Волкодав - Мария Васильевна Семенова

приставит… А они, ноги, по другую сторону меча, только разве ж я что соображал?… Да и меч, сколько помню, вроде прозрачный был, не то отражалось в нём, как в зеркале, разве тут что поймёшь… Ну, пальцы тоже прочь полетели, и что дальше было, я уж не помню. Ребята как-то выволокли… камешек дивный я в другом кулаке держал, ведь так и не бросил… А с потолка, куда меч врезался, я потом слыхал, вода потекла. Должно быть, водяную жилу перерубило. Порядочный, говорят, забой пришлось закладывать… извёсткой замазывать… чуть потоп не случился, покуда остановили…»

Халисунец умолкает. Двое невольников деловито жуют: халисунец – остатками гнилых пеньков, венн – крепкими молодыми зубами, которых при всём старании ему никак не выбьют надсмотрщики. Сырое мясо кажется необыкновенно вкусным, жаль только, что крысы не вырастают с барана величиной. А вырастали бы – ещё кто кем бы ужинал.

«Да, – вздыхает, обсасывая косточку, халисунец. – С той поры, как я слышал, и начали ставить внизу эти двери. Ловко придумали… Потому что всякий раз, как выскочит меч, вода тут же следом. Дверь-то можно мигом захлопнуть… И уж стучи в неё с той стороны, не стучи… Так что повезло мне, парень. Ноги мои до сих пор небось там где-то валяются… А я тут… пока ещё…»

Досталось Волкодаву, конечно, далеко не так, как бывало на каторге, но всё же порядком. Вспоротую кожу действительно пришлось зашивать. В других местах вполне хватило тёмной смолы, которую Эврих извлекал костяной лопаточкой из маленького глиняного горшочка. Смола жглась, Сигина с Рейтамирой утирали глаза. Волкодав раздражённо думал, что же с ними будет, если его или Эвриха ранят уже как следует. Была охота носами хлюпать из-за пустяков!… Потом он подумал ещё и решил: а может, если что случится, как раз никаких слёз и не будет? Вот тогда-то поведут себя толково и с примерным спокойствием?… Он такое тоже видал.

– Пойду, – натягивая чистую рубашку, сказал он молодому арранту. Эврих твёрдо ответил:

– Я с тобой.

– Вы куда, деточки? – спросила Сумасшедшая.

– К госпоже Гельвине, – пояснил Эврих. – К матери мальчика.

– Зря идёшь, – сказал ему Волкодав, пока спускались по лестнице. – Мало ли…

Эврих ощетинился:

– Не зря! Его братец мне… тоже, знаешь ли, не чужой…

Волкодав хотел сказать, что всё это так, но головы Эвриха Кавтин вряд ли всё же потребует, а посему незачем её и совать куда не след, да и женщин не годится бросать вовсе уж без заступы… То есть на спор и размолвку им попросту не хватило времени. Потому что они спустились вниз, в общую комнату.

Мёртвого Тигилла уже не было видно возле стены: тело вытащили во двор. Не было и раненого стрелка. Его не стали даже вязать, и он куда-то убрёл сам по себе. Позже Волкодав выяснил, что взятых в плен разбойников по здравом размышлении отпустили. О драке с ними никто не жалел – напали, святое дело оборониться, – но творить скорый суд над Сонморовыми людьми показалось всё-таки страшновато. Хватит и Тигилла. Даже с лихвой. Одно утешение, что убил его перехожий человек, не с погоста…

…Люди в комнате стояли, сгрудившись в кружок, и что-то рассматривали на полу. Похоже, работники и постояльцы начали было поднимать опрокинутые столы и скамейки, но потом отвлеклись.

– А я тебе говорю: переест! – расслышал Волкодав уверенный голос охотника.

Младший сын горшечника запальчиво возразил:

– А вот не переест!

– На что спорим? – поинтересовался охотник.

– Не смей спорить, сын, – строго вмешался горшечник. – Это порок!

Откуда-то снизу, из-под ног, возмущённо заверещал Мыш, обступивший народ качнулся в стороны. Волкодав решил посмотреть, что происходило, и подошёл ближе. Кто-то оглянулся на него, люди уважительно расступились. Венн посмотрел и сразу понял, что сильно поторопился, решив, будто его мохнатый приятель совсем позабыл про каторгу и удар кнута, разорвавший крыло. Зверёк отлично всё помнил. Он сидел на полу, вцепившись когтистыми лапками в кнутовище, и сосредоточенно отгрызал от него толстый плетёный ремень. Смех и разговоры людей злили его. Время от времени он поднимал голову и сердито кричал.

Волкодав опустился на корточки и негромко сказал по-веннски:

– Спасибо, малыш.

Маленький летун сверкнул на него светящимися глазами, кашлянул, выплёвывая попавший в горло кусок жёсткой кожи, и снова принялся за дело.

Госпожа Гельвина оказалась самой настоящей красавицей, как-то сумевшей сохранить почти девичью стать, несмотря на рождение троих сыновей. Волкодав посмотрел на неё один раз и тотчас понял, в кого все эти трое удались такими голубоглазыми. По обычаю нарлакских женщин она носила намёт, только был он не полотняным, как тот, что, «отженившись», бросила Рейтамира, а шёлковым, и позволял видеть волосы надо лбом – знак вдовства. Волосы были густыми, волнистыми, блестяще-чёрными, с широкой седой прядью над левым виском. Подобная женщина могла бы сидеть рядом с самим конисом на высоком престоле. И править с ним наравне – умело и твёрдо. Так же, как, небось, правила обширным и богатым хозяйством после гибели мужа.

Она принимала гостей в одной из больших комнат дома наместника, и Кавтин, по-прежнему при мече и в кольчуге, стоял рядом с её креслом. Волкодав с большим облегчением убедился, что Иннори в комнате не было.

– Да продлит Священный Огонь твои дни, мать достойных мужей, – поклонились венн и аррант. От Волкодава не укрылось, как чуть-чуть дрогнули её губы, когда они с Эврихом упомянули её почтенное материнство. Кавтин наверняка уже рассказал ей, что перед нею стоял убийца её старшего сына.

– Да не придётся вам горевать у погасшего очага, гости, – отозвалась Гельвина.

Нарлакская легенда гласила: давным-давно, во времена Великой Ночи, предкам народа пришлось долго скитаться по страшным обледенелым краям, и не было беды хуже, чем утрата огня. И хотя с тех пор нарлаки успели обосноваться в тёплой хлебородной стране, благословение осталось всё тем же.

– Я благодарю вас за спасение моего младшего сына, благородные чужеземцы, – продолжала Гельвина. Голос у неё был звучный и властный, но вместе с тем очень женственный. – Особенно я благодарю тебя, учёный аррант. Ты – поистине великий целитель. Мой домашний лекарь осмотрел ноги моего сына и говорит, что ты сотворил чудо. Он нашёл твоё лечение правильным и подтверждает, что бедный Иннори снова будет ходить.

– Я, право же, не достоин таких похвал, достойная госпожа, я лишь исполнил