Легенды Босфора. - Эльчин Сафарли

Вижу себя. Худого мальчугана в синей форме. Оттопыренные уши. Темные вьющиеся кудри выглядят небрежно. Брюки, как всегда, измазаны чем-то белым. Шнурки туфель развязаны. Из портфеля высыпаются ручки, карандаши — в очередной раз сломалась крышка пенала. Углядываю обиду в глазах школьника. Видимо, свиноподобный спортсмен из старшего класса опять подставил подножку. Обозвал «лупоглазым кузнечиком». Обида мгновенно исчезает с появлением Даши из параллельного класса. Русоволосая девочка с веснушками на лице. Глаза небесного оттенка. Худенькая. Первая любовь. Затаившаяся, скромная, окрыляющая… В седьмом классе Дашу забрали из школы. Родители уезжали в Иерусалим. Любовь закончилась, угли невысказанной любви долго тлели. Тлели болезненно…

…Одна сигарета сменяется другой. Никотин не способен сдвинуть с места противный комок в горле. Он душит, вызывает слезы. Прошлое отпустил… До возвращения в Стамбул считаные часы. В 22.30 вылет. На часах 20.03. Еще надо успеть заглянуть к родителям. Покидаю школьный двор. Душа ликует, разум бранится. Как прекрасно обладать свободой порывов! Она добавляет в жизнь больше смысла. Теперь в сердце нет неисполненного желания. 1:0. В мою пользу… Верить в свободу важнее, чем быть свободным… Веру ничем не восполнишь…

13

…Между нами часы, которые уходят без права на возвращение. Зато их можно компенсировать…

…Когда между нами расстелены расстояния, тянемся друг к другу душами. Вырываются из нас в ритмичном биении, обливаются алым соком. Спешат стать единым целым. Болезненные порывы. Расстояние закаляет организм любви, здорово подрывая иммунитет к изменам. Проверка на прочность…

Зейнеп сажает подсолнухи в глиняные горшочки. Семена оседают в черной земле в день моего отъезда. Раскладывает горшочки в зимнем саду. Поливает водой из лиловой лейки. Удобряет специальным составом. Сушеные лепестки лотоса, перемешанные с пятью нитями шафрана. В Турции подсолнухи — символ светлой надежды. Выращивая их, выращиваешь надежду. Если семена не дали ростков, значит, надежда сгниет в почве реальности. Никакой магии. Скорее, традиции…

«Есть большой минус. Не умею ждать. Терпение отсутствует. Я даже родилась шестимесячной. Положенного срока не дождалась. К кому спешила? Угадай… Ждать тебя сложнее. Больнее… Лелея подрастающие подсолнухи, наполняюсь надеждой. Единственная отдушина… Между нами часы, которые уходят без права на возвращение. Зато их можно компенсировать». Не плачет при проводах. Сжимает в кулачке голубой платок. Вытирает красный нос, сдувает челку с глаза. Не отпускает руку. Держится так, будто боится потерять навсегда. Глаза сухие. В них вулканы, извергающиеся тоской. Сдерживается. «Слезы засоливают надежду. Уверена, скоро снова поцелую тебя… Ты правильно как-то подметил. Мы, люди, не свободны. Обречены обстоятельствами, ответственностью. Так хотела поехать с тобой…» Никаких наставлений. Не обязываем друг друга лишними словами. Минимальное количество клятв, обещаний. Бессловесное доверие душ… Скучаю по запаху Зейнеп. Воздушно-подслащенному. Оттенки сирени, лилии, цветов абрикоса. Редко душится. Чаще чистый, естественный запах…

С другими Зейнеп категорична, открыта, требовательна. Со мной — как котенок. Белый, пушистый, словно сахарная вата. Тесно прижимается. Белоснежные простыни под ней завораживающе шуршат. Из-под одеяла выглядывают маленькие ножки с персиковым лаком. Зейнеп любит прятаться под одеялом. Дышать с жарким эхом, теребить меня за нос, перебирать пальцами волосы. «Почему так люблю тебя?» В наше темное пространство заплывает аромат свежезаваренного кофе. «…потому что мы оба обожаем подсолнухи!» Прикасаюсь ладонью к ее затылку, притягиваю к себе. Утро возможностей…

Разлука разъедает, если не принять ее временным фактором. Будучи на расстоянии, созваниваемся не чаще трех раз за день. Не регламент. Если будем беседовать чаще, то наслаждение перерастет в зависимость. Она посылает красноречивые эсэмэски. Отвечаю короткими, односложными. Главное, чтобы в меседже присутствовали пять волшебных букв. «Л», «Ю», «Б», «Л», «Ю»…

Зейнеп пишет, что подсолнухи покрывают скучающее сердце пыльцой спокойствия. «Часто прихожу в твою квартиру. Прибираюсь, заполняю холодильник „Эфесом“, яблочным соком. Вдруг неожиданно приедешь… Хожу босиком по квартире. Ловлю твой запах. Нюхаю подушку. На ней аромат родного одеколона. Не меняю твою постель. Пропитана тобою. Иногда раздеваюсь, залезаю под твое одеяло. Тогда ты рядом». Тяжело отвечать на такие письма. Глаза наполняются слезами, на дно желудка с грохотом падает камень тоски. Нельзя скисать. Нельзя поддаваться сентиментальности. Отвечаю твердо. Поддержка между слов. «Малыш, через считаные месяцы будем вместе… Seni seviyo-rum[55]». Уверенность передается сквозь тысячи километров…

…Ночью тоска по частичке обостряется, как язва после острой пищи. Темная комната, в которой тщетно пытаешься заснуть, заполняется зимним воздухом одиночества. Мерзнешь, прячешься под одеялом. Сжимаешь голову подушкой, чтобы не слышать треска льда на стенах. Включаешь ночник на тумбочке. Лампочка лопается. Закрываешь глаза. Страшно. Спасают эпизоды совместных мгновений в Стамбуле. Полные света, страсти…

Спокойно засыпаешь после беседы с ней. Чуть больше разговариваем около полуночи. Перед сном. Мобильный звонит инструментальной версией песни Ханде Йенер[56]. Эксклюзивный звонок для Зейнеп. Поднимаю трубку. Меня засасывает в искрящийся электричеством тоннель. Кружится голова. Вокруг фиолетовые вспышки, розовые лучи. Здесь час как полсекунды. Через мгновение оказываюсь в городе души. Сам не понимаю как. Рядом Зейнеп. Сидим на побережье, считаем звезды. Неожиданно с неба падает одна из них. Самая крошечная. Успеваем загадать желание. Одинаковое желание в один голос. «Быть всегда с тобой». Произносим слова-близнецы так, будто заучили заранее. Дышим, любим, чувствуем одинаково. Редкий случай… Прижимаюсь губами к ее губам. Необычайно теплые, чуть сухие. Снова вспышка. Снова тоннель. Покидаю Стамбул. Снова в кровати. Сон, чудо или реальность?.. Засыпаю.

…Мама смотрит на фото Зейнеп. Скорпионы недоверчивы. Не делают преждевременных выводов. Задает всего два вопроса «Хорошо готовит?» «С высшим образованием?» Смеюсь. «Не для того тебя растила, чтобы питался ресторанной пищей. С твоим-то гастритом…» Продолжаю смеяться. Мама с годами больше становится похожа на Катрин Денев. Носит такое же синее платье с шелковым поясом. Мажет помаду кирпичного колера. Ну, чем не одна из «Восьми женщин»[57]?! «Сынок, мне важно твое счастье. Приближается момент, когда я передам тебя из своих рук в другие руки… Не забывай о благословении матушки». Отмечает симпатичность Зейнеп. «Немного полноватая. Хотя ты у меня тоже не тростиночка. Правда, после родов она располнеет. Ничего, доверься маме. Настойка из алычи, эликсир куркумы после обеда… Станет куколкой!» Не делает категоричных выводов. Ждет встречи с будущей невесткой…

…Зейнеп позвонила вчера рано утром. С опозданием взял трубку. Принимал душ. «Милый, не представляешь себе, какая красота. Сегодня утром расцвел первый подсолнух. У него сочно-желтые лепестки. Классно, да?.. И еще. Хочу кое-что добавить. Знаешь, безумно люблю тебя. Очень жду. Возвращайся скорее»…

14

…Строим жизнь по собственному сценарию. Такова действительность. Действительность с годами признавать сложнее сложного…

…Оглянуться назад, признать допущенные ошибки, оценить яркость счастливых моментов. Оглянуться со словами: «Жизнь прожил так, как хотел. Жизнь прожил не по стечению обстоятельств». Смелости хватает двум из десяти. Оставшаяся «восьмерка» промолчит. Предварительно посетует на то, что «многое в жизни не зависело от нас». Строим жизнь по собственному сценарию. Такова действительность. Действительность с годами признавать сложнее сложного…

…Никогда не жаловался. На людей, судьбу, окружение. Если больно — улыбался. Если терял надежду — возносил руки к небу. Если не понимал решений Аллаха, опускал голову. Не жил для себя. Карма. В девятнадцать лет потерял родителей — с промежутком в год оба высохли от рака. На поминках не плакал. Молча слушал муллу. В голове вертелись мысли из очевидной реальности. Теперь на нем остались восьмилетние сестры-близняшки. Плакать нельзя, думать надо об их будущем. Выживает сильнейший…

С одной работы бежал на другую. До шести вечера служил кассиром в продуктовом. Остальное время разгружал, солил, замораживал рыбью икру. Домой возвращался к полуночи. Без сил на ужин. Сверял счета, проверял уроки сестер. Засыпал прямо за столом. Подушкой служили мозолистые ладони. «Переживать, плакать времени не было. Сынок, в мою пору мужчины не плакали. Это сейчас кругом сентиментальность. Отращивают волосы, сережки надевают, в женщин превращаются. Не осуждаю. У каждого времени свои законы. Аллах всемогущ»…