Ленинградский панк - Антон Владимирович Соя

новую квартиру

С маленькою ванной, с маленьким сортиром,

Чудо-телефон и всякие удобства,

К тому ж микрорайон, где процветает жлобство.

Эй-эй, вот подфартило

Эй-эй, квартира дебилу.

Проведали друзья про это новоселье,

И началось черное веселье:

Разбитое стекло, облеванные стены,

Поиски воды, попытки вскрыть вены.

Николай Михайлов

Последний раз я видел живого Кольку в клубе «Порт». Его привозил Макс на панк-фест с сетом «Подряда». Там же они встретились с Трушиным. Стояли, молчали рядом два грустных старичка, ветераны панк-рока. Обоим еще сорока не стукнуло. Коле так и не стукнуло.

Я был на юбилее родной школы, когда мне позвонили новые Колины соседи по коммуналке.

Дальше рассказывает Макс Васильев: В тот день я ехал с работы домой на «Черную речку» и после станции «Петроградская», где жил Коля, у меня зазвонил телефон. Антон Соя сообщил мне, что соседи учуяли трупный запах из Колькиной берлоги. И попросил меня съездить к Кольке на квартиру. Что я и сделал. Приехал, понюхал и позвонил Тосе: «Да, умер». Кстати, это был уже второй такой случай, когда соседи сообщали о смерти нашего музыканта. Но в первый раз тревога была ложной, ибо Колька просто нажрался где-то и не появлялся дома несколько дней. Потом я вызвал милицию, милиция вызвала прочую могильную херню, и домой я вернулся часам к одиннадцати вечера вместо положенных шести. Все эти протоколы, разговоры с соседями, судмедэксперты, не желающие пальцем трогать тело Коли, и прочий людской хлам, который я ощущал в течение пяти часов, – крайне неприятно вспоминать.

Вот так вот. Типичная панковская смерть. Захлебнулся Колян в постели собственной блевотиной, неудачно повернувшись во сне на спину после посиделок с очередным добрым посетителем. Сколько их вокруг – таких добреньких, сочувствующих, жалеющих, наливающих стакан бывшей звезде, которой ни капли больше нельзя. Да чего уж там. От судьбы не уйдешь. Смерть не обманешь. Ну и комнатка последняя Колина тоже тем еще счастливым местом оказалась. До него там, оказывается, девушку убили и глаза ей выкололи. Когда я ее покупал, мне такого, естественно, не рассказывали.

«До чего ж мы гордимся, сволочи, что он умер в своей постели!» Это Галич про великого Пастернака написал. Но и про бродягу Кольку тоже подойдет.

Забрали тело лихоимца нашего городские службы, а мне, как назло, тем же вечером в Москву надо ехать на обязательную встречу. Вернулся я через пару дней и айда в ментовку Колькину. У вас, говорю, тут мой товарищ помер такой-то по такому-то адресу, как бы мне его забрать и похоронить. А ментам некогда со мной всякую ерунду обсуждать. Приходите завтра, говорят. А у меня истерика случилась, давай я на них ногами топать и Шевчуком стращать, мол, не знаете, что это за человек был Колька – певец великий, как Шаляпин, а вам все похрен. Ну, менты удивились, конечно, что на них кричат. А вдруг мне можно. Решили не связываться и послали в соседнее отделение к конкретному майору. У того в кабинете секретарша краснощекая запах утреннего минета выветривает. Выслушал гневного меня расслабленный румяный майор и говорит:

– Езжай-ка ты в городской морг. Только поскорее. Пока твоего бесхозного дружка в общую могилу не определили. Счас мы тебе направление выпишем.

Вот так звезду панк-рока чуть не отправили в общую могилу с бомжами за счет горбюджета. Вот же суки! Такие быстрые, когда не надо. А паспорт Колян, похоже, опять посеял. Поехал я в морг, опознал горемыку нашего и оплатил кремацию.

Следующие пару месяцев певец Николай Михайлов тихонечко жил в горшочке у меня на широком кухонном подоконнике. Никак не собраться было с духом и не доехать до кладбища. Народ я решил не дергать, хорошо помня похороны Свина с дракой у гроба. Только близких позвал. Съездили с Игорем Мосиным на Южное кладбище (там же Димка лежит), договорились о месте с землей в колумбарии, передали прах. Потом съездили с Сантёром, Конвисером и Максом на могилку к Коле, приняли – попрощались.

В 2013-м я поставил Коле памятник: кованый крест с кованой электроакустической гитарой (да, у Коли и там теперь есть гитарка), кованая бутылка и кованый граненый стакан с кованой розой. На гитаре – цитата из пророческой песни.

Я нужен сразу всем, покуда есть деньжата,

Покуда есть хотенье смеяться и плясать.

Я нужен сразу всем – девчатам и ребятам.

И каждую собачку готов расцеловать.

Но вот упал я в лужу.

Я никому не нужен… на-на-на

Я никому не нужен… на-на-на

Я нужен сразу всем, покуда есть деньжата,

Покуда есть хотенье смеяться и плясать.

Я нужен сразу всем – девчатам и ребятам.

И каждую собачку готов расцеловать.

Но вот и я простужен…

Я никому не нужен… на-на-на

Я никому не нужен… на-на-на

Я нужен сразу всем, покуда есть деньжата,

Покуда есть хотенье смеяться и плясать.

Я нужен сразу всем – девчатам и ребятам.

И каждую собачку готов расцеловать.

Но вот я обнаружил,

Я никому не нужен… на-на-на

Я никому не нужен… на-на-на

Николай Михайлов

Будете на Южном кладбище, загляните к бедолаге, бродяге, лиходею и нищеброду Николаю Михайлову, самому настоящему ленинградскому панку, поэту и композитору, человеку, пропившему свою жизнь – яркую, но короткую.

Проржавело там все, правда. Надо съездить, подновить. Все стирается, к сожалению. И в памяти тоже.

Горшок

Формально Мишка Горшенёв не был ленинградским панком, а был уже панком санкт-петербургским. Но учитывая его замечательную личность, благородную душу и заслуги в обретении бомжом Колечкой Михайловым последнего крова, я не мог не включить его в этот сборник.

Не буду утомлять вас яркой биографией Горшка, тем более что понаписано о нем много всего и даже снято уже два неплохих сериала. Расскажу о своих впечатлениях о коротких наших встречах и удавшемся сотрудничестве. Сотрудничество наше, а именно сольник Горшка, который я спродюсировал, напрямую связан с темой ленпанка, потому что состоял целиком и полностью из старых песен «Бригадного Подряда», а записан был исключительно с целью покупки домика для кума Тыквы, то бишь комнаты для пропащего бомжа Коли Михайлова, первого вокалиста «Подряда».

С творчеством «Короля и Шута» меня познакомил в середине 90-х мой приятель Груня, в то время