Рояль под елкой - Алиса Лунина

Кроме того, Лера еще в раннем детстве усвоила, что цветные бумажки каким-то странным образом превращаются в куклы, красивые платья, вкусную еду, путешествия и повышают качество жизни.

И вошла во вкус. Наверное, будь у нее в жизни пламенная идея, Лера могла бы отказаться от мелких идей комфортной жизни, но такой идеи не было. Как-то так получилось.

Ну, а раз так, чего ради?

Лера была из тех людей, которые искренне считают, что если насилие неизбежно — надо расслабиться и получить удовольствие. И надо так угадать, приспособиться, чтобы получать как можно большее количество бонусов при минимуме затраченных движений. В идеале — вообще без лишних движений.

Окончив школу, она решила трезво оценить свои возможности, чтобы сделать правильный выбор. Итак, что мы имеем? Увы, выдающегося интеллекта не наблюдается (хотя и дурой она себя, извините, не считает), и очевидно, что Софьи Ковалевской и Марии Кюри из нее не выйдет. Ну и не надо. Этот путь предполагает слишком много очевидно лишних затраченных усилий, хотя, возможно, и содержит где-то ближе к финалу крупный бонус в виде славы и Нобелевской премии.

Талантов особых бог не дал, даже в землю зарывать нечего. Голос не без приятности, но слабенький, можно, конечно, при достаточных финансовых вложениях раскрутиться на попсовом поприще, но где взять стартовый капитал?

В какую еще дверь заглянуть? Высиживать задницей, повторяя как заклинание: «Терпение и труд все перетрут», пока эта мельница жизни не перетрет тебя окончательно? Но ведь это скучно как, господи!

Илюша рассказал, что имеет привычку, прогуливаясь в гавани, наблюдать корабли. В летнюю пору в Петербург приходят роскошные огромные корабли, совсем из другой жизни. Под флагом какой-нибудь страны, одно название которой звучит пленительной музыкой.

На палубах кресла, в которых сидят люди, производящие впечатление счастливых. Отдыхают. И понятно, говорит Илюша, что за возможность сидеть в этих креслах заплачены большие деньги. Вроде бы в этой картинке есть все для того, чтобы считать ее красивой и убедительной иллюстрацией тезиса, что счастье возможно и здесь, на земле, за исключением одного: отдыхающие, все эти мистеры и миссис, глубокие старики и старухи, возможность сидеть на палубе и не париться они получили уже в преклонном возрасте.

Нам твердят, что для того, чтобы иметь деньги, стабильность и уверенность в завтрашнем дне, нужно много работать. Такова система. Тебя пропустят через пресс, отжав молодость, здоровье, лучшие годы, и, может быть, за это тебе на склоне лет достанется место на таком дорогом корабле. И ты будешь сидеть в кресле, уже не имея никаких желаний. А нельзя устроить так, чтобы на том же корабле — но молодым, богатым и здоровым? Почему нет? Ведь есть же такие везунчики?

Помнится, Илюша что-то такое сказал в присутствии Евы, а та почему-то обиделась, раскричалась, назвала их «избалованными сукиными детьми». А по сути, если вдуматься, Илья абсолютно прав. На самом деле все этого хотят. Разве кто-то добровольно может пожелать себе болезней, немощи и нищеты? Все хотят видеть себя и своих детей здоровыми и богатыми. Неплохо бы еще и знаменитыми! Нормальное, естественное желание. Просто Илья имеет смелость говорить о нем искренне и честно, не прикрываться всякими затертыми до дыр вечными ценностями и гуманистическими идеями.

Лера как-то спросила Илью, как он относится к товарно-денежным отношениям между мужчинами с кошельками и женщинами с запросами.

Нормально отношусь, хмыкнул Илья, пусть тебя лучше имеет мужик с кошельком, чем родина. И вообще, это какой-то странный стереотип, считать, что если тебя имеет родина — это почетно и заслуживает уважения, а если богатый дядька, честно расплачивающийся по тарифу, — это неприлично и вне всякой морали. Вдаваться в объяснения Илья не стал, но Лера поняла, о каких отношениях с родиной идет речь.

Собственно, про эти отношения она давно стала кое-что понимать. Как и про многие другие вещи тоже. Например, что весовой коллекционный чай лучше и полезнее дешевого в пакетиках, а правильно сваренный кофе дорогого зерна вкуснее растворимого суррогата, и что жрать всякую дрянь, как большинство российских женщин, например, макароны с хлебом, не комильфо, и что в тридцать-сорок лет надо начинать принимать дорогие гормоны, чтобы законсервировать свою красоту и не превратиться в старуху уже в пятьдесят, и что если не будешь ценить и любить себя любимую, то ведь и никто другой не оценит. Из выведенных аксиом следовала одна, главнейшая: молодость — это товар, надо суметь им выгоднее распорядиться.

Ева называла дочь безнадежно испорченным буржуазным существом (и считала, что тут, видимо, кто-то со стороны Дымова подгадил; не иначе была какая-нибудь стерва с запросами, из тех, что привычны к шелковым простыням и булкам со сливками! Вот мы, Симаковы, всегда ставили на первое место духовность!).

Лера только зевала — как надоела эта ваша духовка! И с удовольствием закусывала скучную беседу вкусной конфеткой.

Если слушать Еву, то получается, что даже привычка есть с дорогой посуды — это неприличный буржуазный предрассудок, а иметь «буржуазные» привычки стыдно. А Лера, например, считает, что дурная привычка — как раз полностью отрицать значение быта и мелочей, которые определяют качество жизни. С этой точки зрения у нас большинство людей дурно воспитано. Советской властью, что ли?

Вот, скажем, Леру всякий раз раздражает Евина манера есть. Мать вечно куда-то спешит, все-то у нее бесконечные дела (тетки на телефонном проводе ждут своей возможности излить душу), нормально поесть, понятное дело, нет времени. И Ева зачастую ест, стоя с тарелкой в руках.

Лера говорит, раздражаясь: «Мать, ты же не лошадь, есть стоя!»

Ева смеется: «Да это же мелочи!» Ха, мелочи!

Между прочим, не зря говорят, что дьявол — в деталях. А подумать — так все важно.

Глава 10

После окончания школы Лера озаботилась вопросом, куда податься, и критически оценила свои возможности с тем, чтобы без иллюзий разложить по полочкам все, что имеется. В резерве значилось:

— юный возраст (но следовало признать, что это, увы, продукт скоропортящийся);

— смазливая мордашка и привлекательная фигура (спасибо маме и папе-пианисту);

— отдельной строкой «Черт побери, я даже не лишена внутреннего содержания!» (бабка-графиня напела про вечные ценности, и кое-что из ее песен даже принято на веру).

В общем, неплохой стартовый капитал, да еще мозги в качестве бонуса, то есть понимание того, как выгоднее распорядиться капиталом. Ну и где у нас сейчас легкие деньги? Правильно, в кино или извольте в модельки, девочка!

И Лера устремилась в модельный бизнес. Пришла на кастинг. Дама неопределенного возраста (ей могло оказаться и сорок, и пятьдесят, и шестьдесят, но выглядела она при этом на честную тридцатку) просверлила Леру взглядом-рентгеном во всех местах и вынесла вердикт: «К строевой службе не годен».

— Почему? — изумилась Лера.

Дама развела руками:

— Ну, как почему? Красивая, конечно, девочка! Даже более чем. Но по росту ты пролетаешь. Как минимум на десять сантиметров. Жаль! Морковки, что ли, в детстве мало ела?

— Родительские гены, — вздохнула Лера.

— Гены — вещь серьезная, против природы не попрешь. Кстати, мордаха не подкачала. И тело в норме! Я б тебя взяла, не будь ты такой малышкой.

— Ну а в виде исключения?

Дама честно обрисовала ситуацию:

— А на кой? Желающих-то много. Всех мастей и расцветок! Слушай, попробуй в фотомодели податься, там такой рост при такой мордахе прокатит. Хотя это, сама понимаешь, не то…

Лера понимала и решилась на отчаянный шаг.

— А если ноги нарастить?

Дама усмехнулась:

— Ходули переломать? Попробуй. Не затягивай только, для нашего дела ты и так уже старая. Ну ладно, подрастешь — приходи!

«Будем ломать!» — решила Лера.

К делу она отнеслась серьезно, выяснила все подробности предстоящей операции, но споткнулась на банальном отсутствии денег (операция оказалась не из дешевых). Деньги она решила попросить у отца, но так как тот совсем недавно раскошелился на приличную сумму, истраченную Лерой на машину, то решила повременить с просьбой. Тем более что за обучение в академии тоже требовалось платить.

В общем, денег отчаянно не хватало, и не только на удлинение ног. Конечно, если жить, как советует Ева, «не выпендриваясь», то, может, и удалось бы существовать в рамках отпущенного бюджета. Но, черт побери, зачем человеку жизнь, если он не имеет возможности выпить нормальный кофе в модной кофейне, проголодавшись — утолить голод в приличном ресторане без страха получить отравление (что его ждало бы в дешевой закусочной) или ездить на собственной машине, избавив себя от ада метро? А без этих естественных привычек получается уже не жизнь, а издевательство, муляж.