Ленин. Спаситель и создатель - Сергей Кремлев

«Уважаемый Мих. Ник.!

Получил открытку и двести франков, которые переслал Зиновьеву (я получил из Питера 869 frs = 500 руб.), т. е., видимо, весь гонорар; если часть не есть плата за аграрную работу. Грустно, грустно, что интриганы работают около хозяина изданий против изданий!!»[714]

В этих строках всё: и усталость от интриг политических оппонентов, и досада на интеллигентски мягкотелого к негодяям «хозяина» – Горького… И – лишнее подтверждение того, что никаких «германских миллионов» ни у Ленина, ни у Зиновьева не было…

А 18 декабря 1916 года Ленин сообщал уже Инессе Арманд:

«Рукопись моя об империализме дошла до Питера, и вот пишут сегодня, что издатель (и это Горький! о, телёнок!) недоволен резкостями против… кого бы Вы думали?.. Каутского! Хочет списаться со мной!!! И смешно, и обидно.

Вот она, судьба моя (жирный курсив мой. – С.К.) Одна боевая кампания за другой – против политических глупостей, пошлостей, оппортунизма и т. д.

Это с 1893 года. И ненависть пошляков из-за этого. Ну, а я всё же не променял бы сей судьбы на „мир“ с пошляками…»[715]

Вырвавшиеся в сердцах слова в письме к духовно близкому человеку… А ведь они и впрямь – ключ к жизни и судьбе… Одна боевая кампания за другой – с 1893 года! И ненависть пошляков из-за этого…

Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной,В твоей тоске, о Русь!И даже мглы – ночной и зарубежной —Я не боюсь…И вечный бой! Покой нам только снится…

Уже почти десять лет его окружала мгла – мгла зарубежная, мгла историческая…

Вокруг шла небывало кровавая война – отвратительная, как большинство войн до этого, однако на этот раз – особо отвратительная по своим истинным побудительным причинам и масштабам бойни.

Он ощущал в себе гигантские силы, но его реальные возможности были пока что ничтожными по сравнению с теми задачами, которые он мог решать, был готов решать и которые он стал решать уже через год!

Вот она, его судьба…

Ему сорок седьмой год, и чего он добился?

Наполеон Бонапарт в тридцать лет стал первым консулом Республики, а к 46 годам уже закончил свою политическую карьеру, отрёкшись от трона вторично!

Ставший в 41 год наполеоновским маршалом Бернадотт, в 47 лет получил корону Швеции…

Оливер Кромвель в 46 лет гремел на всю Европу как глава армии парламента и кумир «железнобокой» крестьянской гвардии…

Отто Бисмарк в 47 лет стал министром-президентом Пруссии, Генрих Наваррский в 46 лет короновался как король Франции Генрих IV…

Пётр Великий в 37 лет был озарён триумфом Полтавской победы, Григорий Потёмкин в 44 года блистал во всей силе своей «светлейшей» славы…

Дизраэли в 42 года был признанным лидером оппозиции, Уинстон Черчилль в тридцать с небольшим лет начал карьеру имперского министра…

Лидеры германской социал-демократии – Август Бебель и Эдуард Бернштейн, Карл Каутский, Вильгельм и Карл Либкнехты – отец и сын, будучи моложе его, Владимира Ульянова, пользовались общенациональным влиянием, заседали в рейхстаге…

А он?

Да, он – создатель и руководитель боевой пролетарской партии… Но партии, даже у себя на родине известной мало, к тому же – нелегальной… К тому же, – ещё и партии, не сплочённой в своей руководящей части так, как того хотел бы он…

Даже «Григорий» – Зиновьев, ближайший соратник, нет-нет, да и колебнётся, а что уж говорить о, например, Пятакове, Бухарине и так далее…

Даже испытанный друг, родная сестра, дорогой «Джемс», и то не может понять его «неуступчивости», которая никакая не неуступчивость, а всего лишь результат понимания того, что другие поймут лишь позднее.

Как гениальный политик, всегда твёрдо стоявший только на стороне трудящегося большинства, Ленин к началу 1917 года (и даже к началу 1905 года) имел всемирно-исторический потенциал, но никогда и ничем не давал понять – даже ближайшему окружению, что знает это.

Однако он-то знал это, и это же знали несколько десятков, ну – пусть, сотня-другая людей в России и в Европе.

Немного…

Или, всё же, много?

Что ж, так или иначе, он знал, что не променяет своей судьбы, своего вечного боя в союзе с будущей, с его великой Русью, на мир со всеми пошляками мира – политическими, духовными, коронованными и «всенародно избранными»…

Причём, при всей поведенческой скромности, Ленин явно верил в свою звезду как личности исторической. В 29 лет Сергей Есенин заявил: «Я о своём таланте много знаю…». Ленин тоже много знал о своём таланте, хотя, не будучи поэтом, никогда и не признавался в том публично.

Но вот такая деталь…

14 сентября 1906 года он пишет из Куоккалы в Женеву:

«Уважаемый товарищ! Меня крайне беспокоит судьба одного пакета с деловыми бумагами, имеющими историческое значение. Пакет этот остался среди бумаг, которые лежат у Вас…

Вы очень меня обяжете, если черкнёте мне, как стоит дело с добычей и отправкой сюда этого пакета…»[716]

Адресат – зарубежный издатель социал-демократической литературы Г. А. Куклин (1877–1907), чья обширная библиотека отошла по завещанию после смерти владельца к большевикам… А «пакет с деловыми бумагами, имеющими историческое значение» – документы младшего брата Ленина, Дмитрия Ильича Ульянова, включая его фотопортреты, сделанные в тюрьме. После Октября 1917 года они стали храниться в Центральном партийном архиве, но в 1907 году были чисто личными бумагами. Тем не менее Ленин уже тогда понимал, что он и его соратники делают историю.

И они действительно её делали! Через год после вырвавшихся у Ленина горьких слов: «Вот она, судьба моя…», его имя будет греметь по миру, а через десять лет он, уже посмертно, станет символом надежды и борьбы для сотен миллионов людей по всему земному шару, но…

Но пока – скромный кабинетик в скромной цюрихской квартирке, стол, заваленный бумагами и лямка повседневной партийной работы.

Ленин был редкостно психологически устойчивым человеком. Он умел предельно сосредоточиться, но он не всегда был сдержан, а порой был открыто эмоционален…

Приведу ещё раз отрывок из письма Инессе Арманд от 19 июля 1914 года, где Ленин, имея в виду поведение лидеров II Интернационала Гюисманса и Вандервельде на Брюссельском «объединительном» совещании, признавался: «…Ты лучше провела дело, чем это мог бы сделать я. Помимо языка, я бы взорвался, наверное. Не стерпел бы комедиантства и обозвал бы их подлецами. А им только того и надо было – на это они и провоцировали»[717].

Однако Ленин никогда не впадал в такое состояние души, которое можно определить как истерическое… Ни в малейшей мере для него никогда не было свойственно и угнетённое, ипохондрическое состояние души.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});