Лучшее за 2004 год. Научная фантастика. Космический боевик. Киберпанк - Уильям Бартон

То, что ты слышишь:

— Как вы оцениваете его состояние, доктор? (Женский голос, вроде как знакомый.)

— Не хочу вас обманывать, госпожа Ланг. На сегодняшний день еще не придумали такого средства, чтобы лечить змееголовник. (Голос мужской, незнакомый и рассудительный.)

— Змееголовник! Не могу слышать это слово! Нечто омерзительное. (Тот же знакомый женский голос.)

— Оно всех раздражает. Это становится болезнью тысячелетия. Наконец-то мы начали осознавать, во что превращает наших детей пристрастие к цифрации. Буду с вами откровенен: большинство молодых людей понимает это слишком поздно. — Цифрация. Еще одно мерзкое словечко. Нет чтоб сказать: вживленная плата. Или уж совсем как оно и есть: умственный секс. — Должен заметить, госпожа Ланг, что мысленное совокупление и информационный онанизм являются самыми обычными жаргонными определениями для…

— Не нужно читать мне лекции, я знаю, что это такое!

— Прошу прощения.

— Ничего… Просто я… Я в отчаянии! Все рекламируют вашу программу. Ведь у вас были положительные результаты, хотя бы в некоторых случаях?

— Да, у небольшого числа инфицированных наблюдалось некоторое улучшение благодаря направленным сеансам неврошоковой терапии, но об окончательном излечении говорить пока что преждевременно. Большинству пациентов не удается вытянуть свое сознание из информационного потока, даже после того, как вживленная плата удалена и в мозг не поступает новых данных. Шансы вашего сына невелики. Вы должны понять это. Вы действительно хотите, чтобы он прошел через это? (Это же врач, мой врач!)

— У меня нет выбора, ведь так? Нужно хоть что-то делать! Я не хочу, чтобы он погиб, причем так глупо. Я готова на все… на что угодно, лишь бы спасти его. Ян, ты слышишь меня, сынок? Вернись, прошу тебя, очень прошу. Это я, твоя мать. У тебя есть семья, живи с нами той жизнью, что даровал Господь. Неужели для тебя это ничего не значит? (Мать, а что это такое?)

— Прошу вас, госпожа Ланг, пойдемте. Он не слышит вас, а если б и слышал, слова ничего не значат для него, они ничем не отличаются от всех тех слов, что прокачиваются через его мозг. Итак, приступим к лечению. (Это доктор Моро [192], доктор Спок [193], доктор Джекил [194], доктор Аниматор, доктор Кто [195] доктор Игуана, доктор Динамо, доктор Будильник, доктор Мозгосвик, доктор Кипяще-вопяще-гибнущий Рак, которого разыскивают в Новом Джерси за мелкие кражи.)

— Доктор, Ян говорил мне, что цифрация безвредна. Он сказал, это всего лишь татуировка, татуировка на мозжечке. Господи! Боже! Все его друзья делали цифрацию. А он чем хуже других?

То, что ты знаешь:

Звезды. Черные звезды пляшут шмелиную польку, — умножая жгучие укусы, врываясь взрывом в твой мозг, капая — за каплей капля — горячим медом, капая внутри позвоночника. Кожаные ремни. Прохладный, приятно веселящий привкус нейроэлектричества. Каждый волосяной мешочек лепечет сладкую бессмыслицу в твоем черепе. Едва ощутимая тяжесть металла и крови во рту. Это вода сочится из твоих глаз, или китовые усы, или хвостовые хрящи, или крикетные мячи, или крокетные шары, или программы, или пиктограммы, или колючки с шипами, или шило с тисками. Тяжелый рок подстегивает термитов, и они с удвоенной скоростью прожевывают ходы в древесине. Звук чиханья развивает скорость до ста миль в час. Ноль целых три десятых процента всех несчастных случаев на канадских дорогах происходит из-за лосей. Малыш Рут, выходя на бейсбольное поле, клал капустный лист под кепку, чтобы голова не перегрелась. На стене часы, показывают 4:20 дня или ночи. В фильме «Криминальное чтиво» все часы застряли на 4:20. 4:20. 4:20. Ты бы хотел быть мухой на той стене?

Навечно.

Острый укол… укол… поцелуй… поцелуй… поцелуй…

То, что ты слышишь:

— Ян, это я, твоя мама. (Женский голос, вроде как знакомый.) Ты слышишь меня? Ответь, любимый мальчик. Скажи что-нибудь. Хоть слово. Прошу тебя, Ян, возвращайся ко мне. Возвращайся. (Поцелуй.) Доктор, он не отзывается. Он никак не реагирует.

То, что имеет значение:

Дождевая капля падает со скоростью примерно семь миль в час. В 1924 году в городе Южный Плес, штат Индиана, арестовали за курение, судили и оштрафовали на двадцать пять долларов обезьяну. Ложный змееголовник — это дикое растение из семейства мят, произрастает в лесных чащах, по речным берегам в Миннесоте и Квебеке, в горных районах Северной Каролины; если пригнуть его стебель в ту или иную сторону, он потом не выпрямляется; народное название: послушный цветок.

Терри Биссон — Дорогое аббатство

Terry (Ballantine) Bisson. Dear Abbey (2003). Перевод Н. Фроловой

Перед вами замечательная история, лирическая и печальная, охватывающая период от нашего неспокойного времени до самого Конца Времени, с остановками по пути — для того, чтобы решить, будет ли у человечества будущее и заслужили ли люди его.

Терри Биссон является автором целого ряда популярных романов: «Fire on the Mountain», «Wyrldmaker», широко известного «Talking Man» (этот роман в 1986 году вышел в финал на соискание World Fantasy Award), «Voyage to the Red Planet», «Pirates of the Universe», «Pickup Artist» («Старьевщик») и совместной работы с Уолтером М. Миллером-младшим «Saint Leibowitz and Wild Horse Woman», явившейся продолжением романа Миллера «A Canticle for Leibowitz». T. Биссон часто публикуется в таких сборниках, как «ScieFiction», «Asimov's Science Fiction», «Omni», «Playboy» и «The Magazine of Fantasy and Science Fiction»; в 1991 году его прекрасный рассказ «Bears Discover Fire» выиграл премии «Небьюла», «Хьюго», Теодора Старджона и премию читателей «Asimov's» — это был единственный случай, когда один получил сразу все известные премии. В 2000 году Биссон стал обладателем премии «Небьюла» за свой рассказ «Macs». Его рассказы выходили отдельными сборниками: «Bears Discover Fire and Other Stories» и «In the Upper Room and Other Likely Stories» («Комната наверху и другие истории»). Его произведения включались в антологии «The Year's Best Science Fiction» за 1991, 1993, 1995 и 1996 гг. Терри Биссон живет вместе с семьей в Бруклине, Нью-Йорк.

* * *

Мы с Ли никогда не были настоящими друзьями, а это что-либо да значит, когда речь идет о периоде с конца октября до Конца Времени. Сначала мы просто вместе работали, были коллегами; если хотите, товарищами. И еще, конечно, попутчиками.

Если вам покажется странным, что знаменитый профессор высшей математики сидит в одном кабинете с человеком, имеющим неполное высшее образование в области американской культуры и истории, значит, вы просто никогда не работали в колледже, не говоря уже о Юго-Западном колледже Коннектикута. Частично из-за удобного расположения, но в гораздо большей степени благодаря либеральной кадровой политике колледжа он был перевалочным пунктом для профессуры из восточных штатов в ее скитаниях. Ли со своим высоким званием прибыл из Массачусетского технологического института, откуда его якобы попросили после не афишируемого им конфликта с деканом факультета (который, как потом выяснилось, был отвлекающим маневром). Но что поделаешь, у всех нас есть свои маленькие тайны. Я, с другой стороны, как и большинство моих коллег по «Свику» (так называли мы наш колледж в те редкие минуты, когда рядом не было посторонних), был принят на работу без какого-либо собеседования, просто по заполнении нескольких анкет, и мог вполне рассчитывать, что через год или около того, когда мою работу будут оценивать, меня уволят.

Хотя, если честно, меня это совершенно не волновало. Я ведь был тут проездом.

Но достаточно обо мне. Я говорил, что Ли китаец? Он был лет шестидесяти, то есть вполне годился мне в отцы (если вы можете себе представить моего старика с докторской степенью, да и вообще можете представить себе его, — но это другая история). Кроме того, он был китайским политическим беженцем, а это, как мне тогда казалось, могло означать все, что угодно.

Ли стал своего рода знаменитостью в кампусе [196] ведь в МТИ его выдвигали на премию Бэллентайн (своего рода премия Макартура в области математики). Но на аспирантских курсах в Университете Раиса [197] ему явно не пришлось сдавать экзамен по английскому языку, и говорил он на корявом пиджине [198] с резким своеобразным техасским протяжным акцентом. Как будто он учил английский по разговорнику для белых южан-бедняков.

Мы с ним занимали один кабинет на двоих, у нас был один стол, один стул, одна телефонная линия. Считалось, что в кабинете может находиться только один человек. По иронии судьбы нам приходилось пользоваться кабинетом по очереди. У каждого из нас было по небольшому ящику в столе. В своем я хранил бутылку бурбона [199] несколько книг. В ящике Ли — кто бы мог подумать? — лежала машина времени.

Все началось в пятницу, в последний день занятий перед выходными и праздниками, во время которых и без того спокойный кампус «Свика» совершенно вымирал.