Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед! - Александр Петрович Харников

меня разболелось. Наверное, скоро будет гроза…

* * *

14 (26 июня) 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Дарья Иванова, русская амазонка

Да, у императора Павла Петровича все делается быстро. Любая бумага, будь то любовная записка или именной указ, тут же попадает туда, куда надо. И исполняется в кратчайшие сроки. Иначе нерадивый чиновник или вельможа рискует получить полновесную клизму из скипидара пополам с патефонными иголками. Это вам не императрица Елизавета Петровна, у которой указы валялись на ее столе неподписанными по году и более. А были и такие, которые она подписывала лишь наполовину. Накарябав перышком лишь первую часть своего имени «Ели…», дщерь Петра дописывала вторую часть после неоднократных напоминаний канцлера через полгода или год. Такой вот характер был у «веселой царицы».

А у Павла Петровича не забалуешь. Решение (правильное или не очень – это уже другой вопрос) он принимал почти сразу. А далее, получив пинок в обтянутые бархатом ягодицы, исполнители начинали носиться со скоростью, близкой к скорости звука.

Об этом обо всем я подумала, получив предписание явиться в покои императрицы в Михайловском замке при полном при параде, дабы там получить из рук супруги самодержца орден Святой Екатерины. По мнению царской четы, я его заслужила своим геройским поведением во время нападения злоумышленников на кортеж Марии Федоровны во время нашего не совсем удачного путешествия в Павловск.

Если же кого-то интересует мое скромное мнение, то я вела себя отнюдь не геройски, в душе трусила, как и все, а что с императрицей ничего не произошло – так это заслуга Геры Совиных и моего отца. А мы в данном случае были обычными статистами. Но с власть предержащими спорить себе дороже. Потому я заранее поблагодарила Марию Федоровну за высокую награду (это без стеба – орден Святой Екатерины считался одной из высших наград Российской империи) и, как положено в таких случаях, обещала «не уронить честь и оправдать верной службой»…

И еще мне ужасно не понравился дурацкий парадный костюм, образец которого был утвержден лично императором Павлом. «Серебряного глазета, по местам вышитое золотом с золотыми снурками и кистями, шлейф же зеленый бархатный» – так значилось в описании церемониального костюма. Для полноты впечатлений на голову мне нахлобучили зеленую бархатную широкополую шляпу. Увидев себя в зеркале, я откровенно заржала. Статс-дама императрицы, которую Мария Федоровна прислала мне, дабы научить меня правилам этикета во время награждения, укоризненно покачала головой. А папа, с трудом скрывая улыбку, тайком показал мне кулак.

Ладно, где наша не пропадала! Напялив на себя церемониальный костюм, я, с непривычки цепляясь за ручки дверей и выступы, кое-как доковыляла до покоев императрицы. Там, после небольшой приветственной речи – опять меня сравнивали то с богиней Афиной Палладой, то с Орлеанской Девственницей, – мне вручили долгожданную награду. Сам знак ордена делали из золота. Он имел крупный овальный медальон в центре креста с короткими широкими лучами. На медальоне была изображена сидящая святая Екатерина, держащая в руке большой белый крест с раздвоенными на концах перекладинами, в центре которого укреплен небольшой бриллиантовый крестик. Над рисунком стояли литеры СВЕ, то есть Святая Великомученица Екатерина, а в углах перекладин – DSFR, от латинского Domine, salvum fac regem, то есть «Боже, царя храни!».

Необычно выглядел и реверс знака ордена. На медальоне с обратной стороны была изображена башня с гнездом на макушке, из которого выглядывали два птенца орла. Их родители сражались внизу со змеями, пытающимися добраться до детенышей, а по верху шла надпись на латыни: «Aequat munia comparis» – «Трудами сравнивается (с супругом)». Только вот супруга у меня пока нет. Но Мария Федоровна, вручая мне орден, шепнула мне, что супруга они мне подберут в ближайшее время. Интересно, кого они хотят мне всучить?

Знак малого креста носился на левой стороне груди на банте из белой ленты, на котором был начертан девиз ордена. Именно туда мне и пришпилили этот самый бант.

К концу процедуры вручения я уже мечтала лишь об одном – скорее бы сбросить это нелепое платье и одеться в привычную для меня одежду. Нет, женские моды начала XIX века – не для меня. Терпеть ненавижу, когда где-то что-то жмет, стесняет и мешает. А вот дамочки из здешнего времени воспринимают эту одежду как само собой разумеющееся. Бедняжки – как они все это терпят!

– А вы знаете, мадемуазель, – сказал император, подойдя ко мне после окончания церемонии, – кроме вас лишь одна женщина была награждена сим орденом за воинские заслуги. Это супруга лейтенанта Романа Кроуна, который командовал 22-пушечным катером «Меркурий». Это произошло в 1789 году, когда Россия воевала со Швецией. Супруга лейтенанта Кроуна Марфа сопровождала в походе своего мужа. Командир «Меркурия» был лихим воякой. В мае 1789 года он атаковал в Христиан-фьорде[153] 44-пушечный шведский фрегат «Венус». После жаркой баталии «Венус» был захвачен. Во время боя Марфа Кроун была под вражеским огнем на верхней палубе, оказывая посильную помощь раненым русским морякам. За что она и была награждена малым крестом ордена Святой Екатерины.

– Ваше величество, – поспешил добавить подошедший ко мне Василий Васильевич Патрикеев, – самое интересное – Роман Кроун англичанин, точнее, шотландец, перешедший на русскую службу в 1788 году. Он честно служил своей новой родине и ушел в отставку в чине адмирала. Его потомки пошли по стопам отца, продолжив службу в русском флоте.

– Достойные люди, – одобрительно кивнул Павел. – А вы, мадемуазель, и дальше продолжайте честно служить России. Полагаю, что сегодня вас не в последний раз награждали за ваше усердие и доблесть. За спасение же своей супруги я поблагодарю вас отдельно.

* * *

15 (27 июня) 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский дворец.

Капитан гвардии Герман Совиных

Заживает, как на кошке – так, кажется, говорят в народе про людей, у которых ранения буквально в считаные дни перестают кровоточить, и вскоре о них напоминает лишь небольшой шрамик на теле. Похоже, что к породе кошачьих принадлежит и моя Варенька. Прошло всего ничего, а рана на ее прекрасном плечике уже затянулась, и лишь красноватая полоска напоминала о перестрелке с бандитами на дороге в Павловск.

Я все же стараюсь быть поаккуратней, когда обнимаю ее. А в порыве страсти – как звучит это словосочетание! – иногда не удается сдержать себя. Впрочем, чувства у нас с ней друг к другу схожие, и ночами мы порой устраиваем такие «обнимашки», что я просто диву даюсь. Вроде я не пацан молодой, а мужик, повидавший такое, чего не стоило бы