Тени исчезают в полдень - Анатолий Степанович Иванов

должна помнить: о Прометее писали Эсхил, Гёте, Байрон, Шелли… И вот, оказывается, Губер Эдуард Иванович…

И Мишка цитировал Губера, Шелли, Байрона и опять Губера…

В те дни Зине было не до Прометея, не до самого Михаила, неизвестно как и почему очутившегося возле нее. Помнится, он остановил ее на улице и спросил: «Ты не узнаешь, что ли, меня? Я Мишка Большаков». Она сказала, что узнает, и прошла мимо. В эти дни начинался судебный процесс, и ей было очень тяжело. Она, кажется, отдала бы три четверти своей жизни, лишь бы не предавать гласности все, что с ней произошло.

Но отделаться от Мишки оказалось не так-то просто. Он то и дело объявлялся рядом, что-то ей рассказывал…

На суде она заявила, что ни на какие вопросы отвечать не будет. Михаила попросила больше не подходить к ней и ни о чем с ней не говорить.

Но Мишка все-таки заявился прямо на квартиру и прямо спросил:

— Слушай, да разве ты в самом деле веришь в этого… в Бога?

— Тебе-то что?! — с ненавистью крикнула Зина.

— А то, что не можешь ты в него верить! — закричал и Мишка, даже багровея от гнева. — Они тебя запутали.

— Мне-то легче от того? — уже спокойнее проговорила Зина.

— Да ведь… Пустяки все это. Всякое бывает.

— Пустяки? — переспросила неживым голосом Зина. — Ну так слушай, какие это пустяки…

И она, сама не зная почему, рассказала все, начиная с Митьки Курганова. Рассказывала, глядя прямо ему в глаза. Мишка о многих вещах, бесспорно, слышал впервые. И потому иногда он становился бледным, иногда пунцово-красным. Но он выслушал все внимательно и решительно произнес:

— Пустяки все, Зина. Ты же хороший человек.

— Хороший? — прошептала Зина. — Ты… сказал…

И она упала на кровать, затряслась в рыданиях.

Мишка стоял рядом в растерянности. Он нерешительно протянул руку, чтоб успокоить Зину, но, едва коснулся плеча, отпрянул, словно обжегся. Потом все-таки погладил.

— Знаешь, давай будем вместе на суд ходить, — сказал он. — А там расскажешь все, как было. Видишь, ты же вот попробовала мне рассказать… И ничего…

Зина и сама теперь понимала, что она именно «попробовала»… Приподнялась и спросила:

— Ты-то… почему возле меня оказался? Вырос ты, оказывается. Когда я уезжала из деревни, ты вот такой еще был.

— Так сейчас… много тут наших, — чуть смешавшись, ответил Мишка. — Батю вот тоже вызвали как свидетеля…

Зеленодольских и в самом деле в райцентре сейчас было много. Сестра Клавдия уже несколько дней жила в ее квартире. Но всем им было не до нее, пропащей Зинки Никулиной. И только вот Мишка…

Зина не знала, что несколько дней назад Захар Большаков сказал сыну:

— Хочу попросить тебя об одном деле, Михаил… Ты Зину Никулину помнишь?

— Это наша бывшая? Как же…

— Понимаешь, Миша… На время суда ее нельзя оставлять одну. Не мог бы ты поехать вместе со мной в Озерки и там как-нибудь с ней? Ксению еще попросил бы. Правда, у той экзамены скоро…

— Ладно, батя. Присмотрим.

Видимо, вместо «присмотрим» следовало сказать какое-то другое слово. Но ничего не поделаешь, вылетело само собой это, и Мишка опустил глаза.

— И вообще, сынок, — продолжал отец, — мы ее попробуем потом вернуть в деревню. Ты это знай на всякий случай…

Ксеньке действительно было некогда, и Мишка «присматривал» за Никулиной один.

…Зина поднялась с кровати, поправила волосы и сказала:

— А в Бога я, Миша… Не знаю, в общем. Может, действительно запутали меня, а может, на самом деле верила.

— Что «на самом»? Что «на самом»? — с горячностью дважды воскликнул Михаил. — Вера в Бога — это… это… Я даже не знаю, что это такое! Да нет таких сил в природе, которые могли бы человеческий разум… затуманить, что ли, сковать, запереть в каком-то ящике. «На самом» — не бывает. И богов никаких вообще нет. Ну ладно, когда-то люди верили — есть. Говорили: самый могущественный бог — Зевс. Но и этот всесильный бог ничего не мог сделать с человеком по имени Прометей, с его гордым духом. Слушай, я тут недавно одну замечательную поэму раскопал… И вот даже у этого самого Зевса только и хватило сил, чтоб приковать Прометея к скале. И уж как не мучил он человека! А Прометей все равно ему:

…Ты не сковал души моей свободной, Ты гордого не преклонил чела!

Это значит — гордого чела, гордой головы Прометея бог не в силах был склонить, — пояснил Мишка. — Понимаешь, Зина! И дальше:

…Моя рука в оковах замерла, Но вечных дум, но мысли благородной Вся власть твоя разрушить не могла. Где мщения отравленное жало? Где божий гром? Где молния небес?… Твоих цепей для Прометея мало — Я не гожусь в рабы твои, Зевес!

…И этот паренек стал каждый день провожать ее в суд и из суда. И все толковал, толковал о Прометее…

Бывали минуты, когда Зине казалось, что Михаил со своим Прометеем осточертел ей. И она тогда говорила в сердцах: неужели он не может хоть немного помолчать?

Однажды утром в условленный час Мишкин стук в квартиру не раздался. Клавдия уже собралась, а Зина что-то медлила.

— Чего же ты? Пойдем, — сказала сестра.

— Я сейчас, ты иди…

Зина подождала еще пятнадцать минут,