Шрифт:
Интервал:
Закладка:
NN — ское общество возненавидело Бельтова. Герцен раскрывает наиболее глубокие источники этой вражды. Беда Бельтова не только в том, что он был неправильно, в отрыве от жизни, воспитан и остался духовно несовершеннолетним. И не в том только была беда Бельтова, что его существование было обеспечено трудами крепостных и заботами маменьки- помещицы. Это, конечно, делает Бельтова слабым, беспомощным перед лицом суровой действительности. Но теперь, во второй части романа, Герцен расширяет изображение источников происхождения характера «лишнего человека». Субъективная вина Бельтова отходит в романе на задний план, а на первый план выдвигается то «внешнее препятствие», которое заставляло героя «бросаться из угла в угол» и о которое разбивалось его стремление к «социальной деятельности».[831] Это придает Бельтову иное освещение, позволяет автору раскрыть с новой стороны свое отношение к герою. Герцен и во второй части романа (это очевидно в первых ее главах) не свободен от иронического отношения к своему герою. Особенно сильна ирония в словах доктора Крупова, эпизодического лица в первой части «Кто виноват?», но лица очень важного в идейно — художественной концепции второй части романа.[832] Ирония доктора в отношении Бельтова не опровергается ни автором, ни логикой сюжета. Но эта ирония сочетается с любовью к Бельтову, с пониманием объективных источников его страдания. Горький проницательно заметил, что «за иронией автора кроется хорошее, глубокое понимание причин, почему его герой именно таков, а не лучше и не хуже». Автор стоит выше своего героя, он подходит к нему со стороны, как судья, он «знает и чувствует гораздо больше, чем может чувствовать его герой».[833]
Решающее в страданиях Бельтова, в его болезни духа — его трагически безысходный конфликт с NN — ским обществом. Герцен подчеркивает типичность этого общества для всей чиновно — помещичьей России: если бы в этом обществе оказался Чичиков, то «полицеймейстер сделал бы для него попойку», а все остальные стали бы «плясать около него» и называть- его «мамочкой» (122). Так обнаружилось бы полное родство между Павлом Ивановичем и NN — ским обществом. Не то Бельтов. Человек, который ушел в отставку в самом начале своего служебного поприща, «любивший всё то, что эти господа терпеть не могут, читавший вредные книжонки», «скиталец по Европе, чужой дома, чужой и на чужбине, аристократический по изяществу манер и человек XIX века по убеждениям» (122), — такой человек не мог быть принят обществом помещиков и чиновников. «Он не мог войти в их интересы, ни они — в его, и они его ненавидели, поняв чувством, что Бельтов — протест, какое‑то обличение их жизни, какое‑то возражение на весь порядок ее» (123).
В истории русского романа Герцен впервые с художественно — психоло- гической убедительностью вскрыл социальную природу и общественное положение «лишнего человека». Он показал, что Бельтов — порождение и в то же время жертва феодально — крепостнической действительности, так как ему нет выхода в обществе, принимающем Чичикова за родного. Герцен видит и широко изображает в их единстве две стороны трагической истории Бельтова, он показывает, как личное, своеобразное и особенное в герое перерастает в общественное, социальное. Мы уже говорили, что в индивидуальном облике Бельтова много своеобразного и резко особенного, что проявляется и в его отношениях с обществом, и в его «че- ловечественной», «братственной симпатии к Любоньке Круциферской. Это возвышает Бельтова над пошлой средой, ставит в драматические и траги ческие отношения с обществом, что ведет читателя к уяснению общих черт крепостнического общества. При показе Бельтова Герцен вновь обращается к своему излюбленному методу художественного изображения. Его индивидуальное своеобразие писатель использует в своей атаке на действительность. Так, личная история героя вливается в широкий поток жизни общества, индивидуальное открывает художнику путь к постижению всеобщего, повествование о судьбе «лишнего человека» превращается в памфлет против среды.
Конфликт Бельтова с NN — ским обществом, смысл которого художе- ствено — публицистически раскрыт писателем в первой главе второй части романа, предсказывает будущую судьбу героя, является истоком всей последующей его трагической участи.
Вторая глава посвящена счастью освобождения (из дома Негровых) супругов Круциферских, счастью их семейной жизни. Эта глава также написана обобщенно, методом художественно — публицистического синтеза, при котором поэтическое изображение и прямая авторская оценка ели- ваются в единое целое. В главе существенна любовно — дружеская дискуссия Крупова с Круциферскими. Она изображена Герценом с сердечной теплотой, лирически. Речь идет в этой дискуссии о семье, о личности и обществе, о счастье в натоящем и страхе перед неведомым будущим, об- идеалистах, развращающих себя фантазиями, и о людях, любящих землю, материю. И страхи мнительного Круциферского за свое счастье и осуждение Круповым семейного эгоизма во имя полной свободы личности и ее служения интересам окружающих соотнесены с будущей семейной катастрофой Круциферских, помогают в дальнейшем уяснению ее смысла.
Контрастно по отношению к жизни Круциферских в третьей главе- изображен семейный быт помещичьей семьи Карпа Кондратьича. Художественное восцроизв>едение этой жизни проникнуто юмором. Но это не- юмор Гоголя. В нем есть черты, делающие его социально более острым.
Сфера детализированного быта, психологических мелочей, подробностей обстановки и портретных зарисовок, где был особенно силен талант Гоголя, служит Герцену лишь основанием, поводом, средством при создании общей картины, раскрывающей социальные отношения помещика и крестьянина. В психологической и бытовой детали социальная атмосфера чувствуется у Герцена непосредственно и постоянно: «…вне дома, т. е. на конюшне и на гумне. Карп Кондратьич вел войну, был полководцем и наносил врагу наибольшее число ударов…»; «…в зале своей, напротив, Карп Кондратьич находил рыхлые объятия верной супруги и. милое чело дочери для поцелуя; он снимал с себя тяжелый панцирь помещичьих забот и становился не то чтобы добрым человеком, а добрым Карпом Кондратьичем». «Жена его находилась вовсе не в таком положении; она лет двадцать вела маленькую партизанскую войну в стенах дома, редко делая небольшие вылазки за крестьянскими куриными яйцами и тальками; деятельная перестрелка с горничными, поваром и буфетчиком поддерживала ее в беспрестанно раздраженном состоянии…». «… у Марии Степановны лица нет, и правая ручка как‑то очень красна, почти так же, как левая щека у Терешки» (135, 140).
Помещичье — крепостническая сущность бытия Карпа Кондратьича и Марьи Степановны проникла и в их семейные отношения, она определила взгляд этих супругов на любовь и брак, на воспитание их дочери Вавы, их отношение к людям. Такова среда, в которой родилась черная сплетня о Бельтове и Круциферской. В этом — скрытая связь самостоятельной, как представляется первоначально, третьей главы с общим развитием сюжета второй части романа в целом.
В четвертой главе автор вновь обращается к Бельтову. Последнего терзает хандра, он читает «Дон — Жуана» и английскую брошюру об Адаме Смите. Главное в этом звене романа — письмо из Женевы о смерти Жозефа и вызванные этим сообщением самоуничижительные размышления Бельтова о всей своей прошедшей жизни. В психологическом самоанализе Бельтов глубок и неумолим к себе. Здесь по — прежнему сказывается авторская ирония, но теперь она передается писателем своему герою. И тем убедительнее звучит его саморазвенчание. Старик Жозеф говорил: «Какой бы человек мог из него выйти» (151), а «вышел праздный турист» (153). «Он сравнивал себя тогдашнего и себя настоящего; ничего не было общего… Тот — полный упований…, и этот, уступивший внешним обстоятельствам, без надеяед, ищущий чего‑нибудь для развлечения». Впереди ждет «одна серая мгла», «всё кончилось праздностью и одиночеством» (152–153). Этот самоанализ переходит затем в исповедь перед Круповым: «я — бесполезный человек» (154).
Таким входит Бельтов в дом Круциферских. Герцен выясняет нравственный и психологический смысл складывающихся отношений Бельтова, Любови и Дмитрия Круциферских. В этой связи автор дает итоговые оценки характерам Дмитрия и его жены, их семейной жизни, их духовным интересам: «… тихим ручьем журчала жизнь наших приятелей, когда вдруг взошло в нее лицо совсем иного закала, лицо чрезвычайно деятельное внутри, раскрытое всем современным вопросам, энциклопедическое, одаренное смелым и резким мышлением. Круциферский невольно покорился энергической сущности нового приятеля; зато Бельтов, с своей стороны, далеко не остался изъят от влияния жены Круциферского» (158).
- История русского романа. Том 2 - Коллектив авторов - Филология
- Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II - Вера Проскурина - Филология
- Маленькие рыцари большой литературы - Сергей Щепотьев - Филология
- Читаем «закатный» роман Михаила Булгакова[статья] - Александр Княжицкий - Филология
- Приготовительная школа эстетики - Жан-Поль Рихтер - Филология
- «Жаль, что Вы далеко»: Письма Г.В. Адамовича И.В. Чиннову (1952-1972) - Георгий Адамович - Филология
- Гомер: «Илиада» и «Одиссея» - Альберто Мангель - Филология
- Расшифрованный Достоевский. Тайны романов о Христе. Преступление и наказание. Идиот. Бесы. Братья Карамазовы. - Борис Соколов - Филология
- Литра - Александр Киселёв - Филология
- Зачем мы пишем - Мередит Маран - Филология