Год гиен - Брэд Гигли

Семеркет зашел в тупик. Он еще никогда не встречался с такими флегматичными людьми — тем более, что они несколько минут назад выяснили, что их родственница жестоко убита. Обычно родственники жертв изо всех сил вопияли о казни в каком-нибудь публичном месте.

В чиновнике проснулось подозрение.

— И как вы думаете, сколько времени пройдет, прежде чем гневный дух Хетефры начнет выть в деревне, ища мести? — слегка недоверчиво спросил он. — Души убитых — самые злые призраки из всех. Они портят посевы, насылают болезни на детей. Они даже могут заглушить ваши молитвы, чтобы те не коснулись слуха богов. Зачем вам так рисковать?

Снеферу собирался что-то сказать, но Кхепура невозмутимо его опередила:

— Дух Хетефры поймет, что старейшины должны обсудить это дело, даже если вы этого не понимаете! — ее резкий голос словно выносил окончательный приговор. — Да ее не было три дня, прежде чем кто-нибудь из нас понял, что она исчезла! И никаких духов за это время…

Слова толстухи растворились в молчании. Она сказала слишком много, и теперь в отчаянии смотрела на Неферхотепа, ища поддержки.

Глаза Семеркета стали похожими на черную слюду.

— Ее не было три дня, прежде чем вы заметили ее исчезновение?

Никто не ответил.

— Когда вы доложили, что она исчезла?

И снова никто не подал голос.

Чиновник уже знал ответ:

— То есть… никто об этом не доложил?

К Кхепуре первой вернулся дар речи.

— Вам не следует винить нас в том, — заявила она. — Хетефра заботилась о святилищах по всем холмам. Это было в порядке вещей, что она отсутствовала так долго.

Один из старейшин с энтузиазмом заговорил:

— Да, прежде чем боги поразили ее слепотой, мы часто не видели Хетефру целыми неделями!..

Кхепура вздрогнула, услышав эти слова, ее губы сложились в беззвучном ругательстве. Неферхотеп взялся рукой за голову. Увидев их реакцию, старейшина, только что подавший голос, смутился.

— А что? — спросил он. — Что я такого сказал?

— Она была слепа! — черные глаза Семеркета жестко сияли.

— Но это же не секрет, — защищаясь, настаивал старейшина. — Все это знали!

— Я хочу понять следующее, — негромко проговорил Семеркет. — Слепая старая госпожа, ваша тетушка… бродит по холмам три дня, и все об этом знают… И никто из вас даже не подумал справиться о ней, когда она не вернулась домой?

Старейшина захлопнул рот. Внезапно он понял, какую важную вещь только что выболтал.

— Это Рами должен был ее сопровождать, — сказала Кхепура, ни к кому не обращаясь. — Но не вините его. Когда в тот день он появился у ее дома, она уже ушла в горы. Хетефра могла быть очень упрямой, знаете ли.

Неферхотеп заговорил, наконец, с извиняющейся улыбкой:

— Все это очень интересно, но, боюсь, я не могу позволить вам продолжать задавать подобные вопросы, господин Семеркет… До тех пор, пока старейшины все не обсудят.

Чиновник бросил на писца раздраженный взгляд.

— И когда вы все обсудите?

— Завтра, а может быть, к концу недели, — ответил Неферхотеп. — Не позже.

* * *

Семеркет прошел по Месту Правды, как строители гробниц назвали свой поселок. Хотя ему и мешали начать нормальное расследование, кое-что он все-таки мог разведать сам. Строители гробниц вели себя с ним осторожно, но никто не оспаривал его права тут находиться. Тем не менее, чиновник повесил знак министра на грудь так, чтобы все его видели, чтобы не допустить возможных стычек.

Первым дедом он мысленно составил карту деревни. Расхаживая из конца в конец, Семеркет прикинул, что здесь живет примерно сотня семей, и у каждого дома есть общие стены с соседними домами. Он заметил также, что некоторые семьи, в том числе семья Ханро, добавили к своим домам второй этаж.

Семеркет попытался представить, на что похоже Место Правды с птичьего полета. Наверное, на единственное здание в виде огромной черепахи, фантазировал он. Суживающееся по краям, с широкой серединой. Кривая главная улица, на которой он стоял — такая узкая, то он мог дотронуться до стен — была черепашьим хребтом, а улочки, тянущиеся на запад и на восток — ее ребрами. Крыши, плоские и неровные, походили на щитки на гигантском панцире твари.

Вернувшись вспять, чиновник понял, что у него появился спутник: кошка Хетефры, Сукис, шла по улицам вслед за ним. Когда Семеркет задержался, чтобы оглядеться, он тоже остановилась, села и стала усердно вылизывать свой желтый мех. Он наклонился, чтобы ее погладить, и кошка с мяуканьем обвилась вокруг его лодыжек. До него из боковой улицы донесся звук работающего ткацкого станка, и он направился туда.

Иероглифы, нарисованные на степе над дверыо, возвещали, что это — «Саваны Менту». Семеркет и Сукис вошли в дверь. Женщина, сидевшая в полутьме, даже не взглянула на него. Молоденькая девушка, наверное, ее дочь, помогала разматывать со шпульки льняную нить. Челнок в руке женщины мелькал слева направо и обратно так быстро, что Семеркет едва мог его разглядеть. Снежно-белая нить, которую разматывала девушка, была настолько тонкой, что казалась несуществующей. Со станка на пол падала прозрачнаяткань.

Потом внимание чиновника привлекла какофония молоточков, стучащих по металлу. Под навесом дальше по улице он увидел золотых дел мастера Сани, мужа Кхепуры — тот тщательно полировал поверхность золотой маски. Сани окружали помощники — его сыновья, судя по тому, как они были на него похожи. Они расплющивали золотые слитки, превращая их в листы толщиной в папирус.

Семеркет подошел ближе, чтобы рассмотреть маску, которую полировал Сани, и с испугом увидел лицо самого фараона Рамзеса III. На столе позади Сани лежала корона из полосок золота и ляписа. Позже она будет прикреплена к маске, чтобы слиться с ней в единое целое. Для египтян было кощунством даже вообразить фараона мертвым, лежащим в гробнице. Но здесь перед Семеркетом оказалась маска, которую возложат потом на мумию фараона.

Чиновник быстро опустил глаза, не в силах больше смотреть на маску, чувствуя, что взглянул на что-то слишком ужасное, слишком пугающее, чтобы просто небрежно на это глазеть. Однако мимо навеса работающего Сани проходили люди, направляясь по своим делам. Они даже не замедляли шагов, чтобы взглянуть. Казалось, одного только Семеркета нервировало происходящее, и они с Сукис поспешили прочь.

Спереди и сзади из каждой двери на улице доносились звуки дневных работ — перезвон молоточков, стук по наковальне, визг пилы, голоса, выкрикивающие указания. Чиновник почувствовал, что такая деятельность давит ему на нервы, что он почти задыхается от нее.

Он наугад побрел к деревенским воротам, где находились общественные кухни. Когда чиновник приблизился, его обдал сильный запах жира и масла. Он последовал туда, где огромными черными тучами клубились мухи — их, как и Семеркета, привлекли здешние запахи. Сукис ускользнула в сторону загонов, без сомнения, надеясь на каплю овечьего молока.

Семеркет завернул за угол и увидел слуг, разделывающих перед жаркой говяжий бок. Его поразило то, насколько щедр фараон со своими работниками, если так их кормил. Жареное мясо в обычный рабочий день было редкостью, и чиновник подумал, что такая роскошь не просто кажется странной, но и смущает.

Семеркет видел, что в волосах здешних женщин поблескивают золото, серебро или нити драгоценных камней, что воротники их усыпаны драгоценностями. Ткань платьев, уложенных в тугие складки, была царского качества и вышита головокружительными орнаментами. Мужчины носили богатые браслеты из меди и бронзы, а их рабочая одежда сделана из дорогого льна. Эти деревенские жители выделялись бы даже на улицах Восточных Фив, где знать непрерывно соперничала друг с другом в богатстве одеяний.

И в деревне нет нищих попрошаек, что тоже внушало беспокойство. Калеки и жертвы войны, несчастных случаев, голода — все эти бедные неудачники кишели повсюду. Но здесь их нигде не было видно.

Вся деревня казалась чем-то вроде подделки, вроде одной из моделей городов или ферм, которые люди берут с собой в гробницы — совершенные, идеальные вплоть до мельчайших деталей. Все здесь казались цветущими и молодыми, здоровыми и богатыми. Краска на домах была свежей, стены починены, сюда не допускались никакие печали.

Деревня строителей гробниц походила на дело рук волшебника. Семеркет ожидал, что в любую минуту это селение исчезнет, оставив вместо себя только овеваемый ветром песок. Ничто не может быть таким совершенным.

Тени уже сильно удлинились, когда чиновник и песочного цвета кошка пропутешествовали по главной улице обратно к дому Хетефры. Как обычно, в деревне стоял оглушительный шум, но даже сквозь него Семеркет услышал жалобные звуки арфы. Пойдя в сторону, откуда раздавалась музыка, он с удивлением увидел, что это Ханро пощипывает струны инструмента. Он сидела в передней комнате спиной к нему, примостившись на подушках, и гость рискнул сделать к двери несколько шагов, чтобы послушать.