Гром победы - Дмитрий Старицкий

— Он тоже любил, когда его именовали по отцу — Альгис Леонардович.

— Странное имя, — пожал я плечами притворно, но про себя отметил что отец генерала явно из прибалтов.

— Не более странное, чем твое, Савва, — парировал генерал.

— Так что приватно давай общаться по именам. Хорошо на брудершафт не предложил выпить. Или он этого предложения он ждал от меня? Перетопчется. Втуц красив по весне. На бульварах цветут деревья и кусты. Вагоны конки отмыты от зимней грязи и заново покрашены. В экипажах лошади вычищены до блеска. Даже окна в домах традиционно отмыли по весне. Некоторое время мы молча любовались городом.

— Красиво у вас тут. Тепло, — поменял генерал тему после краткого молчания.

— А у нас все еще снег лежит. У меня, кстати, для тебя посылка от Гоча. Потом пришлю.

— Как он там? — Все такой же. И живет по — прежнему в заводской мансарде. И, кажется, молодая жена ему в этом потакает.

— Она там уже привыкла, пока работала у него горничной. Помню, вы ее собирались проверять… — Чиста, — кратко ответил разведчик.

— Родственники тоже. Так что с этой стороны все в порядке. Завод работает ритмично. Выпуск продукции увеличивается. Но об этом ты сам все узнаешь из его письма.

— Как Щеттинпорт? Стоит? В газетах давно про него ничего не пишут.

— Нечего писать. Аршфорт изводит островитян демонстрациями штурма, но не штурмует. На испуг берет. Царцы тоже далеко не те стали. Чувствуется, что со смертью маршала Смиглы и нашего осеннего удара из них как хребет вынули. Не хотят воевать. Такое ощущение, что их устраивает сегодняшнее положение, когда между нами река, которая вот — вот вскроется ледоходом и можно будет ничего не делать на законных основаниях. Они даже свою бригаду из Щеттинпорта вывезли якобы на замену, но замены так и не поступило. Одни там теперь островитяне. Мы проехали мост через реку и повернули ко мне на «гору». За капитальными заборами усадеб цвели сады, распространяя вокруг одуряющий запах жизни.

— Медкомиссию проходить будешь? — спросил генерал.

— Зачем? — пожал я плечами.

— Вернуться к воздухоплаванию. К разведке.

— Я в отставке. Саем, — все таки я назвал его по имени.

— Даже с имперским гражданством. Тем более как придворный в генеральских чинах повторному призыву не подлежу. Да и по линии Министерства промышленности у меня теперь бронь от армии. Железная. Как «оружейному барону». Копыта меринов застучали по брусчатке нашей улицы.

— Заворачивай сразу на хоздвор, — приказал я кучеру.

— С размахом живешь, — с некоторой долей зависти констатировал Молас.

— Поэтому тут и живу, за рекой, а не в городе, — ответил я.

— Да и воздух тут чище. Разрешил Моласу курить на веранде и пошел распоряжаться по дому. Генерала проводить в ванную комнату и помочь привести себя в порядок с дороги. Накрыть нам обед на веранде на двоих. Вино подать самое лучшее и можжевеловки принести с ледника. Закуски соответствующие и все прочее. Сервиз серебряный поставить из трофеев. Если уже с утра рабочий день не заладился, то и отдохнуть не грех раз уж есть хороший «дипломатический повод». Как же… самого второго квартирмейстера восточного фронта в своем доме принимаю. Как там мне случаем Ремидий обмолвился? Принимать у себя дома герцога будет круче получения ордена. В таком случае Молас тянет не меньше чем на медаль. От огемской кухни генерал отказался и предпочел рецкую экзотику. Как вам сказать — экзотику… ничего необычного в рецкой кухне нет, разве что продукты всегда только наисвежайшие и несколько специфические пряности с упором на дары горного леса. Из вин он выбрал слабый яблочный сидр. Мдя… слегка упало у меня настроение, значит, все же работать придется, раз Молас водки не пьет. А я то уже губу раскатал… Пока мы делили свое внимание между холодными закусками, генерал улучшил момент, когда перестали мелькать с сервировкой кухаркины дочки, и поблагодарил меня за бесшумный дерринджер.

— Это было именно то, что нам требовалось. Вы с Гочем превзошли сами себя.

— Осмелюсь спросить, Саем… вы перешли к индивидуальному террору? — Скажем так… к исполнению приговора. Ликвидировали парочку высокопоставленных предателей, успевших опасаясь провала перед самой войной сбежать к противнику.

— Аристократия? — Она самая. С ней очень трудно понять, когда кончаются родственные отношения и начинается измена родине. А родственные отношения среди них весьма разветвленные и практически во всех странах, которые участвуют в войне они всегда найдут, по крайней мере, седьмую воду на киселе, — вздохнул начальник разведчиков.

— Измена родине? — притворно сделал я круглые глаза.

— Не императору? Мне постоянно кажется, что Молас как сын попаданца все время меня проверяет на попаданчество, вставляя не свойственные этому месту и времени обороты и идиомы.

— Это выражение моего отца, — пояснил генерал и процитировал: «Короли приходят и уходят, а родина и народ остаются всегда».

— Если эту фразу широко толковать, то можно скатиться к сепаратизму, — заметил я.

— Кровь и почва. Два понятия, которые разрушают многонациональные государства.

— Ты так думаешь? — В соседних с нами республиках давно честную вассальную присягу сменили на национализм. Просто денежным мешкам, которые там имеют реальную власть больше нечем привязывать к себе народ. За банкиров никто воевать не пойдет, а вот за родину всегда. Кстати те листовки и брошюрки, которые ты мне давал на ознакомление… Этой… Лиги социального равенства. Я заметил что, выбрав острием свой борьбы национальную буржуазию, эти лигисты вводят под другими названиями старый добрый вассалитет.

— Дельное замечание, — отметил Молас и замолчал, так как нам принесли жаркое.

— И национализм для них просто ругательное слово. Национализм может быть по их теории только буржуазный, значит плохой, потому что все трудящиеся братья по определению.

— Что в этом ты видишь плохого? — Только то, что трудящимися они признают только фабричных рабочих. Все кто имеет хоть какую то собственность — буржуи, подлежащие ликвидации. Как и написано «ликвидации как класса». Так что жди большой крови.

— Что, и крестьяне для них не трудящиеся? — удивился генерал.

— Угу… Мелкая буржуазия, с узколобым мышлением не понимающая своего счастья в работе на пролетариат. Насколько я понял они готовят для крестьян повторное крепостное право, где коллективным сеньором будет выступать вся их Лига целиком. Никакой персонификации, на которой стоит классический феодализм.

— Серьезно ты их писульки проштудировал, Савва. Не ожидал я от тебя такого.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});