Обсидиановый нож - Александр Мирер

Хайдаров отвернулся и не видел, как по тросу прыгнул Бутенко в своем суперскафандре. Сверху обрушился Сперантов. Не удержался, пал на четвереньки, перебежал к экранам. Лицо его было искажено отчаянием. Он готов был броситься в экран, схватить неопознанное голыми руками. В корабле сразу стало шумно. Закричали голоса лунной и земной диспетчерских, пронзительно взвыла морзянка, хрипло запели радиомаяки, запущенные диспетчерами на полную мощность. За кормой, в чудовищной дали, пыхнуло огненное облачко — спасательный корабль-робот «Отважный» поймал «Остров Мадагаскар» в пеленг и дал первый ядерный импульс.

Ночь была нескончаема. В космосе не бывает дней и ночей. Если сияние космоса ощущается как ночь, значит, рейс закончен.

Уйм и Хайдаров сидели в командирской каюте. «Остров Мадагаскар» был эвакуирован, по его тихим палубам гремели голоса заправщиков и ремонтников. Они властно стучали башмаками, от них исходил острый, пороховой запах Луны. Даже на обшивке кипела жизнь — спектрометристы под защитными зонтами разворачивали свое оборудование, отыскивали следы неведомого.

Хайдаров держал в коленях термос. Они с Уймом поочередно тянули кофе через соску и разговаривали.

— Странно, — сказал Уйм. — Столько лет ходили на параллельных и вот когда познакомились.

— Да, странно, — сказал Хайдаров.

— Очень славно, что познакомились. Очень славно…

Хайдаров кивнул. Славно. И то, что командир Уйм говорит так с человеком, от которого зависит его судьба, вот что по-настоящему хорошо. Не боится, что его заподозрят в подхалимстве. Верит.

Уйм хлопнул его по руке и невесело засмеялся.

— Едва познакомившись, они вступили в сговор… Куратор Хайдаров, используя свое влияние в Совете космокураторов, добивался реабилитации штурмана Уйма. Со своей стороны, этот последний обещал Хайдарову поддержку Ассоциации судоводителей в устройстве космической системы психоконтроля…

— Хорошо поешь, — сказал Хайдаров. — Но так и будет. Ты должен водить корабли.

— Я бы не доверил корабль такому командиру, — сказал Уйм.

— Брось, брось… Трехмесячный отпуск, и все будет олл райт. Каждый должен оступиться, чтобы сбило спесь. Напортачить, у нас говорят.

— Напор-ртачить?

— Плохо сработать, ошибиться.

— Надо запомнить. Ты думаешь, с меня сбило спесь?

— Надеюсь, — сказал Хайдаров.

— Э! Не сбило. Отпуск я возьму, и возьму Ани в экипаж, но спесь остается при мне, ты учти — прежде чем заступаться за меня.

— На место Бутенко?

— Да. Ксаверы больше не пойдет со мной. Не простит.

— Покажи мне еще Ани, — попросил Хайдаров.

Уйм отвел руку за спину, нажал кнопку, и в стенке оружейного шкафчика — на том месте, куда смотрела Марта Стоник — возникла женщина. Она была прекрасна. За ее спиной был песок, и вздыбленные стеклянные океанские волны, и тропическое небо, но женщина была прекраснее неба, моря и песка, и у ног ее сидел сонный львенок.

— Ха! Это я, — сказал Уйм, погружая палец в львиную шерсть. — С нею я такой. Поэтому не брал ее на корабль.

— Возьми, — сказал Хайдаров.

— Возьму. Попробую, — сказал Уйм.

О Марте Стоник они не говорили. Они знали, что вины здесь нет ничьей — ни командира, ни пассажирки. Так вышло. И все.

Они уже знали, что Тильберта Юнссона не удалось оживить, хотя никаких следов насильственной смерти на нем не обнаружено. Просто выключился мозг. Просто… Так же просто, как гипотеза Сперантова и других набольших физиков, по которой НО не был ничем материальным. Ни пространством, ни антипространством — ничем. Лучом прожектора, состоящим из абсолютной пустоты. Поэтому он и не имел массы, поэтому поворачивал без радиуса, как пятно от прожекторного луча на склоне горы или на поверхности моря. Юнссона убило ничто, поглощающее любое излучение, как мы — ничто по сравнению с матерью-природой, — поглощаем любое знание о ней, накалываем его на булавки, как бабочек.

Уйм погасил голографию и требовательно спросил:

— Почему Тиль бросил Шерну?

— «Чтоб вам не оторвало рук, не трожьте музыку руками», — Хайдаров ответил цитатой, чтобы закончить разговор, но командир Уйм был упрям, и ему предстояло водить пассажирские корабли, в которых все каюты будут заняты космическим персоналом.

— О-а, все тот же миф о ненависти к куратору? Я в это не верю.

— Ты слишком здоровый человек, чтобы поверить, дорогой Грант. И ненависть — не то слово. Скорее, нелюбовь, еще точнее — раздражение и нетерпимость. Куратор, к сожалению, воспринимается не как врач, а как требовательный наставник. Нас либо очень любят, либо едва терпят. И то и другое — лишнее. Почему — едва терпят? А мы пристаем, настырничаем… Тиль был очень эмоционален. Вечный подросток, понимаешь? И агрессивен при этом…

— Стоп… — перебил Уйм. — Ты хочешь распространить на нас машинный контроль, чтобы устранить личность куратора?

— Ну, нет, — живо сказал Хайдаров. — Наоборот, безличный контроль — еще хуже. Каждому ясно, что нелюбовь к куратору — чувство несправедливое…

— Постыдное, — сказал Уйм. — Дикое и постыдное.

— Предположим. Как таковое оно и загоняется в подсознание относительно легко. А вытеснить отвращение и недоверие к машинной системе будет куда как сложнее.

Уйм закрыл глаза, собрал лицо крупными коричневыми морщинами и запел:

— О великий и черный космос, какие же мы дикари… О жалкие песчинки, наделенные жалкими чувствами… Охотники, страшащиеся своего копья, — пел командир Уйм, раскачиваясь всем телом. — Охотники, прикрывающиеся щитом от темноты ночи… Прости, куратор, — надменно и застенчиво проговорил он. — Просто терпения не хватает. Но говори дальше о Юнссоне. Он был агрессивен…

— Да. И слишком долго работал в космосе. В сущности, без Шерпы он давно был бы списан на планетную службу — но Шерна тоже имел свои слабости…

— Любил веселых людей?

— Кто их не любит, — сказал Хайдаров. — Нет. Шерна слишком любил космос. Он берег первоклассного пилота и исследователя. Тащил его буквально за шиворот. Смотрел за ним, как за любимым ребенком…

— Спас ему жизнь, — сказал Уйм.

— Да. Чего подчас нельзя простить… Значит, модель события… Вот она. Они встретились у буфета не случайно. Тиль последнее время избегал Шерну, их почти не видели вместе на корабле. Филип вызвал Тиля для кураторского собеседования, пользуясь ночным временем — пока в кают-компании пусто. Юнссон был раздражен его настойчивостью. Когда ударил метеорит и Шерна упал, он бросился к люку не сознательно. Подсознание, которое постоянно отталкивало его от куратора, воспользовалось аварийной ситуацией. Правило: «Отсек с нарушенной герметичностью покинь немедленно» было подхвачено подсознанием, и Тиль прыгнул в люк.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});