Рассказы - Рэмси Кэмпбелл

другие фокусы. Хотя, эти, пожалуй, впечатляли.

Стоун глядел на свое отражение, когда вагончик вошел в поворот. Его фигура чернела в сероватом, льющемся из-за спины свете. Внезапно он нахмурился. Она двигалась не одновременно с ним. Начала раскачиваться, словно пытаясь выйти из зеркала. Он вспомнил шкаф, стоявший у подножия его детской кровати, и понял, что происходит. Зеркало висело на двери, и теперь она открывалась.

Стоун вжался в противоположную стенку почти остановившегося вагончика. «Нет, нет, — подумал он, — так не должно быть. Не надо». Услышал под собой скрежет колес, визг металла, потерявшего сцепление, и всем телом упал вперед. В темноте слева скрипнула дверь, раздался мягкий стук. Вагончик вздрогнул, встал на рельсы и замер.

Свет за спиной погас, и Стоун почувствовал, как что-то опустилось на соседнее сиденье. Он закричал. Или попытался, глотая тьму, вливавшуюся в сердце и мозг. Это был момент полного забвения, когда от него остались только мрак и воспоминания о муках. Затем он затрясся по рельсам, и тьма разлилась, поглотив мир. Вагончик боднул двери и выехал в ночь.

Когда они скользили по кольцу за Поездом-призраком, Стоун взглянул в проход между балаганчиками, где он, как ему казалось, видел работников.

С неба лился лунный свет, и он понял, что там стояли мешки — кивали и корчились на ветру. Затем соседнее сиденье выплыло из тени, и он опустил глаза.

Рядом с ним сидела съежившаяся фигура с поднятым капюшоном — поблекшую куртку и штаны украшали разноцветные полосы и заплатки, потемневшие в бледных лучах луны. Голова почти касалась его плеча, руки висели вдоль тела. Ноги слабо постукивали по металлическому полу. Отшатнувшись, Стоун потянулся к передней части вагончика, чтобы встать, и голова фигуры запрокинулась.

Он зажмурился. А когда отважился посмотреть на спутника, увидел под капюшоном белый тряпичный овал, черные крестики вместо глаз, стежки в кривом полумесяце рта — ухмыляющееся вышитое лицо.

Стоун осознал, что вагончик не остановился, даже не сбавил скорость, вновь нырнув в чрево Поезда-призрака, и не сразу заметил, что фигура взяла его за руку.

Перевод: К. Воронцова

Перемена

Ramsey Campbell, «Conversion», 1977

Уже подходя к дому, ты чувствуешь что-то неладное. Лунный свет слабо мерцает в протекающем рядом ручье, деревья выступают из опустившейся на лес темноты, словно торчащие гвозди из забора. Дом тоже погружен во мрак, но дело все-таки не в этом. Ты останавливаешься, пытаясь разобраться, что же тебя тревожит.

Конечно, не надо было засиживаться в гостях у приятеля допоздна. Жена раньше никогда не оставалась по вечерам одна, — наверное, она волнуется, может быть, даже напугана. Но беседа настолько увлекла тебя: за один вечер твое отношение к соседу изменилось от настороженности до полного взаимопонимания. А вино было так великолепно, так согревало, разливаясь жарким огнем по телу, что теперь ты мало что помнишь из разговора, кроме невероятно приятного ощущения дружбы и единства, не нуждающегося больше в словах. И все же не стоило оставлять жену в одиночестве, как бы надежны ни были запоры. В конце концов, ты мог попросить жену дровосека, живущую неподалеку, посидеть с ней. Заботливый муж так бы и поступил.

Возможно, именно это чувство вины и не дает тебе покоя. Обычно, когда ты возвращался, из окон лился мягкий свет, который словно отодвигал высокие мощные деревья, плотной стеной обступившие дом. А сейчас он выглядит таким холодным, пустым и неприветливым, что невольно пробуждает воспоминания из далекого детства, когда ты, лежа в постели зимними ночами, с замиранием сердца прислушивался к волчьему вою, далеко разносившемуся по окрестным лесам, подобно шуму спускающейся с горы лавины. А может, тебе это только кажется, ты просто предчувствуешь, какую встречу приготовила тебе жена. Но нет, наверняка тут кроется что-то еще.

Как бы там ни было, придется постучать и разбудить ее. Первым делом ты подкрадываешься к окну и заглядываешь внутрь. Жена спит, и луна освещает ее лицо, оставляя шею и плечи в тени. На лице еще не высохли слезы. Несомненно, она оплакивала свою покойную сестру, чей портрет и сейчас стоит на столике возле кровати рядом со стаканом воды. Ты продолжаешь смотреть, погружаясь в детские фантазии, в которых тебе представлялось, как ангелы наблюдают за тобой через окно, и сам на мгновение ощущаешь себя таким ангелом. Но потом беспокойство охватывает тебя с новой силой, комом встает в горле, судорогой сводит живот. Те твои фантазии обернулись испугом, когда за окном и в самом деле промелькнуло чье-то бледное лицо. Ты поспешно отходишь в сторону, чтобы так же не напугать и ее.

Нужно постучать. Тебе самому непонятно, почему ты медлишь. Ты делаешь шаг к двери, поднимаешь руку, но тут же замираешь, словно пораженный ударом молнии. Внезапно то смутное ощущение опасности, которое ты все это время испытывал, становится реальностью, материализуется по ту сторону двери. Кто-то притаился там и готовится напасть на тебя.

Ты чувствуешь себя абсолютно беспомощным, тебе хочется убежать, скрыться от неизвестного врага в чаще леса. Едкий, обжигающий пот течет по твоей спине, будто кто-то насыпал горячих углей тебе за воротник. Однако ты не можешь оставить здесь жену, рядом с этим ночным кошмаром, словно воплотившимся тех небылиц, что обычно рассказывают о лесе. Ты заставляешь себя если не успокоиться, то хотя бы не шуметь, и прислушиваешься, надеясь по какому-нибудь признаку догадаться, что там может быть.

Но слышишь только сонное дыхание шелестящего листвой ветра. Страх вновь усиливается, ведь ты знаешь, что враг по-прежнему скрывается за дверью, готовый к схватке и ждущий только твоей оплошности. Ты снова подбираешься к окну, стараясь при этом не упускать из виду дверь. И тут тебе в нос ударяет ужасная вонь, просочившаяся из комнаты. Запах настолько густой и отвратительный, что ты даже не пытаешься понять, на что он похож, пятишься, беспокоясь теперь еще больше о том, чтобы не разбудить жену, ведь только неподвижность может спасти ее от того, кто находится в комнате.

Но ты не можешь справиться даже с собственным страхом, не можешь заставить себя подойти ближе к дому. А ведь жена не подозревает о грозящей ей опасности. Взбешенный собственной трусостью, ты обзываешь себя ничтожеством, тряпкой, тварью дрожащей, недостойной того, чтобы появиться на божий свет. В конце концов это помогает, ты осторожно, словно к раскаленной сковороде, протягиваешь руку к двери, толкаешь ее, и она отворяется.

Но едва успевает отхлынуть первая волна страха, как тут же накатывает новая. Тебе приходит в голову, что