Пересадочная станция - Клиффорд Саймак

Ну, в чем дело, Эш?

Да я думаю, протянете ли вы мне руку на прощание?

Конечно, — ответил Адаме.

Он церемонно поднялся и протянул Саттону руку.

Не могу сказать точно, Эш, — произнес он, глядя Саттону в глаза, — но вы или величайший человек, какого я когда— либо знал, или самый большой идиот на свете.

Глава 33

Бриджпорт томно дремал в пыльной долине, окаймленной скалами, рядом с лениво текущей рекой. Полуденное солнце так накалило землю, что казалось, скоро запылают и ветхие домишки, и пыль на дороге, и кустики с пожухлой листвой, и жиденькие цветочные клумбы.

Железнодорожные рельсы вились вокруг холмов, пробегали через городок и снова терялись в горах; короткий отрезок этой железной дуги, приходящей ниоткуда и уходящей в никуда, сверкал на солнце, как лезвие ножа. Между железнодорожной линией и рекой ютилось квадратное здание вокзала, покоробившееся за много лет от жары и холода, оно казалось безучастным, съежившимся, поникшим в ожидании очередного сюрприза погоды или судьбы…

Саттон стоял на платформе и слушал, как шумит река, как чавкает и посвистывает вода в маленьких водоворотах, как она ворчит, переваливая через большую корягу. Слышал мягкие вздохи волн, пытающихся утащить за собой низко склонившиеся ветви ив. Все это было говором реки, языком, на котором она объяснялась с берегами, могучим языком, выдававшим ее скрытую силу…

Подняв голову, Саттон заслонился рукой от солнца и посмотрел на мощный металлический мост, соединявший тот, крутой берег реки с этим, отлогим. От моста в долину черной лентой бежала автострада.

…Человек перешагивал реки с помощью стальных мостов и никогда не слышал, что говорит река, впадая в море. Человек переносился через моря на крыльях самолетов, а на такой высоте не слышался шум моря. Человек переплывал пространство в металлических цилиндрах, внутри которых время течет по-другому, где все заверчено в таких дебрях математической логики, какие и не снились людям в этом мире, в городке под названием Бриджпорт, в 1977 году.

Человек вечно спешил, он взлетел слишком быстро и слишком высоко. Так высоко и так быстро, что многое потерял. Прошел мимо вещей, которые нужно было изучать годами. Он еще схватится за голову и вернется к их изучению через много-много веков. Да, когда-то придется пройти по собственному следу, чтобы понять наконец-то, мимо чего прошел когда-то; он еще удивится, как же мимо этого можно было пройти?!

Саттон сошел с платформы и увидел едва заметную тропку, что вела к реке. Он пошел по ней, осторожно глядя под ноги, стараясь не споткнуться об острые камни.

Тропинка кончилась, и Саттон увидел на берегу старика.

Старик сидел ссутулившись на небольшом валуне, вросшем в глинистую землю. Между коленями у него была зажата самодельная удочка. Лицо украшала бородка двухнедельной давности. Он курил вонючую трубку, а рядом с ним стоял заляпанный глиной кувшин, заткнутый огрызком кукурузного початка.

Саттон тихонько присел на землю рядом с камнем. Он обрадовался и немного удивился, когда его обдало речной прохладой. Легкий ветерок приятно ласкал щеки.

Поймали что-нибудь? — поинтересовался Саттон.

Ни хрена не поймал, — грубо ответил старик, не выпуская мундштук изо рта.

Он попыхивал трубкой, и Саттон с любопытством наблюдал за тем, как он курит. Окутанная клубами дыма борода его, казалось, давным-давно должна была бы сгореть синим пламенем.

И вчера — ни хрена, — сообщил старик.

Он вынул трубку изо рта и рассеянно уставился куда-то на середину реки.

Хлебни, — сказал он, не поворачивая головы. Взял кувшин, протер горлышко грязной рукой.

Саттон, потрясенный до глубины души таким отношением к гигиене, чуть не расхохотался, но сдержался и принял кувшин из рук старика.

У жидкости был вкус желчи, от нее драло горло, как наждаком. Саттон отодвинул кувшин и с минуту сидел, тяжело дыша, широко открыв рот, надеясь, что воздух охладит пылающее нутро.

Старик взял у него кувшин, Саттон утер текшие по щекам слезы.

Выдержка, жаль, слабовата, — посетовал старик. — Не было времени дожидаться, пока поспеет.

Он тоже хлебнул прилично, вытер рот тыльной стороной ладони и, смачно крякнув, выдохнул… Пролетавший мимо шмель свалился замертво.

Старик поддел шмеля ногой.

Хиляк, — презрительно заметил он.

Поставил кувшин на место и крепко заткнул огрызком початка.

Откуда будешь-то? — спросил он, разглядывая Саттона. — Что-то я тебя раньше не видал.

Сатгон кивнул.

Разыскиваю одно семейство — Саттоны. Знаете таких? Джон Сатгон мне нужен.

Старик хмыкнул:

Старина Джон?! Так мы с ним, того, с малолетства… Редкостный негодяй, доложу я тебе. Ничего хорошего про него не скажу. Вот. Учился, понимаешь, законы изучал. Образованный… А толку-то? Копается на своей ферме. Во-он там, на другом берегу, — Старик быстро глянул на Саттона, — А ты часом не родич ему, а?

Ну, — замялся Саттон, — не совсем. Не очень близкий.

Завтра четвертое, — пробормотал старик, — А знаешь, что я тебе расскажу? Когда мы со стариной Джоном еще пешком под стол ходили, мы однажды подорвали водосток в Кемпбелловской долине — ей-богу! Там рабочие оставили динамит, ну а мы, как говорится, тут как тут. Ну и устроили салют ко Дню Благодарения. Засунули динамит в трубу и подожгли шнур. Дорогуша ты мой, трубу разнесло к чертовой матери! Помнится, родители две недели прятали нас, чтобы не нашли. Так-то вот. Эх, времечко было…

Пустозвон, подумал Саттон. Но зато сказал главное. Джон Саттон живет на том берегу реки, а завтра четвертое июля 1977 года — все как в письме.

И спрашивать не пришлось — сам сказал.

Солнце палило по-прежнему, но здесь, под деревьями, зной почти не чувствовался. Мимо проплыл листок, на нем сидел кузнечик. Кузнечик прыгнул, но до берега не дотянул, свалился в воду. Течение подхватило его и унесло.

Бедняга, — сказал старик с усмешкой, — И нечего было рыпаться. Самая злющая река в Штатах — наш Висконсин. Нету ему никакой веры. Когда-то пробовали по нему пароходы пустить, но ни хрена не вышло: сегодня на этом месте высокая вода, а завтра — мель. Нанесет откуда-то песка, и все дела. Тут один мужик, шибко умный, написал бумагу в министерство, про Висконсин-то. Дескать, чтобы на Висконсине пароходы плавали, надо всю реку перековырять.

Издалека послышался шум поезда…

Незавидная судьба у того кузнечика, верно я говорю, а, парень?

Саттон напрягся, выпрямился, совершенно ошеломленный.

Как вы сказали?

А, не обращай внимания, — ответил старик, — Так болтаю, считай, сам с собой разговариваю. Все думают, что я псих.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});