Аномальная зона - Алексей Вебер

Хрустов не понимал, что с ним происходит. Луг и лес звали его к себе. И он сам рвался в их объятия, как оторванная плоть, вспомнившая, наконец, утерянное родство. Что-то случилось со слухом и обонянием. Никогда он еще не ощущал столько оттенков запахов и звуков. Он слышал, как шелестят листья на дальних деревьях, как семейство мышей собирает прибитые дождем колоски. Нос улавливал сотни ароматов трав, и даже тлетворный сладковатый душок падали из соседнего леса.

– Господи, что со мной? – зашептал он, чувствуя, как голова идет кругом. Сбиваясь прочитал "Отче Наш", попробовал дыхательную гимнастику. Вроде бы немного стало легче. Отпустив ствол березы, осторожно двинулся к лагерю. Но тут какой-то импульс заставил обернуться. Совсем близко на расстоянии руки, он увидел горящие в темноте глаза и острые волчьи морды. В голове с быстротой молнии пронеслось:

– Вот так внезапно и нелепо кончается человеческая жизнь!

Но от волков почему-то не исходило угрозы. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Наконец самый крупный зверь, повернулся и медленной трусцой побежал в сторону леса. Остальные двинулись за ним. Хрустов, словно загипнотизированный, смотрел им вслед. Не оставляло ощущение, что встреча не случайна и звери с какой-то неведомой целью приходили именно к нему.

Вернувшись в лагерь, он чувствовал, как нехорошо колотиться сердце. Подумал, что надо бы рассказать о встрече с волками Семигорцеву, но тот уже ушел в палатку. У костра, свернувшись калачиком, сидел один Сидорин. Оторвав взгляд от огня, он смачно зевнул:

– Давай спать Антон. Сегодня в первую ночь мы Пашей подежурим. А завтра ваша с Колькой очередь.

Цирцея Глухаревская

Утром разбудил шум голосов. Натянув на голову спальник, Хрустов попытался снова уйти в уютное теплое состояние сна. Но голоса не давали этого сделать, потом к ним присоединились еще и комары. Раздавив парочку, прорвавшихся сквозь марлевый полог кровососов, Хрустов окончательно признал факт своего пробуждения.

Вылезая из палатки, он увидел, как по реке ползут рваные хлопья тумана. За ночь поднялся уровень воды, и прибрежные камыши, как натянутые удилища, подрагивали под напором течения. Холодный утренний воздух был насыщен влагой. Казалось, вдыхая, запускаешь к себе в легкие частичку облака. Быстро сделав несколько гимнастических упражнений, Хрустов пошел к костру. Там Семигорцев в обычной интеллигентной манере, но достаточно жестко отчитывал напарника. Сидорин, разводя руками, пытался оправдаться:

– Ей Бог, Паша, не видел, как он ушел! Может, задремал на секунду, а он и проскочил. Дурной парень, а хитрый оказался. Так бы я его конечно не выпустил.

– Коля исчез, – сообщил командор, повернувшись к Хрустову.- Наверняка, в деревню за самогоном побежал. Ох, и влипнет этот дурень!

Чувствуя, что в данной ситуации молчать не имеет права, Хрустов рассказал про купальщицу. Лица ветеранов тут же приобрели совершенно одинаковое выражение.

– Как, как, она выглядела? – переспросил Семигорцев. Еще больше смутившись, Хрустов стал рассказывать. Старался быть протокольно точным без лирических отступлений: – рост средний, умеренно полная, лицо округлое, черные длинные волосы.

– Ну точно, она! – всплеснув руками, вскрикнул Сидорин. Взгляд председателя клуба сразу стал жестким.

– Ты, Петя, присмотришь за лагерем. А, Вы, Антон, пойдете со мной…

Через несколько минут они уже переходили на другую сторону Безымянки. Шли без рюкзаков налегке. Может поэтому, на этот раз переправа не показалась Хрустову рискованными мероприятием. Дорога к Глухаревке в этот час выглядела совершенно по-другому. Мохнатые очертания елей в тумане походили на мифических чудовищ из норвежской саги. После вчерашнего ливня колеи превратились в водные канавы. Под сапогами смачно хлюпало. И временами казалось, будто не идешь, а плывешь по затопленному сказочному лесу. Ощущение реальности еще больше терялось, когда над головой, шелестя крыльями, пролетали крупные птицы с темно коричневым оперением.

Не выходя из леса, они на развилке свернули влево. Дорога стала намного уже и норовила выродиться в тропинку. Но вскоре деревья расступились, открыв вид на хутор из четырех домов. Ближайшее строение было совсем крохотным. Почерневший сруб до половины врос в землю. С покосившейся крыши свисали обрывки рубероида, а в маленькое окошко с трудом могла просунуться человеческая голова. Сначала даже промелькнула мысль, что здесь что-то вроде тюрьмы, и сейчас в ней держат Николая. Но обогнув маленькое строение, они миновали заросший травой огород, и подошли к дому побольше.

Расположившееся у самого леса жилище купальщицы оказался в точности таким, каким оно представлялось Хрустову в его вчерашних эротических видениях. Низенький аккуратный сруб с черепичной крышей, слуховое чердачное окошко с резными ставнями. Маленькая пристройка перед входом. Участок примерно в десять с лишним соток, огороженный низеньким заборчиком из штакетника.

Открывая калитку, Семигорцев шепотом сообщил:

– Она скорее всего сейчас одна. Но в любом случае, ведем себя уверенно. Никакого смущения. Мы представители поселковой администрации. Здесь это круче чем госбезопасность.

Вокруг кирпичного фундамента, пролегла посыпанная гравием канавка, посреди которой сидела огромная с кулак величиной жаба. Пока Семигорцев громко и решительно колотил в дверь, земноводное с важным видом наблюдало за непрошеными гостями. Казалось, что жаба знает и понимает куда больше, чем положено существу ее породы. Наконец, удовлетворив свое любопытство, она лениво отпрыгнула с гравия в траву. В это время за дверью послышалось:

– О, Господи, кого ж в такую рань принесло?!

– Открывай, Цирцеева! – приказал Семигорцев. В голосе чувствовалась уверенность представителя власти. Дверь снова задрожал под ударами кулака.

– Да открываю, открываю. Дверь не сломайте!

На пороге большим белым пятном возникла женская фигура в ночной рубашке. Бесцеремонно отстранив хозяйку, Семигорцев ворвался внутрь. Помня инструкции, Хрустов решительно шагнул следом за ним. Обстановка комнаты тоже показалась знакомой. Большая русская печь, расписанная огненными петухами. Распахнутая кровать, где даже взгляд тонет в пуховой мягкости перины. Стол с пустым графином и двумя рюмками, но больше никаких намеков на присутствие гостя.

– Никак, потеряли кого?

Облокотившись о косяк, хозяйка с ироничной улыбкой наблюдала за вторжением. Она была невысокая, ладная, по-домашнему уютная. Округлое лицо, пухлые щечки, нос картошкой. Все выдержано в чисто русском стиле, только в разрез глаз закралось что-то восточное.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});