул с пациента одеяло. Илья заставил себя приподняться, посмотрел на аккуратную белую повязку внизу живота, поежился от холода – здесь не жарко, а он лежит, как и положено больному, в одних трусах.

– Одежду вам найдем, – обнадежил его врач. – Господин, с женой которого вы вчера… столкнулись, перевел на счет клиники достаточно средств. Гардероб от Армани не обещаю, но выйдете вы отсюда в приличном виде.

– Вы очень любезны. – Илья не сводил с повязки глаз, потом тронул бинт над бровью и поморщился от боли. Вчера он даже не почувствовал ее, когда головой лобовое стекло прошибал, зато сегодня голова все сильнее напоминала о себе. Как и левое бедро, по которому расползался огромный черно-фиолетовый кровоподтек.

– Кость цела, – успокоил врач. – Рентген мы вам сделали, томографию попозже, а сейчас лежите, отдыхайте. Поесть вам принесут.

Илья набросил на себя одеяло и смотрел на врача. Выглядел тот неважно – бледный, глаза красные, губы вроде как даже с отливом в синеву. С чего бы это? А тот поерзал на стуле, запустил руку в карман халата, извлек оттуда что-то мелкое и положил поверх одеяла Илье на грудь.

– Что это? – Он смотрел на крохотный бесформенный комочек металла и сообразил уже до того, как прозвучал ответ:

– Пуля. Остановилась в нескольких сантиметрах от печени. Еще немного – и вы бы до нас не доехали. Мои поздравления.

– Спасибо. – Илья взял сплющенный кусочек свинца, сжал его кончиками пальцев, поднес к глазам. В этот раз смерть остановилась на полдороге, и что ее остановило – то ли сам дернулся вчера, в подвале, почуяв неладное, то ли у стрелявшего рука дрогнула. Второе – вряд ли, не таких правил люди, не так воспитаны и не там. «Голову твою. На блюде со льдом…» Средневековьем попахивает. У Меркушева действительно с башкой проблемы. «Интересно, шизофрения – это наследственное заболевание? Могли оба брата Меркушевы страдать от этой дряни или «повезло» только младшему, Вадиму? Спросить, что ли?» Илья глянул на врача. Тот нахохлился на стуле и походил на сову – такой же тревожный, взъерошенный, смотрит серьезно и настороженно, словно ждет чего-то. «Нет, вряд ли он в психах разбирается, хирург в головах не шарит, если только не сотряс или не ринопластика». Илья положил пулю на тумбочку, посмотрел на врача. А тот только и ждал этого момента, выпрямился, наклонился к Илье и проговорил вполголоса:

– Еще один момент. Дня через два вы сможете выйти из палаты, более того, вам придется это сделать, чтобы спайки не образовались. Так вот, здесь, кроме вас, есть еще пациенты, с кем-то из них вы будете общаться. Это нормально, естественно, обычно больные любят рассказывать друг другу о своих болезнях. Правда, для нашей клиники это не совсем верно, но дела это не меняет. Так вот, если вас кто-то спросит, поинтересуется, по какому поводу вы тут оказались, то прошу, – Илье показалось, что добрый Игорь Александрович сейчас заплачет, – отвечайте, что вам делали абдоминопластику живота. Вам же все равно, что отвечать, правильно? Повязка на животе ни у кого не вызовет подозрений, операция это рядовая, почти что косметическая, многие по три-четыре раза делали. А повязка на лице – старый шрам убирали. Хорошо? – Врач с надеждой смотрел на Илью.

– Абдоминопластика, – повторил тот. – Мне все равно, как скажете. А что это? Ну, чтобы в курсе быть. От чего ее делают? Грудь – понимаю, нос – тоже, а живот?

– Показаниями к абдоминопластике являются избытки кожи и подкожной клетчатки передней брюшной стенки, которые не могут быть удалены другими способами и методами. Например, диетой, физическими упражнениями, липосакцией… – принялся перечислять врач, но Илья остановил его:

– Спасибо, я все понял. Можно, я посплю?

И отрубился, едва за врачом закрылась дверь палаты.

В общий коридор он вышел через двое суток, натянул на себя что-то вроде просторной пижамы и, прижимая ладонь к правому, занывшему от резких движений боку, двинулся на прогулку. Двери, двери, все плотно закрыты, за ними тишина, лишь кое-где слышится музыка или раздаются приглушенные голоса. «Общаться… – Илья брел к концу коридора навстречу встревоженной женщине в белом. – С кем тут общаться, вымерли все. Кому я нужен…» Он улыбнулся медсестре, отмахнулся от помощи и вышел в холл. Посидел в кресле, передохнул и поплелся к входной двери, уселся на скамейку у входа, подставил солнцу лицо. Тепло как, а ведь еще только середина мая, но травка вовсю зеленеет, птички поют, цветы благоухают. Словно и не в Москве, а в сотне километров от мегаполиса оказался, на богатой старой даче. Причем совершенно пустой, ни одной живой души на горизонте. Хотя нет – показался кто-то в белом и пропал за кустами, наверное, из персонала кто-то. Тоже, что ли, пойти пройтись, палата уже осточертела до невозможности. Как и мысли – они грызли не хуже боли в простреленных мышцах, Илья уже несколько раз всерьез собрался вызвать медсестру и попросить у нее снотворное, но пока обходился. Он поднялся на ноги и, прихрамывая на правую ногу и прижимая ладонью повязку на животе, поковылял по чисто выметенной дорожке в сторону яркой клумбы и скамейки за ней. Так и полз минут сорок с лавки на лавку; посидит, дух переведет и дальше к цели – резной крыше деревянной беседки рядом с небольшим прудиком. И рыбы в нем, похоже, навалом, даже отсюда плеск воды слышится, словно карпы или сазаны хвостами бьют и резвятся, потому как брачный сезон в разгаре. Странно, что лягушек не слышно, весна без их концерта не весна…