Тени сумерек - Берен Белгарион

— Тогда был человек, а сейчас не знаю, — мальчишка передернул плечами. — Болтают еще, что госпожа консорт — живой мертвец, и ночами пьет из людей кровь.

Илльо насторожился. В болтовню невежественных селян проникла капля истины.

— Это чушь, Руско, — сказал он. — И если я услышу, что ты повторяешь ее, я буду вынужден приказать тебя высечь. Госпожа Тхуринэйтель — такой же человек как ты и я.

— А вы разве не эльф, господин Ильвэ? — мальчик поднял глаза.

— Только внешностью, юноша. Душой я — человек.

— А разве так бывает?

— Мой отец — человек. Но даже если бы я не унаследовал человеческой природы от отца, Учителю дана власть освобождать души эльфов от вечного плена в круге этого мира. Освободил бы он и меня.

Похоже, паренек не понял, о ком идет речь, и Илльо уточнил:

— Вы называете Учителя Морготом.

Так и есть. Мальчик испугался еще сильнее. Илльо подумал, что он сейчас попытается бежать — ничего подобного. Он шел вперед все тем же твердым быстрым шагом.

— И что, — спросил он время спустя. — Мор… то есть…

Ему зримо было трудно выговорить «Учитель».

— Ты можешь называть его Владыкой, — подсказал Илльо. — Айанто — так это звучит на нашем языке.

— Айанто может и обратно сделать? Из человека — эльфа?

— Мог бы, несомненно, если бы пожелал. Но не пожелает этого никогда.

— А почему?

— Потому, юноша, что бессмертие — это проклятье эльфов. Их рабство. Запереть душу в пределы мира до его конца было бы жестоко без меры. Ты не находишь?

— Не знаю, — пожал плечами паренек. Но изнутри пробилось твердое отрицание.

— Я понимаю, — сказал Илльо. — Ты где-то видел эльфов — они ведь жили здесь, так? Ты разглядел только внешнее: вечную юность, красоту и силу… И не понял внутреннего: они лишены возможности расти и развиваться душевно. Пребывают такими же, какими пришли в мир — прекрасными внешне, застывшими, мертвыми внутренне…

Илльо пресекся, поймав чувства паренька. Пятнадцатилетний сопляк в драном дирголе и выгоревшем до серого башлыке испытывал к нему, рыцарю Аст-Ахэ и голосу Учителя в этих краях, жалость с оттенком презрения, как к убогонькому.

— Ты думаешь, я заблуждаюсь или лгу, — холодно сказал он. — Но ты ошибаешься. Впрочем, ты еще молод. Ты сообразительный паренек, Руско — не хочешь ли отправиться со мной в Аст-Ахэ?

— Куда? — не понял рыжий.

— В Ангбанд, — бросил Илльо.

Парнишку затопил такой страх, что Илльо передалась его дрожь в поджилках. Но он не попытался бежать и не остановился.

Илльо понял, что мальчик нравится ему все больше и больше. Жаль, что его проглядели, когда собирали детей для отправки в Аст-Ахэ. Если бы его подобрали вовремя, толку из него вышло бы гораздо больше, чем из Даэйрэт. А впрочем, и сейчас еще не поздно. Скоро приедут с Севера ребята. Мальчик немного попоет им — в отряде многие по части игры и пения дадут ему два къона вперед, но в этих простых горских песнях есть свое очарование, которое нельзя не оценить, а голос у мальчугана красивый… так что его будут кормить. Потом он убедится, что они не звери и пойдет в услужение к кому-нибудь… не такому взбалмошному, как Берен… А потом окажется в Аст-Ахэ, и поймет, что страшные сказки о Морготе — пустая болтовня…

— Не бойся, — сказал он. — Учитель не ест детей.

— Я уже не дитя, — Руско снова шмыгнул носом.

— Взрослых он тоже не ест. Ты бы многое увидел своими глазами… Тебе было бы над чем подумать.

Он услышал, как ноет в страхе сердце юного певца и вздохнул.

— Это не приказ. Я не собираюсь никуда отправлять тебя насильно. Я тебя вообще не удерживаю — ты свободен и можешь идти куда угодно.

Они уже давно вышли на тракт и были довольно близко от перекрестка.

— Я хочу в Каргонд, — упрямо сказал парнишка.

— Почему?

— Там торг и харчевня. Хорошо подают.

— А в замок со мной — не страшно? Или боишься, что снова сделают слугой?

— Если опять отдадите ярну — сбегу, — предупредил паренек.

Илльо прислушался к его чувствам. Страх был искренним, но страх он испытывал постоянно, и немудрено: «Морготов Голос» здесь боялись. А вот что было под страхом — Илльо понять не мог. Неужели радость? Да, радость.

— Чему ты радуешься, хотел бы я знать.

Паренек немного подумал прежде, чем ответить.

— Ну… С прошлого раза… Я знаю, что у вас не обидят, а на торге — запросто могут. Даже если ярн — то ненарочно, и спьяну. А там… Меня побили один раз, все что было отобрали, спасибо хоть лютня цела осталась.

— У тебя красивая лютня. Сильно попорченная снаружи, но красивая.

— Эльфийская.

— Я заметил. Откуда?

— От мертвого эльфа.

Парнишку снова передернуло, и сквозь страх пробилась жалость. Как и большинство людей Дортониона, он испытывал любовь к эльфам и непонятное перед ними преклонение. Видимо, зрелище «умершего бессмертного» оставило в душе ребенка неизгладимый след.

— Итак, ты принимаешь мое предложение?

Мальчик колебался.

— Поверь, нам хватает слуг, — ободрил его Илльо. — В лишних руках нет нужды, а беседа с тобой скрашивает мне дорогу. И мне действительно нравится, как ты поешь.

— Хорошо, — сказал паренек. — Я пойду в замок, господин, но только ежели оставите на ночь. Потому что после захода меня в городище никто на ночлег не пустит.

— Идет, — согласился Илльо.

Дорогой они продолжили беседу. Паренек был довольно молчалив и на вопросы отвечал кратко, но по сравнению с бирючиными повадками других горцев его ответы были просто образцом красноречия. Илльо знал, что между собой горцы болтливы, но добиться от кого-нибудь, кроме Берена, занимательной беседы он так за истекшие месяцы и не смог. Руско можно было занести в список вторым.

Несколько раз мальчик по его просьбе пел без музыки. И в общем дорога в Каргонд оказалась не только полезной, но и приятной.

Илльо отдал лошадь конюшим, в нижней палате сбросил плащ — слуги поднимут и вычистят, — отряхнул обувь и поднялся в аулу.

К своему удивлению, он застал там Даэйрэт и Берена — пару, которая ни при каких обстоятельствах старалась не оставаться наедине. Стоило им оказаться где-то вместе, и не было конца грубым шуткам Берена, пока юная оруженосица не начинала реветь или не убегала с жалобой к наставнице. Первое время она обязательно старалась огрызаться (и будем честны: в половине случаев она выступала зачинщицей свар), но по части острословия Берен обходил ее безо всякой натуги даже если был сильно пьян.

Так что удивление Илльо усилилось, когда он обнаружил, что оба погружены в свое дело и сосредоточенно молчат: Даэйрэт что-то пишет, а Берен чистит песком и мелом какие-то бронзовые бляхи.

— Приветствую, — сказал он. — Что это ты делаешь, Берен?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});