Ванька-ротный - Александр Шумилин

Мы стояли и смотрели на раненых. Солдат, что сидел впереди, повернул голову в нашу сторону и осипшим, хриплым голосом спросил:

— У вас, братцы, курево есть? Руки мне порвало! Сверните цигарку и суньте мне в рот! Курить охота! Терпения никакого нету! А тут видишь, во! — и он показал замотанные бинтами руки.

Здесь были разные люди и разные судьбы. Люди, оторванные от земли, безразличные к свету и ясному светлому небу. Они были измучены тяготами войны и своими кровавыми ранами.

— Ты чего, брат, плачешь? Сильно болит? Успокойся, не надо! Потерпи, браток! Радуйся, что ещё жив! Рана не голова, зашьют и подлечат!

У пожилого солдата, сидевшего в подводе с перевязанной ногой по щекам катились крупные слёзы. Он плакал беззвучно и совсем не всхлипывал. Он сморщил небритое, забрызганное грязью лицо.

— У меня там сына убило! Мальчонку маво! Теперь я остался один!

Наши слова разбередили его душу, задели за живое его страшную рану, которая никогда не заживёт. И он ,не сдерживаясь, затрясся весь и застонал. У меня ком подкатил к горлу. Такого солдату не пережить! Пулемётчики подошли ближе к повозкам. Кто помогал повернуться на месте, кого нужно было переложить на другой бок, кто давал пить из своей фляжки, кто крутил цигарки из обрывков газетных листков. К ним тянулись руки и глаза, полные благодарности. Мы хорошо понимали, что удар немцы готовили нам, а приняли его на себя эти люди. Они пострадали за нас. Как нам были близки и понятны эти страдания и муки!

Лошади медленно тронулись и, кивая головами, пошли. Мимо нас прошли последние подводы. Потом разойдутся, растрясут свою кровавую поклажу, и понесутся над дорогой хриплые крики, стоны и голоса; так устроен наш мир. Да! На войне русские солдаты стояли насмерть! К вечеру мы получили приказ на маршрут. Две подводы, гружёные пулемётами и лентами с патронами в закрытых коробках, пилами, топорами и другим солдатским хозяйством, тронулись из леса, выехали на дорогу и покатили в сторону Нелидова. Мы шли той самой избитой дорогой, по которой накануне уехали раненые. Тут один путь для живых, и кто смотрит в могилу. Была осень. Дни стояли тёплые и солнечные.

Через некоторое время, миновав нелидовские леса, дорога вырвалась на открытые просторы. Кругом непаханые поля. Деревни в десяток домов. Где-то впереди, в районе станции Земцы, располагался наш новый район сосредоточения.

Рота шла по дороге, в ходьбу мы постепенно втянулись. Дорога медленно, но упорно поднималась в гору. Был солнечный яркий день. Вдруг откуда-то справа раздался паровозный гудок. Всеми забытый и когда-то хорошо знакомый, он заливался и летел призывно нам навстречу. От неожиданности мы даже встали. Солдаты переглянулись и заулыбались. Но вот гудок вдруг смолк. Мы подумали, что произошла ошибка. Что-то другое приняли за гудок. А может, нам это только показалось? Вот ведь стоим и ничего! А когда идёшь, и топот ног мешает уловить неясный звук, да ещё непривычный. Но вот он снова и ещё голосистей возник где-то за бугром и понёсся над дорогой. Он летел, разрезая мирную тишину, обгонял взбитую ногами пыль на дороге , которую лёгким ветром уносило куда-то в сторону. Он заглушал топот солдатских сапог и скрип идущих наших повозок. Непонятное душевное волнение, что-то давно забытое и потерянное оживало внутри. Гудок паровоза вернул молодых к их юности, а пожилых солдат к дням ушедшей жизни. Полотна железной дороги и паровоза нам не было видно, но мы чувствовали его где-то рядом. Мы шли по дороге и слушали старую песенку, давно забытую музыку паровозного гудка. А он переливался, замолкал и снова заливался. Отчётливо были слышны позвякивания цепей, лязганье букс и свистки вагонных сцепщиков. Было душно, и жарило солнце. Мы шли по булыжной дороге, здесь был настоящий глубокий и мирный тыл. Хотя у тыловиков он считается фронтовой полосой, и они числятся, как и мы, в действующей армии.

Сколько раз мы мечтали взглянуть на картину мирного тыла. Сколько раз пересказывали друг другу солдаты мелкие подробности довоенной мирной жизни. Интересно, как здесь в тылу? Как живут люди, что они делают, о чём они думают, какие они? Здесь им не грозит ни смерть, ни обстрелы. Впереди по дороге показались дома. Дорога к середине деревни поднималась несколько вверх и потом, перевалив возвышение, вместе с домами уходила под горку вниз. Через некоторое время мы вступили в деревню. Справа и слева от дороги — сараи, заборы, огороды и дома. Железнодорожной станции мы так и не увидели. Она осталась где-то сзади и в стороне. Мирных жителей в деревне не было. Мы с любопытством глазели и искали людей. Мы долгое время их не видели. Какие они? Окопы, вши, грохот снарядов, летящая земля, осколки и пули, убитые и раненые в крови. А здесь светит солнце, вдоль дороги тихая деревенька, непаханые поля и паровозные гудки. По всем признакам, жителей в этой деревне нет. Они выселены, как говорят, эвакуированы. Огороды не ухоженные, собак, кур и людей нигде не видать. Но в домах кто-то живёт. Дома в деревне не пустовали. Здесь размещались какие-то тыловые службы. Когда мы прошли несколько домов, то увидели, что от дома к дому перетянуты телефонные провода. Кое-где у дверей, под навесом крыш стоят часовые. У одного большого дома сзади, со стороны огорода, стояла высокая металлическая антенна. Она была поставлена на трубочных опорах и растянута стальными растяжками. Там, за домом, прислонившись к стене, стояла крытая грузовая машина.

Мы входили в середину деревни. Повозки наших ушли далеко вперёд, лошади с горки дёрнули и покатили рысью. И вдруг там, впереди, чуть выше над домами, в прозрачном воздухе под облаками, мы увидели немецкие самолёты. Они беззвучно плыли в нашу сторону. Они шли как-то боком, ровным строем и не торопясь. Увидев самолёты, мы остановились и стали изучать их направление. Нам нужно было решить, идти спокойно по дороге или немедленно свернуть в проулок между домами, отойти от деревни и лечь в чистом поле. Попробуй, узнай, куда они летят и куда повернут. Но мы, зная повадки немцев и не раз побывав под бомбёжкой, тоже косили глазами, прикидывая, куда нам бежать. Важно было не прозевать момента. Выбрать правильное направление. Решить, где они нанесут свой первый удар. Нужно было успеть свернуть в боковую и вовремя отбежать от дороги. В деревне оставаться нельзя. Выгодней лежать в открытом поле. Немцы не свернут ради кучки людей, если увидят сверху нас. А когда лежишь или сидишь, тебя сверху не обнаружат. Важно не бегать и не метаться, когда самолёты идут на тебя. И вот ведущий "Юнкерс" наклонился к земле, сделал небольшой доворот и пошёл над дорогой. Чёрные точки бомб оторвались и стремительно понеслись к земле. Но мы в этом разбирались не хуже немцев. Мы были шустры и быстры, соображали мгновенно. Мы метнулись в сторону, пробежали вдоль забора и уже лежали на приличном расстоянии от огородов. Кругом открытое поле и нам было отлично видно, как рвутся бомбы, как дым застилает дорогу, как вверх поднялась земля и вместе с ней вскинулась щепа и охапки соломы. Немцы снизились и ревя прошли вдоль деревни, отвернули в сторону и навалились на станцию, где стояли вагоны. Паровоз завизжал, стал подавать частые гудки воздушной тревоги. И вот он умолк — бомбы уже сыпались на полотно железной дороги. Взрывы следовали один за другим. Когда бомбёжка кончилась, паровоз как-то жалостно прогудел. Парамошкин поднялся на ноги и с напускным серьёзным видом обратился к одному из лежащих солдат: