Врата Мертвого Дома - Стивен Эриксон

Открыв дверь, они попали на первый этаж башни. Каменная винтовая лестница поднималась из центра помещения вверх. На земле у нижней истёртой ступени лежало ещё одно тело: молодая темнокожая женщина выглядела так, будто её положили здесь всего час назад. Одежда её явно была нательной, но доспехов нигде не было видно. Стройное тело испещряли жестокие раны.

Апсалар подошла, присела рядом и положила руку на плечо девушки.

— Я её знаю, — прошептала она.

— Чего? — пробурчал Реллок.

— Память того, кто одержал меня, отец, — сказала она. — Его смертные воспоминания…

— Танцор, — уточнил Скрипач.

Она кивнула.

— Это дочь Дассема Ультора. Похоже, Первый Меч забрал её после того, как Худ закончил ею пользоваться, и принёс сюда.

— Прежде чем нарушить клятву, данную Худу…

— Да, прежде чем Дассем проклял бога, которому прежде служил.

— Это было много лет назад, Апсалар, — сказал Скрипач.

— Я знаю.

Все молчали, разглядывая тонкую юную девушку, лежавшую у подножия лестницы. Маппо чуть передвинул тело Икария в руках, словно почувствовал, что невольно повторяет давнюю историю — пусть даже все вокруг понимали, что он никогда не поступил бы со своим другом так, как Дассем Ультор — с дочерью.

Апсалар выпрямилась и посмотрела на ступени.

— Если память Танцора не подводит, портал нас ждёт.

Скрипач повернулся к остальным.

— Маппо? Ты пойдёшь с нами?

— Да, хотя, наверное, не всю дорогу — если, конечно, возможно покинуть этот Путь, когда пожелаешь…

— Интересное предположение, — сказал сапёр.

Трелль просто пожал плечами.

— Искарал Прыщ?

— О да. Конечно, разумеется! Почему бы нет, почему вообще нет? Идти обратно по лабиринту? Безумие! Искарал Прыщ кто угодно, но не безумец, как вам всем хорошо известно. Да, я пойду с вами… и добавлю в одних лишь своих мыслях: быть может, ещё возникнет подходящий момент для предательства! Кого предать? Что предать? Разве это важно? Не достижение цели приносит истинное наслаждение, а процесс!

Скрипач перехватил суровый взгляд Крокуса.

— Не своди с него глаз, — сказал сапёр.

— Само собой.

Сапёр покосился на Моби. Фамилиар тихо сидел у двери, играя с собственным хвостиком.

— Как попрощаться с бхок’аралом?

— Сапогом под зад дать — как же ещё? — предложил Искарал Прыщ.

— Хочешь вот с этим попробовать? — поинтересовался Скрипач.

Верховный жрец поморщился, но с места не сдвинулся.

— Он ведь был рядом, когда мы ехали через бурю, да? — проговорил Крокус, подходя к маленькому сморщенному созданию. — Помнишь битвы, которых мы не могли увидеть? Он нас защищал… всё время.

— Да, — сказал сапёр.

— Низменные мотивы! — прошипел Искарал Прыщ.

— Тем не менее.

— О боги, ему же будет так одиноко! — Крокус взял бхок’арала на руки. Ничего постыдного в слезах на глазах юноши не было.

Моргая, Скрипач отвернулся, поморщился, глядя на лестницу.

— Толку нет растягивать прощание, Крокус, — сказал он.

— Я придумаю способ тебя навестить, — прошептал даруджиец.

— Подумай о том, что видишь, Крокус, — сказала Апсалар. — Он выглядит вполне довольным. Что до одиночества, откуда ты знаешь, что это будет так? Есть и другие Дома, другие смотрители.

Юноша кивнул. Медленно посадил фамилиара обратно на пол.

— Надеюсь, хрупкой посуды тут нет.

— Что?

Крокус улыбнулся.

— Моби всегда не везло с глиняной посудой, или, точнее сказать, наоборот. — Он коснулся ладонью круглой лысой головки бхок’арала, затем распрямился. — Идём.

Бхок’арал смотрел, как отряд поднимается по лестнице. В следующий миг наверху раскатилась полуночная вспышка, и они исчезли. Фамилиар прислушался, склонив голову набок, но в комнате наверху не было слышно ни звука.

Ещё несколько минут он сидел неподвижно, лениво теребя собственный хвостик, а затем развернулся и заковылял по коридору, пока не остановился перед доспехами в алькове. Массивный закрытый шлем шевельнулся с тихим скрипом, из него послышался резкий голос:

— Я рад, что моему одиночеству пришёл конец, малыш. Треморлор от всего сердца приветствует тебя… хоть ты и испачкал пол в передней.

Пыль и щебень вылетели из-под копыт и ударились в щит Дукера, когда виканский всадник упал на землю и покатился, остановившись у самых ног историка. Совсем мальчик, он казался таким умиротворённым, глаза закрыты, будто спит. Но для этого юноши все сны уже закончились.

Дукер перешагнул через тело и остановился в туче пыли, которую оно подняло. Короткий меч в правой руке покрывала подсыхающая кровь, так что каждый раз, когда историк менял хват, раздавался густой хлюпающий звук.

Всадники разворачивались на изрытой копытами площадке перед историком. В промежутки между ними летели стрелы, гудевшие в воздухе, как стрекозы. Дукер вздёрнул щит, чтобы поймать стрелу, которая целила ему прямо в лицо, ахнул, когда сила удара двинула обитый кожей край к губам и подбородку так, что рассекла кожу.

Тарксийская кавалерия прорвала линию обороны и готова была отрезать дюжину оставшихся взводов от остальной армии. Контратака Вороньего клана была яростной, но обошлась дорого. Хуже того, устало шагая вперёд, заметил Дукер, она, кажется, провалилась.

Взводы пехоты оказались отрезаны и теперь сбились в четыре группы (лишь одна — сколько-нибудь многочисленная), пытаясь соединиться. Меньше двух десятков всадников Вороньего клана оставались в сёдлах, каждого из них окружали тарксийцы и свирепо рубили широкими тальварами. Всюду на земле извивались и кричали лошади, бешено лягались от боли.

Круп боевого коня чуть не сбил историка с ног. Дукер шагнул в сторону и вогнал остриё короткого меча в затянутое кожей бедро тарксийца. Лёгкая броня поначалу держалась, но историк налёг всем весом и почувствовал, что клинок пронзил плоть, вошёл глубоко и царапнул по кости. Он провернул меч.

Сверху обрушился тальвар и врезался в край щита Дукера. Историк пригнулся, потянул за собой застрявшее оружие. Свежая кровь хлынула на правую руку, когда он вырвал из раны клинок. Дукер рубил бедро всадника, пока конь не отскочил, так что враг оказался вне досягаемости.

Дукер поправил шлем, чтобы не закрывал глаза, сморгнул песок и пот, затем снова двинулся вперёд, направляясь к самому крупному скоплению пехоты.

Три дня прошло с битвы в Санимонской долине и кровавой отсрочки, которую даровали малазанцам хундрилы. Нежданные союзники завершили бой тем, что погнали остатки племён-соперников по степи в часы заката, прежде чем рассеяться и вернуться в собственные земли. Во всяком случае, с тех пор их не видели.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});