Фартовый чекист - Евгений Сухов

– Мне все равно. На кладбище так на кладбище, – сказал Сидорчук. – Вы только про дело не забывайте, а то я враз вам напомню.

– Как можно, Егор Тимофеевич! – округлил глаза Ганичкин. – Именно о деле я и пекусь!

– Как хотите, а не верю я вам! – в сердцах сказал Сидорчук и отвернулся. – Делайте, что хотите, раз товарищ Зайцев вам доверяет, но помните, что спуску вам не будет, если напортачите!

– Ваши слова, Егор Тимофеевич, золотом отпечатались в моем сердце! – серьезно ответил Ганичкин.

Через минуту он с тяжелым саквояжем в руках уже шагал тихим переулком, все более удалялся от здания ГПУ, радовался разгорающемуся дню и сирени, цветущей у каждого дома. Мастер сыска вовсе не собирался, как обещал Сидорчуку, селиться в городской гостинице. Делал он это из нескольких соображений. Во-первых, собирался сэкономить, во-вторых, хотел уйти из-под мрачной опеки своего пролетарского командира. В-третьих, адрес, который дал Ганичкину расторопный официант Павел Петрович, выглядел весьма перспективным в плане сближения с преступным миром. При этом Алексей Петрович даже не предполагал, насколько быстро это произойдет.

Улицу Девятьсот пятого года он нашел без труда. Здесь было тихо, зелено и слегка мрачновато. Возможно, оттого, что дальним своим концом улица упиралась в глубокий овраг. Ганичкин остро чувствовал некую недоброжелательность этого места, даже, можно сказать, таинственность. Он предвидел, что оно способно преподнести ему незаурядный сюрприз. Но, в конце концов, экс-ротмистр сам выбрал этот вариант и даже получил под него аванс, не слишком щедрый, но вполне ощутимый. Оставалось прокутить его, чтобы не обманывать ожиданий Сидорчука.

Так, слегка посмеиваясь над своим положением, Ганичкин отыскал дом номер шестнадцать и постучал в окошко. В ответ из дома донесся неразборчивый скрипучий старушечий голос, бормотавший неведомо что. Появление хозяйки растянулось на добрых пять минут, в течение которых Ганичкин вполне успел ознакомиться с расположением дворовых построек.

Кроме самого дома, довольно обширного и содержавшегося в полном порядке, здесь были дровяной сарай, курятник и отхожее место, деликатно прикрытое листвой старых рябин. Дальше шел, как обычно, сад, полный фруктовых деревьев. Цветение уже заканчивалось, и земля была вся усыпана белоснежными лепестками. Зато у фасада под самыми окнами буйно и торжествующе пенилась сирень, носящая в народе название персидской. Через сад вилась тропинка, заканчивающаяся у неприметной калитки в заборе.

«Очень удобно для тайных свиданий, – подумал Ганичкин. – Хотя, учитывая возраст владелицы, я бы уже покрепче заколотил эту дверцу досками. Так, на всякий случай».

Тут появилась и владелица. Это была совсем маленькая согбенная старушка в простеньком, но аккуратном платьице, медленная, неуверенная в движениях, но обладавшая весьма живым и приметливым взглядом. Странно только было, как она при таком немощном теле умудрялась содержать в порядке свое немалое хозяйство.

– Клавдия Феофановна, я не ошибся? – спросил Ганичкин, лучезарно улыбаясь.

– Да как бы ты, батюшка, ошибся? – скрипуче ответила старуха, пытливо разглядывая гостя. – Я ведь тут с самого детства проживаю, и родители мои, земля им пухом, здесь обитали, и деды с бабками, слава богу. Я и есть Клавдия Феофановна Самохина! А ты кто же будешь, батюшка?

– А зовите меня Алексеем Петровичем, – добродушно сказал Ганичкин. – Я из самой столицы приехал по своим торговым делам. По ювелирной части я, Клавдия Феофановна. Свой интерес у меня в вашем замечательном городке. Вот один хороший человек к вам посоветовал обратиться, мол, комнатку вы сдаете. Правда – нет?

– А почему не сдать, если человек порядочный? – раздумчиво сказала старуха. – Брандахлыста какого-нибудь не пущу, а человек положительный мне не помешает. Ты, батюшка, как, и столоваться у меня будешь?

– Да не буду, пожалуй, – поспешно сказал Ганичкин, который в уме тоскливо пересчитывал свою наличность. – Зачем вам создавать лишние хлопоты? Мне бы только было где голову приклонить.

– Это приклонишь, – пообещала Клавдия Феофановна. – У меня тишина, покой, подушки пуховые. Между прочим, твоя комната, батюшка, в пристройке, с отдельным входом, как кум королю будешь.

– Отдельный вход – это хорошо, – похвалил Ганичкин. – Мне часто уходить надо будет. Чтобы вас не беспокоить, оно очень удобно – отдельный вход.

– Да уж, беспокойства я не люблю, – сказала хозяйка. – Мое дело стариковское. Да и я тебе, батюшка, докучать не буду. Чего там у тебя, какие дела – я и знать не хочу. Но только торговаться я тоже не стану, а положу тебе всего за пансион полтора рублика в день. Человек ты состоятельный, сразу видно.

В душе Ганичкин помянул старушку недобрым словом, потому что рассчитывал на меньшую сумму, но делать было нечего. Он с приятной улыбкой согласился на полтора рубля.

«Придется побыстрее крутиться, – подумал при этом мастер сыска. – Тоже какой-никакой, а стимул. Два-три завтрака в ресторане, недельный пансион – и хоть по миру иди. Ладно».

– Показывайте, мадам, мою обитель! – сказал он.

Клавдия Феофановна отвела его двором в пристройку, которая располагалась под самым пологом цветущего сада. Комнатка оказалась совсем крошечной, с одним окном, из которого виднелись только какие-то кусты. Зато кровать и правда была отменная, с периной и горой уютных подушек, к которым хотелось немедленно приклонить голову. Однако расслабиться не получилось, потому что хозяйка тут же попросила авансом три рубля. Ганичкин рассчитался с ней и с большим облегчением выставил настырную старуху за дверь.

Оставшись в одиночестве, он открыл саквояж, намереваясь произвести небольшую ревизию своего имущества и приготовиться к выходу в свет, но тут в окне неожиданно качнулась ветка. Чья-то рука раздвинула листву, трижды отрывисто стукнула в стекло и тотчас пропала. Зато кто-то топнул каблуком на крыльце.

Ганичкин негромко хмыкнул, задвинул саквояж под кровать, подошел к двери и повернул в замке ключ. Створка со скрипом отошла, и Ганичкин обнаружил на пороге невысокого человека в щегольской шляпе и светло-сером костюме в полосочку. На вид ему было около сорока лет, он имел русые волосы, бледные усики и чрезвычайно живые серые глаза.

Пожалуй, его внешность могла бы вызвать симпатию, но все впечатление портило лицо, посеченное шрамами. Они выглядели страшновато, придавали физиономии визитера излишнюю неподвижность, напоминали маску, скрывающую его истинную внешность.

Ганичкин сочувственно вздохнул, кивнул незнакомцу и спросил:

– Это шрапнелью так? Или бомба в руках взорвалась? Впрочем, в любом случае вас можно поздравить. Вы живы. А красота… Что ж, мертвец, на мой вкус, выглядит еще хуже. Чем могу служить?

Незнакомец ухмыльнулся, будто услышал необыкновенную шутку, и сказал негромко:

– Позвольте представиться. Я самый грозный бандит в городе. Зуб моя кличка. Разрешите войти?

– Прошу! – сказал Ганичкин, делая широкий жест. – Тут, как говорится, сам факт лучше всяких рекомендаций. Простите, ничего не могу предложить выпить. Я только что заселился в эту обитель.

– Да, я знаю, – сказал Зуб, проходя в комнату и снимая шляпу. – Видите ли, эта благословенная старушка работает на меня и ставит в известность обо всех интересных происшествиях. Едва я узнал, что вы здесь, так сразу и поспешил засвидетельствовать свое почтение. – Он огляделся по сторонам, кивнул, присел на кровать, взглянул на Ганичкина веселыми глазами и объявил, вертя в руках шляпу: – А ведь я вас, Алексей Петрович, узнал! Вы – Ганичкин. В жандармском корпусе служили до революции, верно? Кажется, в чине ротмистра. Золотые погоны… Сколько воды утекло! А крови-то!.. Мы с вами, гляди, как ни в чем не бывало! Ну разве что морду мне слегка попортили. Это граната, Алексей Петрович, лимонка. Что ж вы молчите? Не ожидали?

Глава 10

Ганичкин и в самом деле был растерян, что с ним случалось крайне редко. Он смотрел в веселые глаза Зуба и лихорадочно соображал, откуда может знать этого человека. Они непременно когда-то встречались. Изуродованное лицо ни о чем не напоминало мастеру сыска, но вот голос явно был ему знаком.

Впрочем, замешательство продолжалось недолго. Ганичкин давно привык к любым неожиданностям и поворотам судьбы. Алексей Петрович еще не успел придумать, как ему реагировать на незваного гостя, оказавшегося, видимо, очень старым знакомцем. Он, как и всегда, предпочел положиться на русский авось, который на протяжении последних десяти лет только и вывозил его из самых щекотливых ситуаций.

Ганичкин понимал, что отпираться бессмысленно. У Зуба не было и тени сомнений в своей правоте, когда он называл бывшего сыщика по имени. Значит, нужно было признаваться, но делать это с максимальной выгодой для себя. Ах, если бы он мог вспомнить, что за человек перед ним. Много ли зла он причинил ему в лучшие свои годы?! Предполагать можно было самое худшее, но Ганичкин нисколько не стушевался.