Идет охота на "волков" - Геннадий Астапов

Самолет дрогнул и раскололся пополам, половинки, кувыркаясь и теряя выпадающих людей — падали на Землю, туда, где мифический рай инопланетянам. И аким выпал из кресла, на немыслимой скорости задыхался и бултыхал конечностями в плотном воздухе. От ужаса он орал и закрывал залитые слезами глаза. Толчок!

— Господин! А, господин! — Козыбаева толкали в грудь. — Господин! Уберите ноги с прохода!

Открыл заплаканные глаза — стюардесса разносила обед. Что это?! Проклятье! Опять тот самый сон, который мучает его в самолетах! Один и тот же сон много лет! Назад придется ехать поездом, пароходом, машиной, на верблюдах, черт возьми, на ослах! Только не самолетом! Нет! Это было в последний раз!

Он убрал ноги, освободил проход и посмотрел на Жанат. Она до сих пор тихонько похрапывала, свесив голову на грудь. Пришлось её растолкать к обеду, или вернее к ужину, за бортом было темно. Давали румяных цыплят табака, сыр с колбасой, кофе, булочки и по одному яйцу. Вполне хватало заморить червячка и убить полчаса остановившегося времени. Козыбаев с Жанат не спеша поели, прибрали крошки и сдали посуду.

Затем Козыбаев сходил в туалет, потолкался в очереди, ополоснул лицо, чтобы не спать и вернулся на свое место.

— Жанат Мухамет-кызы, ты перед отъездом — с комиссией проверяла областную больницу. С результатами я ознакомился, а забыл спросить, как там «Ынтымак LTD», достраивает объект? Когда я к ним заезжал — работ оставалось немного.

— Почти закончили. Сейчас завозят оборудование. — Жанат широко зевнула и смущенно прикрыла рот салфеткой. Её опять начинало клонить ко сну. — Красивую пристройку сделали, просторную, светлую.

— Да. Эта фирма для нас находка. Правда, инцидент вышел с наркотиком, дело тут темное… Не верится мне, что Муратидзе имеет к нему отношение. Видела, какие у неё честные глаза? — засмеялся аким. — Скорее всего, действительно, за спиной фирмы действовали полицейские, и запугали экспедитора. Это очень удобно! Ну, наверное, и Мурка эта не без греха? А кто сейчас без греха? Ай! Прокуратура с КНБ разберутся. Главное для нас, чтобы вкладывали деньги в экономику, строили, развивали инфраструктуру, открывали новые предприятия и платили налоги.

Козыбаев говорил, а Жанат была далеко, он с сожалением посмотрел на её подрагивающие веки и снова достал газеты.

Опять какой-то туман. Будут строить атомную станцию на Балхаше, или нет? Информация противоречивая, а правительство молчит. Наверное будут, не смотря на протесты зеленых. Мало значит, было Семипалатинска. Тысяча лет пройдет, а земля останется негодной. Срок службы атомной станции — двадцать, тридцать лет. Потом тысячелетиями необходимо за ней присматривать, держать штат, охрану и прочее. В чем же выгода? Выгода сиюминутная, она имеется, если не заботиться о будущем. Ну, хорошо, построили станцию, энергии избыток, вокруг понаделали заводов, фабрик, промышленность развивается, сокращается безработица, увеличивается уровень жизни. Через тридцать лет что делать? Куда девать созданную инфраструктуру? Закончится энергия, нужны будут деньги на захоронение отходов, на консервацию станции, на выплату пенсий, на зарплату, остановятся заводы и фабрики. Строить новую атомную? При таком коротком сроке службы вскоре можно будет всю страну изгадить радиоактивными экскриментами.

А правительство молчит. Туман, туман… Туман или дым? Нет — дым. Где то загорелась электропроводка, едкий, удушающий дым стелился по самолету, начиналась паника. Громко завыли женщины, дети…

Козыбаев вздрогнул и испуганно открыл глаза. Пассажиры занимались кто чем: читали, переговаривались, шутили, спали, в туалете украдкой курили. Да что же это такое!? Проклятые часы, стрелки умерли на половине девятого!

Он встряхнул часы, прислушался — работали исправно. Половина девятого. Встал, постоял, сделал два приседания и снова сел.

Лучше всего путешествовать на машине. Смотришь в окошко, изучаешь природу, любуешься ландшафтами — наслаждаешься. Захотел остановиться — остановился, захотел поехать — поехал. Конечно, и там случаются неприятности, но там все же ты на земле.

— Внимание! Внимание пассажирам! Самолет захвачен, всем оставаться на местах! — донеслось тревожное до Козыбаева.

«Ну вот! Опять начинается!»

Устало вытер жирную пленку с лица и открыл глаза. В нескольких шагах от него, расставив ноги, стоял мужчина азиат, за поясом торчал нож, в руке зажал гранату. Был он в сером костюме, на вид лет тридцати, с усами, опускающимися ниже рта, с родинкой возле носа. Граната черным блеском притягивала взгляды пассажиров и стюардесс.

— С места не вставать! Не переговариваться! — он оглянулся к стюардессам. — Вызовите пилотов! Я сказал вызвать пилотов! Быстро!

Вскоре из кабины выбрался командир корабля в синей форме при галунах.

— Стоять! Не приближаться! Взорву самолет! — террорист вытянул волосатую руку и потряс гранатой. — Курс на Багдад! Если не хотите умереть — меняйте курс!

Командир мягко возразил, стараясь не делать резких движений.

— Там война. Американцы закрыли небо над Ираком.

— Прорвемся! Меняйте курс!

— Послушайте, не горячитесь. Мы повернем куда скажете, но какой резон умирать от американской ракеты?

— Не рассуждать! — террорист яростно рванул чеку гранаты. — Я сказал! Менять курс! На Багдад! Быстро!

Командир послушно попятился назад. Через несколько минут лайнер накренился, выполняя поворот.

Тихо всхлипывали женщины и дети на местах, ревела Жанат, кусая губы, схватившись за ногу акима и забыв субординацию. Кто-то просился в туалет, ему приказали мочиться под себя, в передних рядах проснулся грудной ребенок и долго, безутешно плакал, пока мать не сжалилась и, оголив белую набухшую сиську, не сунула ему в рот.

Козыбаев врос в кресло. Граната привораживала, гипнотизировала. Чека выдернута. Сколько пройдет времени до взрыва, если её бросить? Пять секунд. А сколько он сможет вот так держать её? Пока не устанет рука. Потом можно осторожно переложить в другую. Смертник попытался выровнять застывшие ноги и повернуть онемевшую шею.

— Сидеть! Не двигаться! Взорву!

По динамикам объявили, что самолет летит в Багдад, просили соблюдать спокойствие и выдержку. Через полтора часа они приблизятся к границе Ирака, за бортом температура такая-то, в Ираке такая-то.

Явственно проявился контур зеленого человечка с поясом шахидов — на летающей тарелке. И образ американского летчика, большим пальцем тыкающего в землю.

Зеленый человечек чиркнул зажигалкой и закурил, управляясь одной рукой, во второй была зажата их общая смерть. Так странно! Стоит ему разжать пальцы, и сотня человек отправится в преисподнюю. Да нет там ничего! Ни рая, ни ада! Пустота! И пустоты нет, потому, что нет там сознания! А человечек этот не был ни наглым, вопреки сложившемуся образу из прессы, ни развязным, ни болтливым, ни обкуренным и ни пьяным. Он был решительным. Он собрался воевать с янки. Или погибнуть в самолете и искать лучшей доли в иных мирах. Необходимо совершить святое дело, угодить Всевышнему: отобрать жизни у других людей. А есть ли цена этих жизней? Он мог бы погибнуть сам, разжав кулак — одна цена. И произвести умножение жизней на сто — а цена та же. И средство достижения цели одно на всех: маленькая, но увесистая железная штучка. Да зачем Всевышнему эти жизни, если именно Он их и подарил! Говорят ведь — дареное не дарят?! А может, все сложнее? Не Всевышнему жизни нужны, а Дьяволу? Один дарит, другой — отбирает. Кому тогда служит зеленый человечек? Он искренен в заблуждениях, он истинно верующий, он хочет забрать с собой сто человек. В рай, или ад? В пустоту! В ничто! В безмолвие! В ледяную невесомость!

Козыбаев видел, как затягивается сигаретой человечек, как, сузив глазки, быстро шнырял ими по сторонам, готовый на все. И дождавшись, когда он в очередной раз заглотил порцию дыма — не помня себя — ринулся на него. Доли секунды растянулись в вечность. Он смотрел на себя со стороны — как в фильме с пониженной скоростью: перебирали шаг и спотыкались ватные ноги, безумно медленно руки тянулись к руке с гранатой. И в мгновение время приобрело естественное свойство. Козыбаев со всей силы удерживал сжатым кулак террориста, а тот, выронив сигарету, свободной рукой испуганно и истерично тыкал его ножом в живот, в ребра, в бедро, в грудную клетку. А он что есть мочи рвал попавшееся ухо шахида зубами, кромсал его — отвратительное, полуоторванное и кровавое. И подскочили наконец другие мужчины, опомнившиеся и осознавшие момент, и вырвали окрашенный красным нож, и заломили свободную руку, а ту, что с гранатой, помогая Козыбаеву — перетянули, перемотали подвернувшимся скотчем так, что бы шахид не разжал кулак со смертью. Камикадзе жалобно выл, стонал, яростно метался, не в состоянии справиться с навалившимися мужиками, откушенное, почти оторванное ухо болталось, обильно брызгая кровью.