Аномальная зона - Алексей Вебер

– Никак, потеряли кого?

Облокотившись о косяк, хозяйка с ироничной улыбкой наблюдала за вторжением. Она была невысокая, ладная, по-домашнему уютная. Округлое лицо, пухлые щечки, нос картошкой. Все выдержано в чисто русском стиле, только в разрез глаз закралось что-то восточное.

– Где Николай? Сама покажешь, или меры принимать будем? – вкрадчивым тоном следователя поинтересовался Семигорцев.

Большие черные глаза хозяйки засветились искорками смеха.

– Это какой Николай? Сосед что ли? Так он сейчас проснется, вы сразу и услышите.

– Хватит дурить, Цирцеева! Ты знаешь, мы тут у тебя все перевернем. Лучше давай сама показывай.

– Да вы сами-то кто такие?!

В притворном возмущении хозяйка двинулась на непрошеных гостей. Носик гордо взлетел вверх. Плечи расправились, приоткрыв в вырезе рубашки упруго торчащие груди. В ответ Семигорцев сунул красную книжицу.

– Смотри, если забыла. Старший помощник главы поселковой администрации. Еще вопросы будут?

Хозяйка тут же изменила тактику. Всплеснув руками, запричитала, что ее никак не оставят в покое. Что одинокой беззащитной женщине приходится жить на выселках. Что сосед Колька ворует с огорода еще не созревшую картошку. А если она наймет кого-нибудь за бутылку самогону напилить дрова или поправить крышу, то потом вся Глухаревка судачит о приворотных зельях. А, если не дай Бог, человек этот потом куда-нибудь сгинет, то на нее уже и все смертные грехи норовят повесить.

Дав ей высказаться, Семигорцев убрал удостоверение в грудной карман штормовки и с сожалением произнес.

– Нет Цирцеева, по-хорошему с тобой видно не договоришься. А ведь Ронжин предупреждал, что просто экзекуцией ты в следующий раз не отделаешься. Тут уже, милая костром пахнет.

Повернувшись к Хрустову, председатель клуба скомандовал.

– Пойдем взламывать погреб. Топор возьмите. Он у нее в сенях за кадушкой стоит.

Неизвестно что все-таки окончательно сломило сопротивление хозяйки, угроза применить методы инквизиции или перспектива развороченной двери в погребе.

– Ладно уж, не надо ничего ломать. Отдам я вашего придурка, – сообщила она с горестным вздохом, но тут же снова перешла в нападение:

– Он сам виноват! Вы ведь все как думаете, бутылку водки принесли, лапшу на уши повесили, и женщина у вас в неоплатном долгу. Можно и руки распускать…

Платок окончательно упал вниз, обнажив широкий вырез ночной рубашки. Хрустову даже обожгло взгляд. Это не осталось незамеченным. Лукаво улыбнувшись, хозяйка посмотрела на него прямо в упор, и Хрустов почувствовал, как постыдно капитулирует разум, и тело захлестывает горячая волна плотских желаний.

– Цирцеева, хватит тут нам себя демонстрировать. Погреб открывать быстро! – рявкнул Семигорцев.

– Да, иду уж, иду! – со смешком проговорила хозяйка. Глядя только на Хрустова, она плавно повернулась к двери. При этом как-то умудрилась задеть его ногу подолом.

Погреб находилась с тыльной стороны дома. Покрытая шифером пристройка вплотную примыкала к темной стене сруба. Дощатая дверь по краям для теплоизоляции была подбита войлоком. На деревянном порожке, словно часовой, сидела еще одна жаба, и, выпучив глаза, заворожено наблюдало за полетом падающих с козырька капель.

– Петька. Кыш отсюда! – весело прикрикнула на нее Цирцеева. Справившись с большим амбарным замком, она повесила его на вбитый в косяк гвоздь. Плечом сдвинула с места дверь, потом извлекла из кого-то тайника фонарик, и нырнула под низкую притолоку. Семигорцев двинулся следом. Хрустов, согнувшись в три погибели, замкнул шествие. Под ногами, прогибаясь, скрипели старые доски. Впереди плясал луч фонарика, высвечивая трещины и неровности на бетонных стенах. Насчитав девять ступеней, Хрустов оказался на посыпанной сеном площадке. Здесь было прохладно и сухо. Пахло сушеной травой, пылью, мышами. И ко всему этим запахам почему-то примешивался аромат специй и копченой колбасы.

– Вот он, забирайте, – сказала Цирцеева, высветив фонариком нечто длинное непонятной формы, висевшее на балке под потолком.

– Расконсервировать где будешь? -поинтересовался Семигорцев. После короткого вполне делового обсуждения было решено, что "расконсервировать" лучше на свежем воздухе.

На ощупь таинственный предмет оказался довольно склизким, и именно от него исходил разжигающий аппетит аромат копченой колбасы. Когда его вынесли наружу и положили на мокрую траву, Хрустов с изумлением увидел, что гигантский колбасный батон имеет форму человеческого тела и нечто вроде лица, очень похожего на физиономию Николая.

– Давай, Цирцеева, колдуй обратно! – приказал Семигорцев. Насмешливо фыркнув, женщина склонилась над колбасным воплощением их товарища. Одним движением ногтя срезала спутавшую его веревочную сетку, и начала делать медленные круговые движения ладонью. Губы колдуньи беззвучно шептали заклинания. Колбасный батон начал обильно потеть. Вскоре на траве под ним образовалась коричневая лужа, источающая смесь запахов специй и аммиака. Под таявшей оболочкой стало прорисовываться человеческое тело. Неожиданно, вскрикнув, колдунья резко провела руками от его головы до живота. И тут же воздух огласил уже мужской крик. Николай, бешено вращая глазами, попытался приподняться над лужей. С голого торса стекали остатки коричневой жижи. Хрустов и Семигорцев бросились помогать, а колдунья, отойдя на некоторое расстояние, с насмешкой наблюдала за всей этой сценой.

– Чего уставилась, одежду неси! – прикрикнул на нее Семигорцев. Изобразив на лице презрение, Цирцеева с королевским достоинством проследовала в дом. Вскоре с крыльца полетели штаны, рубашка и куртка камуфляжной раскраски. Увидев хозяйку, Колька бросился бежать. Хрустову и командору с трудом удалось остановить его, вцепившись в склизкие локти. Чуть позже, когда его уже одетого выводили за калитку, Николай завопил что порвет ведьму на куски. Но как только встретился с ней взглядом, сразу обмяк и только бормотал что-то злобное.

Они снова оказались на заросшем травой огороде. Крохотное строение напротив по-прежнему не подавала признаков жизни. Но когда они проходили мимо, единственное окошко избушки вдруг распахнулось, и на улицу хлынул поток отборной брани. Сначала Хрустов подумал, что человек злиться на разбудивший его шум, или недоволен тем, что чужаки топчут его посевы. Но вскоре стало понятно, что ругань безадресная. Просто хозяин лачуги выражает так свое отношение к наступившему утру, соседям, и ко всему миру в целом. В завершении в ствол ближайшей березы, брызнув зеленым веером осколков, ударилась бутылка. А из окна уже летели дребезжащие звуки расстроенной балалайки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});