Верность - Рауэлл Рейнбоу

‹‹Бет – Дженнифер›› Так ты выросла в обезглавленном доме?

‹‹Дженнифер – Бет›› Вот именно. С мамой-домохозяйкой без мужа.

‹‹Бет – Дженнифер›› Твоя мама – это грустно. Вернусь-ка я к своей зубоврачебной фантазии.

‹‹Дженнифер – Бет›› А я – к работе.

‹‹Бет – Дженнифер›› Зануда!

Глава 26

Бет и Дженнифер, казалось, и думать забыли обо всех правилах и ограничениях. Самоцензура закончилась. Бет выражалась настолько беспечно, что и некоторые ее сообщения коллегам летели прямиком в папку WebFence.

Бет…

Линкольн даже сам себе не мог объяснить, почему она столько для него значила. И Бет, и Дженнифер были смешные, внимательные, остроумные – палец в рот не клади. Но остроумие Бет всегда казалось ему острее.

Когда Линкольн читал письма этой девушки, то, казалось, прямо слышал ее голос, смех, видел ее, хотя пока еще даже не знал, как она выглядит.

Линкольну нравилось, как умело подбирает Бет мягкие выражения, когда Дженнифер рассказывала о своем замужестве и о Митче. Ему нравилось, как она перескакивает с темы на тему – то о сестрах-братьях, то о начальстве, то о себе самой. Что она может цитировать целые сцены из «Охотников за привидениями», любит фильмы про кунфу и может перечислить весь первоначальный состав «Людей Икс» – все это были причины, по которым молодой человек мог запасть на молодую девушку в каком-нибудь кино Кевина Смита.

Запасть… Так он запал? Или это просто так, от нечего делать?

Бывало, когда у Линкольна заканчивалась смена, раз или два в неделю, он шел через новостную комнату прямо к столу Бет – просто чтобы посмотреть на художественный беспорядок из кофейных чашек и записных книжек. Просто увидеть доказательства ее существования. К часу ночи расходились по домам даже редакторы и комнату освещали только уличные фонари. Если Линкольн и чувствовал уколы совести, пока шел в новостную комнату, он уговаривал себя, что в том нет ничего страшного. До тех пор, пока он не делает попыток увидеть Бет. Линкольн уговаривал себя, что это – то же самое, что влюбиться в девушку из мыльной оперы, из радиопостановки. Гордиться особо нечем, но, с другой стороны, безобидно. Да и ночная смена быстрее проходит.

Бывало – вот как сегодня – он позволял себе на миг задержаться у ее стола.

Кофейная чашка. Наполовину съеденный батончик шоколада «Тоблерон». Горка скрепок. А вот кое-что новое – афиша концерта, приколотая прямо над монитором. Ярко-розовая, с нарисованной картонной гитарой – группа «Сакагавея», «Рэнч-боул», суббота, вечер. Сегодня.

Хм…

Джастин спешил на концерт. Он вечно куда-нибудь спешил. Он предложил было поехать на машине, но Линкольн предложил лучше встретиться в баре.

– Чувак, я понял: ты бродяга. Я тебя не привяжу.

Они встретились в «Рэнч-боул» где-то за полчаса до выхода «Сакагавеи» на сцену. Джастин был явно не в восторге от этого места – грязного, тесного, без столиков и фирменных напитков, где, чтобы пробраться к бару, надо протискиваться куда-то за сцену. В зале сидели почти одни мужчины, а группа на сцене – «Razorwine», судя по надписи на барабане, – издавала такие звуки, как если бы кто-то играл альбом «Beastie Boys» через коктейльную соломинку. Линкольн и Джастин приткнулись в уголке у стены, и Джастин тут же заговорил о том, как бы побыстрее свалить отсюда. Даже купить себе выпивки ему расхотелось.

– Линкольн, слушай, ну дрянь место. Хуже только на кладбище, где кошек-собак хоронят. Линкольн… Чувак… Ну пошли отсюда. Ну давай. Я за тебя весь вечер платить буду.

Крупный парень во фланелевой рубашке, который стоял рядом, в конце концов не выдержал и оборвал Джастина:

– Вообще-то, люди пришли сюда музыку слушать.

– Вот и слушай себе, – процедил Джастин сквозь стиснутые зубы, пыхнув «Кэмелом». Линкольн схватил друга за рукав и оттащил подальше. – Чего испугался-то? – проворчал Джастин. – Ты ведь железобетон. Уделал бы его на раз-два.

– Не хочу я его уделывать. Я группу хочу послушать, следующую. Тебе вроде метал нравится.

– Это, что ли, метал? – ответил Джастин. – Это дерьмо собачье.

– Полчаса потерпи, – сказал ему Линкольн, – а потом пойдем, куда хочешь.

Группа с ужасным звуком все же закончила свое выступление, и «Сакагавея» начала расставлять инструменты. Приятеля Бет угадать было нетрудно. В жизни он был так же симпатичен, как и на ее фотографиях. Тонкий, гибкий, с копной волос. У всех парней в этой группе волосы были длинные, как у женщин. На них были узкие брюки и свободные расстегнутые рубахи.

– Какого черта… – начал было Джастин.

Люди вокруг задвигались. Крупные парни потянулись в бар, из темноты появились стайки девушек. Все они в низких джинсах. У девушек были проколоты языки, на плечах красовались татуировки в виде бабочек.

– Эти-то откуда приперлись? – пробухтел Джастин.

Свет погас, и выступление «Сакагавеи» началось со стремительного гитарного соло.

Девушки все теснее прижимались друг к другу и к сцене. Как и Линкольн, почти все они глазели на гитариста. Солист – по расчетам Линкольна, это был Стеф – привлекал их – по-своему. Он то мурлыкал, как Роберт Плант, то притопывал ногой, как Мик Джаггер. К концу первой песни Стеф начал вытаскивать девушек на сцену и прижимать их к микрофонной стойке. Крис вел себя иначе. Он не замечал ничего, кроме своей гитары. Лишь иногда коротко взглядывал на девушек в зале и улыбался, как будто только что заметил их. Девушкам это очень нравилось.

– Пошли, – сказал Линкольн Джастину, так и не поняв, зачем он, собственно, сюда пришел. Из-за этой группы он сегодня пропустил «Подземелья и драконов».

– Ну уж нет! – отозвался Джастин. – Классный у них рок.

Рок был и правда классный – Линкольн не спорил. Для тех, конечно, кому такой стиль нравится – потный, сексуальный, бурный, кислотный рок. Они с Джастином так и простояли до конца концерта. Потом Джастин затащил его в ресторан «Вилладж Инн», прямо напротив клуба. Двадцать минут он разбирал концерт, а два часа рассказывал о девушке – той, которую повел к себе в тот вечер, когда они ходили в «Стальную гитару». Ее звали Дена, и она была специалистом по гигиене полости рта. С тех пор они каждый день то выбирались куда-нибудь, то коротали время у него, а теперь Дена хотела быть самой-самой, что, как выражался Джастин, очень глупо, ведь все равно у него просто нет времени на кого-то еще.

Но быть самой-самой на практике и быть самой-самой официально – это две большие разницы, как выражалась Дена. Она утверждала, будто первое значит, что Джастину пока разрешалось заняться сексом с кем угодно – лишь бы нашлось пятнадцать минут свободного времени и сговорчивая партнерша. И это совершенно правильно – так говорил Джастин. Ему не хотелось подруги. Он содрогался при мысли провести всю жизнь с одним человеком и точно так же содрогался от мысли разделить Дену с кем-нибудь.

Слушая его, Линкольн умял два куска пирога «Французский шелк».

– Если бы ты и правда хотел быть с другой девушкой, – произнес он, доканчивая третий кусок, – то ты бы с ней и был. А не сидел бы здесь и не говорил бы о Дене.

Джастин призадумался.

– Слушай, ты гений! – Он хлопнул Линкольна по руке и выскочил из кабинки. – Чувак… Спасибо… Я позвоню.

Линкольн остался допивать кофе и размышлять, уж не наградила ли Вселенная Джастина настоящей любовью в «Стальной гитаре» только затем, чтобы наказать Линкольна за его слова, что Купидон сюда и не залетал.

«Вилладж Инн» достиг своей точки закрытия – трех часов ночи, – когда Линкольн собрался-таки уходить. В ресторане не осталось ни души, только в угловой кабинке сидел молодой человек в наушниках, слушал музыку и читал книжку в бумажной обложке. Даже в неверном утреннем свете цвета сала на беконе Крис все равно выглядел безупречно. Официантка подливала кетчуп в бутылочки и просто не сводила с него глаз, но он, казалось, ничего вокруг не замечал.